Бездна обещаний - Бергер Номи - Страница 74
- Предыдущая
- 74/105
- Следующая
— Шесть лет «Голос демократии» был голосом протеста. Теперь же он — посланник победы и мира!
Все присутствующие зааплодировали и одобрительно зашумели. Прислонив тяжелые пластины к стене, Александрос поднял свой стакан рецины и салютовал им Кирстен.
— За вас, мой дорогой друг, и огромное вам спасибо за ту помощь, которую вы оказали нам.
— За Кирстен!
Тост был немедленно подхвачен полутора десятками голосов. Все присутствующие, включая Кирстен, чувствовали себя счастливыми, будущее больше не пугало этих людей.
К пяти часам гости разошлись, у Кирстен остался только Маркос. Мальчик был явно взволнован и не хотел уходить. Сегодня ночью многое изменилось для всех: теперь все будет иначе, и Маркосу внезапно захотелось, чтобы все оставалось по-прежнему. Поняв, что происходит с мальчиком, Кирстен подошла к нему и нежно обняла его.
— Для нас с тобой ничего не изменилось, — заверила Кирстен Маркоса. — Ты по-прежнему мой маленький мужчина. — Зарывшись лицом в густые белокурые волосы мальчика, Кирстен изо всех сил прижала его к себе. — Ничего не изменилось, мой Маркос, обещаю тебе.
Мальчик облегченно вздохнул и вытер катившиеся по щекам слезы.
— Кирстен, теперь ты наконец сможешь учить меня играть на пианино? — с трогательной надеждой спросил он. — Может быть, мы начнем прямо завтра?
Но Кирстен сразу сникла:
— Боюсь, что завтра — нет.
— А когда же?
— Как-нибудь на днях.
— Но ты всегда так говоришь.
— Маркос! — Стоявшая в дверях Лариса нетерпеливо постукивала кулачком по косяку. — Пора и честь знать, пожелай Кирстен спокойной ночи и марш в постель.
Приподнявшись на цыпочках, мальчик расцеловал Кирстен в обе щеки и торопливо прошептал ей на ухо:
— Но когда-нибудь ты ведь научишь меня, обещаешь?
Глядя ему вслед, Кирстен рассмеялась:
— Обещаю!
Закрывая дверь и гася свет в гостиной, Кирстен с грустью подумала о том, что «когда-нибудь» — это самое безопасное обещание, которое она может дать.
За неделю до Рождества Кирстен неожиданно начала беспрерывно плакать. Слезы у нее вызывало буквально все: улицы, заполненные людьми, спешащими за последними покупками, разноцветные огни, елочные украшения и пышные гирлянды. Смех. Вечеринки. Наполнившее воздух ожидание праздника. Обещание близости, семейного единения. Казалось, радость бытия не обошла никого. Но где эта радость в ее жизни?
Кирстен хотелось близости и тепла, чувства принадлежности к семье. Ей нужен был Джефф. Ей нужна была Мередит. Ей нужны были родители. Кирстен мечтала вернуться в самое начало, к тем временам, когда они с Джеффри еще не были помолвлены. Но вернуть прошлое невозможно, приходится жить с тем, что есть.
Кирстен пыталась убедить себя в том, что она не одинока, что у нее, как и у всех, есть семья. Сейчас ее семьей были Полисисы и будут ею столько, сколько Кирстен захочет. Сознание этого помогало Кирстен, но и резало одновременно.
Кирстен, сидя на диване, в очередной раз предавалась печальным размышлениям, когда в дверь постучали. Торопливо вытерев слезы и высморкав нос, Кирстен поспешила открыть.
На пороге стояло ее прошлое.
Кирстен зажмурила глаза, ожидая, что призрак растворится, но, открыв их, она снова увидела, что призрак не исчез. Кирстен решила, что у нее начались галлюцинации.
— Привет, Кирстен, — сказал призрак человеческим голосом. «Наверное, настало время чудес, — подумала Кирстен. — А это — мне в награду?»
— Концертмейстер Филадельфийского симфонического оркестра только о тебе и говорил всю неделю. И, судя по всему, говорит он только о тебе вот уже третий месяц.
В его глазах было столько любви, что Кирстен, сама не замечая того, потянулась к нему:
— Майкл…
Все выразилось в этом коротком слове: отчаяние и страсть, печаль и горечь, боль, страдание и разбитые надежды.
— Я пытался, Кирстен, — хрипло прошептал Майкл, слезы блестели в его глазах. — Клянусь тебе, я пытался.
— Майкл, о, Майкл.
Вдруг Кирстен испуганно посмотрела на него. Он был таким же, как прежде, у него было все, а у нее — ничего.
Глядя на Кирстен, Майкл прочел ее мысли.
— Если бы мои молитвы могли изменить то, что произошло, я бы до сих пор стоял на коленях. Если бы мои руки могли исцелить тебя, я не выпускал бы тебя из объятий. И если обида на меня помогает тебе легче уживаться со своей болью, я готов с ней согласиться. Но, прошу тебя, Кирстен, ради Бога, не завидуй мне. Не думай, что меня пощадили, что у меня есть все.
У Кирстен перехватило дыхание. Майкл плакал. Она никогда прежде не видела его плачущим. Словно в тумане, Кирстен бросилась к нему, вытянув вперед руки, нет, это был не призрак, это был действительно Майкл.
Майкл крепко прижал Кирстен к груди. И она услышала, как прерывисто, с трудом, он дышит. Кирстен не выдержала и заплакала вместе с ним. Майкл принялся целовать ее лицо: лоб, глаза, щеки и, наконец, губы. Почувствовав мягкое прикосновение губ Майкла к своим губам, Кирстен на какое-то мгновение оцепенела, потеряв уверенность в том, что следует делать дальше. Но тело «вспомнило» когда-то пережитое, и Кирстен страстно ответила на поцелуй.
— Ах, Майкл, — шептала Кирстен в перерывах между поцелуями. — Майкл, меня так давно, так давно никто не обнимал. — Поцелуи становились все более горячими и настойчивыми. — Держи меня крепче, Майкл, — просила Кирстен. — Ну, пожалуйста, крепче. Не отпускай меня, Майкл.
Кирстен словно кружилась на карусели — все быстрее и быстрее, ощущая удивительную легкость и слабое головокружение. Ей ни за что не хотелось, чтобы эта карусель остановилась. Продолжая целоваться и не разжимая объятий, они постепенно перешли в спальню.
Не в силах более противиться желанию, они сбросили с себя одежду. Майкл лег и привлек Кирстен к себе.
Если он осторожничал — она настаивала, стоило ему откликнуться на эту настойчивость — она застенчиво ускользала. Он искал ее, он приподнял ее повыше. Она взлетела над ним, потом застыла и потянула за собой. На один краткий миг их напряжение слилось воедино.
Они жаждали освобождения и боролись с ним, не желая слишком скоро избавиться от предчувствия сладостно-мучительного конца. Они вновь и вновь удивлялись друг в друге тому, что до этой минуты уже давно не казалось им удивительным. Они снова и снова истязали себя жаркими, невыносимыми поцелуями, долгими, жгучими объятиями, безумными, волнующими обещаниями. И все это время он был в ней — тверд и голоден.
Но вот настал момент, когда страсть достигла своего апогея, когда пришлось, признав свое поражение, сдаться. Последний глубокий, мощный толчок вознес их на вершину блаженства. Тело Кирстен заныло, и ослепляющее своей силой наслаждение заставило ее забыть обо всем на свете. Судорожно сглатывая воздух, она застонала от переполнившего ее чувства…
Потом Кирстен лежала в объятиях Майкла, прижавшись к его груди и слушая ровный, ритмичный стук сердца. Она улыбалась распухшими от поцелуев губами. Все тело ее ликовало, между ног чувствовалась чудесная боль, кровь бурлила жизнью. Кирстен хотелось прыгать и кричать, все ощущения свелись к одному бесподобному состоянию: она чувствует!
Она чувствует!
И как это ни абсурдно, Кирстен страшно проголодалась. Жуткий, раблезианский аппетит, какого Кирстен не испытывала вот уже много лет. Но, когда она призналась в этом Майклу, он, казалось, ничуть не удивился. Они вместе быстро приняли душ, и, пока Кирстен готовила греческий салат, и разогревала домашние котлеты Ларисы, Майкл сидел за столом и трудился над раскупоркой охлажденной бутылки «Санта Елены».
— Мне все еще не верится, — призналась Кирстен, усаживаясь наконец за стол.
— Во что не верится?
— Что ты и вправду здесь. — Майкл улыбнулся и пожал ее руку. Губы Кирстен слегка задрожали. — Ах, Майкл, мне нужно сказать тебе так много!
Майкл поцеловал руку Кирстен.
— А мне — тебе.
Вначале Майкл рассказал о Поле Белле, что вызвало у Кирстен улыбку. Она вспомнила об авторучке, которую Пол когда-то подарил ей. Ручка все еще была с Кирстен, только лиловые чернила в ней давно высохли. Затем Майкл сказал ей, что сейчас выступает с Кливлендским симфоническим оркестром.
- Предыдущая
- 74/105
- Следующая
