Профессионалы - Леонов Николай Иванович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/30
• Следующая

Вот так-то, девочка! Тебе надо определяться. Кто ты для человека на той стороне стола? Сестра, подруга, учительница? Дочь? А почему дочь не может быть для своего отца судьей? Может. Нет – кто спорит? – случается, что по ту сторону такое существо сидит, что ты лишь следователь прокуратуры, и точка. Однако это редко. Практически в каждом что-то есть и для тебя близкое или хотя бы понятное. И это „что-то“ необходимо обнаружить, за него ухватиться и тянуть человека вверх, обязательно вверх. Если он всплывет, осознает себя человеком, значит, ты победила».

Сашенька промокнула лицо платочком, выпила воды:

– Почему я такая невезучая, несчастная?

– Сашенька, давай дружить! – Гуров вышел из-за стола, протянул руку. – При третьем лице – официально. А вот так, – он поправил ей волосы, – я буду звать тебя Сашенькой. Идет?

– Договорились, – Сашенька сунула в руку Гурову вялую ладошку.

Он сжал ее и не отпускал. Девушка поняла, крепко пожала ему руку, посмотрела в глаза и сказала:

– Спасибо, Лев Иванович. Ты большой, мудрый змей. А с этим, – она кивнула на дверь, – что будем делать?

– Как обычно, – Гуров пожал плечами. – Работать.

День начался обычно, сводка о происшествиях за истекшие сутки группе Гурова работы не прибавила. После оперативки он зашел в кабинет Светлова и Крячко, который был копией его собственного, только без знаменитого дивана, взглянул на майора, и тот, заперев свой сейф, деловито сказал:

– Я в картотеку. – И исчез.

Гуров сел на место, посмотрел в лицо Крячко, свежевыбритое, крепкой лепки, с хитрыми и одновременно умными, внимательными глазами, и спросил:

– Станислав, ты не знаешь, что мы с тобой поделить не можем?

– Знаю, – ответил тот, – и ты, Гуров, знаешь и не прикидывайся, не получается.

Гуров помолчал, улыбнулся, на выпад Крячко не среагировал, смотрел отчужденно.

– Ты прав, – Гуров кивнул. – Потерпи еще немного. У меня к тебе просьба.

– Майор, просить можно друга, – Крячко перемирия принимать не желал. – А мне ты либо приказывай, либо не обращайся.

Но Гуров был тоже не из бумаги и с характером. Ровным, спокойным тоном он повторил:

– У меня к тебе, Станислав, просьба. Ты выслушай, решай – откажешься, дело твое.

– Я откажусь, ты меня удавишь и сошлешь в район. Ну, не ты сам, у тебя руки коротки. Но полковник и генерал к тебе прислушиваются. Так какая же у тебя просьба? – последнее слово Крячко произнес нараспев.

Гуров передохнул, оскорбили больно. Его считали способным на сведение счетов, да еще руками начальства. Он стерпел, принял решение и, передыхая, лишь затянул с ответом. Крячко, оперативник из настоящих, увидел его борьбу и буркнул:

– Ладно, что у тебя?

– Ветрин, – односложно ответил Гуров. – Я сказал тебе, ищи доказательства, расстарайся. Я сказал неверно. Надо что-то придумать, повернуть его вопрос как-то иначе, другим боком. Да, Станислав, я смалодушничал, лет через пять ты меня поймешь. Парня задержали рано.

Гуров увидел, что капитана Станислава Крячко «достал». Тот включился, становился не просто исполнителем. Его задумчивый взгляд уже не цеплялся за Гурова, оперативник, напрягая память, уходил к истокам всего дела, поднимая оттуда имена и клички, связи, взаимоотношения.

– Хорошо, майор. Я буду стараться.

– Спасибо, – Гуров встал, мелькнула совершенно дурацкая мысль похлопать капитана по плечу. Оценив ее по достоинству, Гуров кивнул и пошел к себе.

Он писал нудные бумаги, некоторые справки надо заполнять печатными буквами, отвечал на никчемные звонки, отослал из кабинета Борю Вакурова.

– Иди к Станиславу, возможно, у него для тебя будет задание.

Вновь зазвонил телефон, Гуров снял трубку, привычно сказал:

– Гуров.

– Гурова беспокоит, – откликнулся голос Риты. – Ты сегодня как?

Вопрос в переводе на русский означал, что жена интересуется, закончит муж работу вовремя или пропадет без вести и будет поддерживать связь с семьей по телефону.

– Кажется, нормально, – ответил Гуров.

– Я благодарна. Мы идем к Зайчиковым на пятилетие. Купи бутылку шампанского и заезжай за мной.

– Слушаюсь, целую, – только он положил трубку, как телефон вновь зазвонил.

– Гуров, – он вздохнул.

– Иди к дежурному. И никого не посылай, двигай лично, – сказал Орлов. – Звони с места, потом приезжай, я жду.

В сыром полуподвале в солнечный день было сумеречно. Узкий пыльный луч высвечивал лишь ржавую консервную банку, пахло пылью и, как казалось Гурову, войной, которую он видел лишь в кино.

Сверкали вспышки, щелкал затвор фотоаппарата, на четвереньках, ощупывая гнилую рухлядь, ползал эксперт. Врач тоже стоял на коленях около трупика девочки лет десяти. Он одернул коротенькую юбочку школьной формы, заслонил собой тело, прорычал:

– Все убирайтесь! – И начал осмотр.

Дежурный следователь прокуратуры писал протокол осмотра места преступления.

Гуров, присев на ящик из-под бутылок, липкими от пота пальцами раскрыл блокнот, вытащил из кармана скользкую шариковую ручку, начал писать ничего не видя, на ощупь: «Удар был нанесен…»

Неожиданно из-за плеча на бумагу упал яркий луч. Гуров полуобернулся и скорее почувствовал, чем увидел Светлова. Полковник распорядился, послал на помощь, понял Гуров. И руки стали дрожать меньше, и жар от лица отхлынул, в душе его все успокаивалось и холодело, появилось непонятное ему чувство. Впервые в жизни он понял, что такое ненависть. Она затопила Гурова, приобрела твердые, конкретные формы.

В подвал спустились санитары, пронесли боком носилки. Все разговаривали тихо. И раздавшийся сверху крик, вопль, в котором уже не было человеческого, ударил присутствующих, пригнул к земле.

– Не пускайте! – крикнул Гуров, вырвал у Светлова фонарь. – Иди скажи, девочка играла, споткнулась, упала… Ври что хочешь. Иди! – он вытер ладонью лицо, повернулся к врачу, спросил: – Сколько времени прошло?

– Часа два, не больше, – ответил врач. – Пойдем, я тебе продиктую.

Санитары накрыли тело простыней, однако не двигались, смотрели наверх. Женщина кричала. Гуров ссутулился и начал медленно подниматься по щербатым ступеням. Крик, словно сильный ветер, давил Гурова книзу. Он шел навстречу, это была его работа.

Через час они с майором Светловым шли по бульвару.

Город жил как обычно: воспитательница вела свой детсадовский отряд; ребятишки, взявшись попарно за руки, лопотали. На бульваре щелкали костяшки домино, склонились задумчивые головы шахматистов, лениво шевелились вязальные спицы.

Двое мужчин в костюмах и при галстуках выглядели в этом мире заблудившимися, совершенно инородными.

– Что ты отвечаешь в компании, когда просят рассказать что-нибудь интересное? – спросил Гуров.

– Вру, – Светлов достал сигареты, закурил, после паузы спросил: – Ты сколько лет в розыске?

– Вроде всю жизнь, – Гуров нахмурился, сосредоточиваясь. – Сразу после юрфака, значит, тринадцатый год.

Светлов тронул Гурова за рукав, кивнул на пустую скамейку.

Они сели, и Светлов, смущаясь, вытащил из кармана пробирочку, вытряхнул таблетку, сунул под язык, потирая ладонью грудь, спросил:

– Дело поведешь сам?

– Розыскное дело заведет Боря.

– Рано ему, – возразил Светлов.

– В самый раз, – сухо сказал Гуров. – Работать будем, естественно, все.

– Я тебя убью! – раздался за спинами мужчин высокий женский голос.

Гуров и Светлов повернулись неторопливо, они знали, как кричат, убивая.

Молодая женщина держала парнишку лет восьми за воротник, трясла, кривила намазанные помадой губы.

Мать воспитывает сына, понял Лева, глянул мельком, а увидел их обоих объемно, выпукло, словно знал давно. И возможно, придумал сыщик все от начала до конца, но история получилась яркая, с деталями и нехорошим концом.

Женщина себялюбива, из породы самочек, а не матерей. Развелась либо собирается разводиться, парнишка ей в обузу, вроде как нарочно на свет появился, чтобы жизнь ее красивую испортить. Все это воспитание – сплошной театр одного актера, точнее актрисы.

• Предыдущая
• 8/30
• Следующая