Братство волка - Берте (Бертэ) Эли - Страница 50

• Предыдущая
• 50/74
• Следующая

— Я смущен вашей добротой, дядюшка, и не знаю, достоин ли я…

— Принимайте без всяких угрызений совести, дитя мое; это ваши деньги. До сих пор вы были так деликатны, что не осведомлялись о вашем наследстве; но оно значительно, и когда я дам вам отчет — а это будет скоро — вы увидите, что вашим состоянием управляли благоразумно. Располагайте же им по своей воле; вы с детства научились у нас воздержанию, благоразумию, умеренности в желаниях; я уверен, что вы сумеете управиться с вашим богатством.

Леонс хотел ответить, но главный колокол в аббатстве за звонил так, как было принято звонить лишь в большие праздники.

— Что это, дядюшка? — удивленно спросил Леонс.

— Не знаю; в этот час в церкви нет никакой службы; должно быть, этот звон возвещает о приезде начальника или о немедленном собрании капитула. А так как наш добрый аббат страдает в эту минуту припадком подагры и ревматизма, надо поспешить к нему на помощь… Итак, Леонс, прошу вас ускорить шаги.

— Охотно; но догадываетесь ли вы о причине…

— Я надеюсь, что речь идет о каком-нибудь парадном визите. Мендский епископ объезжает епархию уже несколько дней. Но, — продолжал Бонавантюр, заметив бенедиктинца, который приближался к ним, тяжело дыша, — чего от нас хочет добрый отец Ансельм? Какое необыкновенное обстоятельство могло заставить его бежать?

Действительно, толстый бенедиктинец, на обыкновенно веселом лице которого выражалось в эту минуту волнение и беспокойство, быстро их догнал.

— Ох, любезный отец приор! — вскричал он. — Пожалуйста, поспешите… Никогда наше аббатство не находилось в подобном расстройстве. Все потеряли головы, вас везде ищут! И только ваше присутствие может нас успокоить.

— Что случилось? — спросил Бонавантюр, ускорив шаг. — Приехавший гость не мендский епископ?

— Ах, нет, отец приор, это епископ, но не мендский! Его зовут монсеньор де Камбис, епископ Алепский, и он говорит, что его послал к фронтенакскому аббату сам король!

— Посланник короля? — повторил Бонавантюр, побледнев. — Зачем мирской власти вмешиваться в дела нашей мирной общины?

— Вы это должны знать лучше моего, отец приор; но монсеньор де Камбис говорит со всеми нами суровым тоном, к которому мы не привыкли. Он говорит, что ему даны строгие приказания от короля и от епископа мендского, от которого мы зависим… Он отказался от закуски, которую мы поспешили ему предложить, приказал собрать капитул, не большой, составленный из всех фронтенакских братьев, а малый капитул, состоящий только из сановников аббатства. Ему повиновались, перед ним уже дрожат, и члены малого капитула собрались в комнате настоятеля. Но вас особенно удивит, отец приор, что монсеньор прежде всего осведомился о вас…

— Обо мне?

— Да, и узнав о вашем отсутствии, он, по-видимому, начал опасаться, что вы оставили монастырь навсегда. Это очень его рассердило; он утих, только когда узнал, что вы вышли на прогулку и скоро вернетесь. Отец настоятель находится в ужасном беспокойстве; он поручил мне бежать к вам и умолять вас поскорее возвращаться…

— Ну, вы исполнили ваше поручение, отец Ансельм… Да сохранит нас Господь от всякого зла, пойдемте скорее!

Они вошли в первый двор аббатства. Этот двор, обычно столь спокойный, имел в эту минуту оживленный вид. Носилки, которые заметил Бонавантюр, стояли в углу; четыре лакея, провожавшие их, оставались неподвижны, держа за узды своих лошадей, как будто ждали приказов. Послушники ходили вокруг них, перебирая четки, которые шумно ударялись о складки их ряс. Несколько бенедиктинцев, собравшись у входа в коридор, который вел в комнату настоятеля, разговаривали с жаром, между тем как большой колокол аббатства потрясал старые здания своим громким звоном.

Когда подошел приор, монахи замолчали и взоры всех обратились на него; однако то ли монастырский устав запрещал расспрашивать начальника, то ли бенедиктинцы уже узнали какие-то слухи, неприятные для Бонавантюра, но никто не осмелился с ним заговорить, а все только кланялись ему, когда он проходил мимо.

Приор выглядел спокойным. Переступив порог аббатства, он дружески сказал своему провожатому:

— Благодарю вас, любезный отец Ансельм, но так как вы не принадлежите еще к моему капитулу, мы должны расстаться здесь. Я пойду к нашему настоятелю, а вы, любезный отец Ансельм, помолитесь Богу.

— О чем? — спросил отец Ансельм, плохо скрывая любопытство.

— Чтобы Господь дал нам всем силы исполнить тягостную обязанность и избежать неприятной огласки.

Он ускорил шаги, оставив отца Ансельма весьма озадаченным таким ответом.

Когда Бонавантюр переступил порог комнаты настоятеля, Леонс, бывший тут же, тихо удержал его сзади и тревожно спросил:

— Дядюшка, ради бога, скажите мне, что случилось? Вам угрожает несчастье?.. Сообщите мне, я должен знать…

Бонавантюр спокойно улыбнулся.

— Это ничего, сын мой, — возразил он, — напрасно вы пугаетесь. Дело идет, без сомнения, о каком-нибудь новом порядке, который легко будет устроить с Алепским епископом… Ступайте в павильон, Леонс, и не думайте больше обо всем этом… Послушайте, — прибавил он, задумавшись, — если вы так уж сильно желаете отправиться на охоту, я не буду больше сопротивляться вашим желаниям… Начинайте готовиться к отъезду. Когда кончится заседание капитула, я зайду в вашу комнату и мы сделаем последние распоряжения…

— Как, дядюшка?! — радостно вскричал Леонс. — Вы наконец соглашаетесь…

— Я должен, если вы желаете этого с таким нетерпением… Я еще не все обдумал и хочу собрать некоторые сведения, прежде чем окончательно вас отпущу. Однако будьте готовы покинуть аббатство сегодня же вечером… Итак, до свидания, Леонс, меня ждут… Господь до сохранит вас!

Он опять улыбнулся, махнул на прощание рукой и вошел в аббатство.

Леонс чувствовал, что его дядя был не так спокоен, как хотел казаться. Но желание поскорее начать охоту помешало ему заметить множество обстоятельств, которые в другое время возбудили бы его подозрения, и Леонс вернулся в Павильон Гостей.

Комната фронтенакского настоятеля была украшена скульптурами и живописными полотнами, которые представляли сюжеты из жизни святых. Глубокие окна, украшенные цветными стеклами, бросали странные блики на лица пяти или шести старых бенедиктинцев, которые составляли совет аббатства.

Эти монахи сидели в деревянных креслах около своего аббата, почтенного старика. Он был давно болен, разум его почти истаял от возраста и немощи, в глазах его было лишь недоумение и детский испуг оттого, что вокруг происходило что-то непонятное. Глава общины полулежал в большой бержерке,[3] ноги его были укутаны одеялом. Из уважения к именитому гостю, приехавшему в Фронтенак так внезапно, он надел рясу бенедиктинев, заменил золотой митрой свой обыкновенный головной убор, гораздо менее величественный, и приказал, чтобы к ручке его кресла привязали его настоятельский посох. Окруженный знаками своего духовного звания, он силился принять холодный и серьезный вид, который не мог совершенно скрыть его оторванности от мира.

Напротив него, на стуле более высоком, сидел епископ, приехавший с королевским поручением в фронтенакское аббатство. Худоба и неприметная наружность епископа де Камбиса составляли контраст с тем грозным могуществом, которым он, по его собственным словам, обладал. Пришлось подложить бархатную подушку под его ноги, которые иначе не доставали бы до пола. Его костлявое лицо, по-видимому, было необыкновенно подвижным; взгляд его был проницателен, голос пронзителен и сух; говорил он быстро и отчетливо. На нем была фиолетовая сутана, а голова с редкими волосами была покрыта простой фиолетовой скуфьей. Несмотря на его тщедушную наружность, в нем было что-то гордое, невольно внушавшее почтение. На дубовом столе, стоявшем возле него, лежали бумаги и пергаменты, на многих из них были печати, восковые и свинцовые.

• Предыдущая
• 50/74
• Следующая