Мировая история и социальный интеллект - Кабанов Александр Борисович - Страница 4

абсолютным до последней степени, не ограниченным никаким законом

или обычаем – все зависит от прихотей монарха; обычное приветствие

высшей знати царю: “я твой раб, возьми мою голову”. “Московия,

свергнувши иго татар, сделалось с этого времени значительным

государством, управляемым своими собственными князьями. И, как это

было у всех варварских народов, власть их была велика так, что они

обращались со своими подданными, как с рабами, располагая их

имуществом и жизнью, как им казалось лучше. Это-то и побудило

турецкого пашу выразиться, что его властитель и царь московский

самые неограниченные монархи. Действительно, власть их не имеет

предела, воля их считается законом, и как бы она не была противна

божеским и человеческим законам, она считается неизменною. Таким

образом, правление Московии не только монархическое, но даже

деспотическое или тираническое, потому что цари не только монархи,

но и высшие господа, и безусловные хозяева жизни и имущества своих

подданных” (Карлейль; 1665). В свою очередь, де Кюстин, посетивший

страну в девятнадцатом столетии, рассказывает историю одного

уволенного царем высокопоставленного русского чиновника. Тот после

своей отставке оказался как бы живым трупом: все его стали избегать,

не замечать, включая друзей и людей, которым он оказывал различные

услуги. Это необычайно поразило французского путешественника, ибо

резко контрастировало с совпавшей по времени отставкой королем

одного французского министра, который, почувствовав облегчение, был

чрезвычайно ей рад (см. де Кюстин. Россия в 1839 году).

Между тем, для европейской (западной) цивилизации аналогичного

периода были характерны такие культурные феномены, как осознание

себя преемницей античной культуры, разделение власти на духовную и

светскую, господство и уважение закона, наличие сильной и

независимой аристократии и элиты, социальный плюрализм и

индивидуализм.

Раздел IV

О современных культурологических исследованиях

Если во второй половине девятнадцатого столетия и в самом начале

двадцатого века культурологические исследования активно

развивались, прежде всего, в рамках этнической психологии,

антропологии и социологии, то позднее их интенсивность и

общественный интерес к ним заметно снизились, чему были свои

причины. Во-первых, на протяжении большей части двадцатого

столетия существовала сильная вера в могущество и всевластие

социальной инженерии, способной привести к общественному

прогрессу, невзирая ни на какие, в том числе и культурные преграды.

Во-вторых, политическая идеологической войны, когда мир был

поделен на два враждующих лагеря, каждый из которых несмотря ни на

что любой ценой старался его расширить, весьма мало способствовала

изучению культурных факторов. В-третьих, после краха и ужасающих

последствий нацизма, во многом основывающегося на рассово-

антропологической теории Гобино, сравнительный анализ культур если

и не был под запретом, то, как минимум, не приветствовался и даже

этически осуждался.

Однако в последние два десятилетия в мире произошло возрождение

интереса к природе и происхождению культурных различий у разных

народов вследствие, во-первых, многочисленных проблем

экономической и политической модернизации во множестве стран Азии,

Африки и Латинской Америки в 50-70-х годах. Во-вторых, вследствие

сложностей перехода нескольких десятков восточно-европейских и

азиатских стран, после краха коммунистической идеи и распада

социалистического лагеря в конце 80-х, от автократического

социализма к рыночно ориентированной экономике и либеральной

демократии, который осуществлялся крайне неравномерно и с разным

успехом. В-третьих, из-за возникшей потребности определить круг

потенциальных новых членов североатлантической системы

безопасности и Европейского Союза. Но самым главным фактором

стали усиливающиеся процессы глобализации – рост миграции,

расширения мировой торговли и обмена информацией, вызвавших

потребность в самоидентификации людей во всем мире.

Одними научное исследование культур проводилось с целью прояснить

влияние культурных факторов на политическое устройство (Липсет,

Патнэм), другими – с целью установить связь между культурой и

экономическим развитие (Харрисон, Фукуяма), третьими же двигало

стремление к изучению основных проблем глобальной политики и

осмысления будущего международных отношений (Хантингтон).

Так в отношении современной латиноамериканской культуры Лоуренс

Харрисон, во многом основываясь на богатом эмпирическом материале

собранным за долгие годы аргентинским публицистом Мариано

Грондоной, приводит следующий перечень выявленных ими фактов

социального поведения. Иерархическое восприятие общественной

жизни, склонность к авторитарному стилю управления и патернализму,

высокая концентрация власти, обеспечивающая подавление, царящих в

обществе, преступности и насилия, которая, в свою очередь, часто

используется как средство обогащения государственных служащих,

способствуя высокому уровню коррупции. Борьба за власть часто

воспринимается в качестве приоритетной жизненной цели (так

называемый, «мачизм»). Труд представляется людям в виде бремени и

проклятья, подрывающего полноценную и счастливую жизнь, а

богатство – в виде подлежащего распределению ограниченного

ресурса, который невозможно обрести честным и законным образом,

вследствие чего существует проблема легитимизации частной

собственности, над решением которой вот уже несколько десятилетий

безуспешно бьется известный перуанский экономист Эрнандо де Сото.

Экономическая конкуренция и новации воспринимаются как

угрожающая стабильности агрессия. Политическое инакомыслие

подавляется; в нем видят угрозу политической стабильности и

тщательно скрываемое желание обогатиться. Как итог всего

перечисленного: люди подозрительны, не склонны доверять друг другу

за пределами узкого семейного круга (низкий радиус доверия),

недоброжелательны, агрессивны и жестоки по отношению к чужим (см.

Л. Харрисон. Кто процветает? 1992).

В свою очередь, китайской (и некоторым другим азиатским) культуре

соответствуют: признание ценности власти, иерархия, подчиненность

личных прав и интересов коллективным, верховенство государства над

обществом и обществом над личностью (С. Хантингтон. Столкновение

цивилизаций и преобразование мирового порядка. Глава 9. 1996).

Трудовая деятельность не является самоценной, а мышление людей

характеризуется отвлеченностью и созерцательностью, что отмечал

еще Вебер. Для китайцев более важны личностные отношения, нежели

законы и письменные обязательства.

Если обратить внимание на особенности исламской культуры, то, по

мнению немецкого публициста Ральфа Джордано, ей присущи.

Отсутствие критического мышления, сама же критика воспринимается

как оскорбление (здесь уместно вспомнить недавние случаи убийств

мусульманскими эмигрантами пожилых людей в Германии и Голландии,

которые делали им мелкие замечания). Склонность винить в своих

неудачах окружающих, тотальное подчинение; неравенство полов,

патриархальность и безоговорочное следование религиозным

авторитетам. Хантигтон, со своей стороны, добавляет, что в исламском

мире исторически “преданность выказывалась племени, клану, семье,

но не государству” (Столкновение цивилизаций и преобразование

мирового порядка. Глава 7).

Латиноамериканская, китайская, исламская и некоторые другие

культуры существенным образом отличны от современной западной