Ничего неизменного - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 120

Не важно. Главное, догнать!

Потоки дождя шипели и испарялись, касаясь раскаленной чешуи, но от потока холодного ветра чешуйки мгновенно покрылись сверкающей ледяной коркой. Ветер промчался над Мартином со звоном и шелестом попавших в поток, замерзших в ледышки капель, хлестнул по убегающему Голему метельной плетью, закружил, сковал холодом, и Мартин услышал за спиной звонкий и злой голос Лэа.

— Еще воды, Калимма! Мать твою, да быстрее! Давай!

Ливень над городом превратился в водопад. Горе тем, кто не успел найти укрытия. Ливень вморозил Голема в ледяную глыбу. Лед пошел трещинами, разлетелся на осколки, но с неба обрушивались новые и новые потоки, они мгновенно замерзали, раскалывались, смерзались вновь. Голем двигался. Он все еще мог двигаться. Но догнать его теперь не составляло труда. А холод и лед не причинят никакого вреда Занозе.

Мельком оглянувшись, Мартин увидел Лэа, и Калимму, стоящих в проложенном им, прожженном сквозь дом проломе. И с ними почему-то капитана Гарфильда с обнаженным палашом в одной руке и игольником в другой. С соседних улиц, из-за домов, сквозь ревущий шум воды, он услышал испуганные крики, отрывистые, сумбурные команды. Впереди, поперек курса его и Голема, не разбирая дороги пробежало несколько солдат, на ходу сбрасывая мешающую двигаться амуницию.

Полсотни метров до киборга. Два десятка прыжков, чтобы вонзить когти в скованный льдом адамантит, впиться зубами, расколоть броню ударами шипованного хвоста. Найти уязвимые места, сочленения, связки, суставы. Прогрызть, пробить, разодрать! Уничтожить!

— Мартин, прикрой их! — голос Занозы прозвучал, кажется, сразу отовсюду. Прямо с неба. Из воздуха. Из потоков дождя. Из дрожи земли под ногами. — Он весь щас нахрен взорвется!   

Заноза считал секунды. С того мгновения, как Голем схватил его, опутал кольцами стального троса, он вел обратный отсчет. Двадцать секунд. Очень долго. Слишком долго, когда дорого каждое мгновение. Но именно столько было необходимо.

Мартин боялся за него, и этого было достаточно, чтобы не бояться самому.

Мартин злился, и его злость смешивалась со злостью Занозы, превращаясь в ярость предельной концентрации.

Голем. Saukerl! Что он себе вообразил, этот сраный ублюдок?! С кем перепутал вампира, чья кровь старше, чем весь этот гребаный остров?! Заноза не мог вырваться. Не мог даже пошевелиться.

Пока.

Он считал.

И когда дошел до нуля, вся его кровь, кровь древняя и настолько могущественная, что даже Хасан считался с ней, вся до капли превратилась в силу.

Тросы, стиснувшие тело, лопнули, как будто стальные жилы были гнилыми нитками. Сковавший Голема лед разлетелся на куски и осколки. Пальцы одной руки Заноза вбил в металлическое лицо, зацепился, когтями раздирая все, что было внутри, под броней, всю тонкую механику, магию, электронику, чары. А другой рукой, кулаком в кастете из титановых колец, ударил Голема в корпус. Пробил адамантитовую броню, выпустил когти, дернул руку обратно, оставляя на рваном металле собственную бескровную плоть.

Мертвым не больно. А он был мертвее всех. Не настоящий. Но очень сильный.

И тупой.

Madre! Puta madre de puto culo! Как можно быть таким тупым при такой силе?

Лишь ударив второй раз, лишь тогда, когда ничего уже нельзя было исправить, он понял, какую высвободил мощь. Сплетение чар и стихий и хрен знает, какой еще магии, каких непонятных энергий, позволявшее жить адамантитовому телу, больше ничего не удерживало внутри брони.

— Мартин! — заорал Заноза, весь выложившись в этот крик и в страх — бешеный, всепоглощающий, смертельный, — прикрой их!

Их — всех. Леди Калимму и Лэа, и солдат, наводнивших улицы Блошиного Тупика, и даже воров, бандитов, магов, подонков, прячущихся в уцелевших домах. Страх был не настоящим. Заноза не боялся, он сейчас уже ничего не боялся. Но какая разница, настоящий или нет, если паника раскатилась от него волной, накрыв каждого, кто способен был чувствовать. Каждого, кроме Мартина. Тот не мог. Не умел. Только свои эмоции — не чужие.

Мартин должен был… спасти. Кого успеет.

Маги тоже услышали. Да был ли в Блошином Тупике хоть один человек, не услышавший отчаянный вопль Занозы? А их тут хватало, магов. Не тех, что возглавляли банды, не тех, что вели тайную и темную войну с Замком, а тех, кто пришел с Калиммой — помочь людям, защитить, если понадобится. Противостоять магам Тупика, если те рискнут перейти в атаку.

Полусферы защитных полей замерцали в грязных переулках, омываемые потоками воды с черного неба. Маги были напуганы так же, как солдаты, так же, как те люди — преступники, враги — что разбегались из оказавшихся ненадежным укрытием домов. Но страх магов пробуждал иные инстинкты. Не убегать — защищаться. И все другие — солдаты и бандиты вперемешку — кто не успел сбежать за пределы Тупика, сбивались под защиту полей, не различая своих и чужих. Так звери в лесу, и хищники и травоядные, вместе бегут к реке, спасаясь от пожара.

Взрыв вспух над домами бездымный, безогненный. Радужный шар силы, смертоносный, страшный. Смешение восьми стихий, ставшее чем-то большим, чем все они, вместе взятые. Дома не рухнули, они просто исчезли во взрывной волне. Превратились не в пепел, не в пыль — в ничто. Оплавленная земля мгновенно заледенела, схватилась стеклянной коркой. С неба смело тучи, и страшным багровым светом отразилось от стекла ползущее к горизонту солнце.

Не стало ничего. Ни грязных лачуг. Ни каменных домов. Ни окружавших Блошиный Тупик старых городских стен. Даже внешнюю стену, новую, укрепленную магией, рассекла паутина трещин, и посрывало крыши со стрелковых башен.

На черном, чистом, гладком как каток стеклянном поле остались лишь купола защитных полей, под которыми застыли ошеломленные люди.

— Вверх… ушло, — пробормотала Калимма, вцепившаяся в Лэа так, будто та была ее единственной надеждой на спасение. — Город не задело.

Мартин понял, что он все еще в боевой форме. И понял, что Лэа смотрит на него… штезаль, она на него смотрела так, как будто он сделал что-то хорошее. Хоть он и стал кафархом. Хоть у него и были хвост и четыре лапы, и огромные клыки, и чешуя, все еще не остывшая после того, как он превращался в огонь.

И это нужно было понять. Прямо сейчас нужно было понять, что случилось, что он сделал, что изменилось? Но Мартин отвернулся и в несколько прыжков преодолел, наконец, эти проклятые пятьдесят шагов, отделявших его… от Голема. От того места, где были Голем и Заноза, и где не осталось ничего, даже кратера. Потому что взрыв ушел вверх. Как и сказала Калимма.  

Он рванул когтями гладкое стекло, оставил четыре глубокие царапины, завертелся, оглядываясь, принюхиваясь, слушая себя. Искал вспышки белого и синего, искал жизнь — яркую, холодную, бешеную — ту, в которую Заноза не верил, но которой был полон. Вампир, чья жизнь сильнее и больше, чем у десятков тех, кто по-настоящему жив, он же не мог исчезнуть. Не мог перестать быть. Никакой Голем, никакие чары, ничто, даже солнце, не имели над ним силы. Заноза принадлежал Мартину, и только Мартин имел право решать, когда он может исчезнуть.

Не было ни снежной белизны, ни небесной синевы, но было слабое, жемчужное мерцание на краю стеклянного поля, под растрескавшейся городской стеной, в густой тени, спасающей от закатного солнца. Мартин помчался туда, оскальзываясь, царапая стекло когтями. Лэа побежала за ним. Калимма что-то крикнула вслед, но осталась на месте. Куда ей было бежать? Это к ней сейчас весь город сбежится.

И если б Мартин мог, он бы рассмеялся, когда увидел Занозу. Плащ… чертов любимый упырий плащ, подарок чертова Турка, надежней любых доспехов, прочнее адамантита, сильнее всех боевых чар Хартвина.

Мартин превратился в человека и услышал, как из горла, теперь приспособленного для того, чтоб издавать человеческие звуки, вырвался смешок, напугавший его самого.