Научите меня стрелять - Яковлева Анна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/47
• Следующая

Мишка растерялся и перевел взгляд на уткнувшуюся в платок Элеонору:

– К какому другу?

– У тебя что, много друзей?

– Нет, Пашка только.

– Ну так и поедем к нему, погостишь и вернешься. Дня на два, на три.

Белый посмотрел на меня, почесал затылок, опять взглянул на Элю и отошел с мобильником в сторону. До нас долетали обрывки фраз: «никогда ни о чем не просил», «после ранения» и «личная жизнь». Когда Мишка повернулся в нашу сторону, уже было понятно, что ему удалось убедить начальство в необходимости заняться его, Мишкиной, личной жизнью после ранения, тем более что он никогда ни о чем это свое начальство не просил.

Егоров, все это время непривычно терпеливо ожидавший в машине, не удержался и вышел узнать, почему стоим. Увидев его сонную физиономию, я заорала:

– Паш, Мишка едет с нами.

Егоров не выказал по этому поводу никакого восторга, а когда мы сели в его «девятку», высказался в том смысле, что, мол, охота Мишке с этой дурочкой связываться.

– Кто дурочка? – возмутилась я.

– Элеонора твоя.

– Почему это? – обиделась я за подругу.

– Потому что она умудрилась втюриться в Никифорова – есть у нее мозги после этого? Лично я сильно сомневаюсь.

– Это не твое дело. Тебе, может, нужна с мозгами, а ему – нет, – заявила я и поняла, что с женской солидарностью эта фраза ничего общего не имеет.

Пашка быстро поставил меня на место:

– Это ты-то с мозгами?

– Ну вот видишь, как много у вас с Мишкой общего, даже баб выбираете себе безмозглых.

Мы переругивались с Егоровым почти всю дорогу домой, то есть больше четырех часов. И чем ближе мы подъезжали к дому, тем обиднее мне становилось. «Может, мне надо было все-таки ехать в Грузию?» – вконец измученная Пашкиными придирками, спрашивала я себя.

– Чего это ты задумалась? – не отставал от меня Пашка. – О ком это ты загрустила?

– Лучше бы я с Шалвой уехала, – в сердцах выпалила я.

Пашка резко затормозил, вышел из «жигулей», обошел машину, открыл дверцу с моей стороны и сказал:

– Скатертью дорога.

Я вышла, неся на руках Бильбо. Егоров вытащил мою сумку и кейс, сел в «жигули» и газанул. А мы с собакой осталась стоять на обочине.

– Здорово, ничего не скажешь, – обратилась я к Бильбо и набрала телефон подруги.

– Эля, заберите меня, Егоров высадил меня из машины.

Мишка подкатил ко мне, забросил сумку в багажник и успокоил:

– Милые бранятся – только тешатся.

Попав домой, я поняла, что остаток жизни проведу с биноклем на веранде. Егоров, будто назло мне, все время что-то праздновал и отмечал.

Я старалась избегать, насколько возможно, соседа, выходила из дома после того, как он уже уезжал на службу, или до того, как он проснулся. Возвращаться я тоже приноровилась, как мне казалось, незаметно.

С Элеонорой мы несколько раз созванивались, поэтому я знала, что они с Мишкой сняли квартиру, забрали Машку и проводят все время вместе. Почему-то я не сомневалась, что у Михаила с Элей все будет отлично.

Это у меня ничего никогда и ни с кем не получится.

Деньги, которые я привезла, так и лежали на дне дорожной сумки.

Через неделю Михаил вернулся в Краснодар, а я все больше и больше погружалась в собственные переживания. Особенно тяжело мне давались выходные, когда Пашка маячил в окнах своего дома, и ночи, потому что мне казалось, что он не один.

Чтобы отвлечься, я решила поменять машину. Испытывая привязанность к малолитражным авто, я остановила выбор на «пежо» и пару дней чувствовала себя в его салоне почти счастливой. Но и новая машина оказалось слабым успокоительным средством, хандра не отступала, все казалось бессмысленным.

Пару раз во время летучек, когда шеф особенно досаждал, меня посещала мысль открыть собственный бизнес, но на дворе ширился кризис, руки опускались, настроения не было.

– Меркулова, что ты такая кислая, не впадай в спячку, перед Новым годом самый сенокос, работай, – лез Леня ко мне со своими советами и даже пригласил на ужин в известный закрытый клуб.

– Леонид Николаевич, вы мне слишком много внимания уделяете, – упрекнула я шефа, – вы бы лучше за кадрами своими приглядывали. По-моему, в коллектив наркоман затесался.

– Катерина, откуда?

– С улицы, откуда ж еще? Присмотритесь к Ивану, он точно не в себе.

– Он отлично работает, сделка за сделкой.

– Еще бы, при такой-то мотивации!

Шеф устало вздохнул, и я ему вдруг посочувствовала:

– Лень, ты не расстраивайся.

– Поужинаешь со мной?

– Не могу, у меня вечером смотрины, собака и вообще…

– А говоришь – не расстраивайся.

Егоров куда-то пропал, вечерами в его доме было темно, только кот Степан напоминал о своем хозяине печальными воплями. Чтобы прекратить этот вой, я взяла кота под свое покровительство.

Промучившись так около месяца, я выставила свой дом на продажу. Повесила плакат на воротах, дала объявление в газетах, разместила в журнале «Маклер» яркую весеннюю фотографию домика с цветущими яблонями и первоцветами в палисаднике. Поглядев на это фото в журнале, я окончательно расстроилась. Родовое гнездо перейдет в чужие руки, а все из-за этого…

Как-то, зайдя в магазин, неожиданно для себя я обнаружила в зале новогоднюю елку и в испуге уставилась на нее. Выходило, что еще один год моей жизни прошел с нулевым результатом, если не считать Бильбо.

К новогодним праздникам я находилась в состоянии стойкой депрессии. Мысли, одна чернее другой, клубились у меня в голове, и я опять обратилась к услугам эксперта.

Однако Светка сама переживала очередной кризис с разводом и разделом имущества, поэтому оценить объективно мою ситуацию не могла.

– Всех в сад, – обобщала она.

От тоски я спасалась работой.

Праздник приближался, город наряжался и к чему-то готовился, а мне все яснее становилось, что готовиться не к чему. Отказавшись от всех приглашений на новогоднюю ночь, я купила Бильбо рождественский набор косточек, себе – два детектива и приготовилась встречать Новый год в узком кругу дорогих и преданных мне существ, включая кота Степана.

Примерно за час до Нового года раздался телефонный звонок.

– Излагайте, – предложила я в трубку.

– Кето! – услышала я голос Шалвы и плавно опустилась в кресло перед камином.

Я столько раз думала о том, что совершила ошибку, так терзалась все это время и оказалась совсем не готова к тому, что генацвале позвонит.

– Как ты? – спрашивал меня мягкий голос.

– Нормально.

– Почему грустный?

– Потому что одинокий.

– Где твой мужчина?

– Не знаю, мы не живем вместе.

– Я знал. Приезжай, или я приеду к тебе.

– Давай на Рождество, – согласилась я.

– Давай завтра, – настаивал он.

– Хорошо, я куплю завтра билет и позвоню скажу рейс.

– Любимый мой, – звал меня Шалва Гургенович, – ты правда приедешь?

– Да.

Положив трубку, я посидела, прислушиваясь к себе. Одиночество делает женщину уязвимой, что есть, то есть. «Только в гости, – убеждала я себя, – съезжу к Шалве в гости – это лучше, чем просидеть все праздники, подглядывая за Егоровым в бинокль».

Тут я решительно прошла на веранду, взяла бинокль и вышла с ним на крыльцо, решив, что успею отнести его на чердак до наступления Нового года, чтобы начать новую жизнь. Напротив крыльца кто-то стоял.

Я охнула и подалась назад.

– Кать, – позвал Егоров, – не пугайся, это я.

– Чего тебе? – Я вся задрожала.

– Поговорим?

– Говори.

– Здесь?

– Здесь и быстрее, я не хочу из-за тебя нарушать традицию и пропускать поздравление президента.

С биноклем в руках я вернулась на веранду, Егоров проследовал за мной, привалился плечом к дверному косяку и на всякий случай поинтересовался:

– Ты одна?

– Одна.

– Ты меня ненавидишь?

– Я? Тебя? Егоров, у тебя мания величия.

– Я виноват перед тобой, – не поднимая глаз, признался Егоров.

• Предыдущая
• 31/47
• Следующая