Научите меня стрелять - Яковлева Анна - Страница 32

• Предыдущая
• 32/47
• Следующая

Разговор был явно не на пять минут, нужно было что-то решать: либо звать его в дом, либо прощаться. Пашка выглядел каким-то пришибленным, и я все еще колебалась, приглашать его или нет.

– А я только что с поезда, из командировки. Плохо мне без тебя, Кать.

Повисло молчание. Егоров стоял, переминаясь с ноги на ногу, потом вдруг увидел бинокль у меня в руке и заинтересовался:

– А это у тебя что?

– Да это так… Я собралась на чердак отнести, дедовский хлам.

Я положила бинокль на подоконник и прикрыла его жалюзи, но Пашка приблизился ко мне вплотную:

– Ты за мной подглядывала?

– Кто? Я? Нужен ты мне!

– Не нужен? – мрачно переспросил Егоров. – А кто тебе нужен? Винодел? Так уже ехала бы к нему, чем душу из меня тянуть.

Я отступила на шаг, но втягиваться в дискуссию не стала, а, все еще надеясь не пропустить поздравление президента, заявила:

– Завтра.

Егоров не понял:

– Что завтра?

– Завтра уезжаю к Шалве.

– Отлично, а сейчас ты будешь со мной.

Егоров совершил борцовский захват, оторвал меня от пола и внес в дом. Не разуваясь, прошел в спальню, бросил меня на кровать и рванул за вырез халата. Пуговицы посыпались, ткань затрещала, я осталась в кружевном белье, а Пашка сбросил ботинки, куртку и навалился на меня всей мощью.

Пашка был как паровой котел с закрытым клапаном: взрыв грозил разнести все на куски. Но все обошлось. Пропустив поздравление президента, бой курантов и гимн России, Егоров пришел в себя, огляделся и уткнулся мне в шею:

– Прости, напугал тебя.

– Да что ты, Паш, обращайся, если что. Я по-соседски всегда рада помочь.

Егоров не повелся на провокацию.

Он поднялся с постели, вышел на кухню. Стукнула дверца холодильника.

В холодильнике было сациви и две бутылки шампанского на случай нежданных гостей.

Пока я стояла под душем, Пашка вытащил все это и принес в комнату. Мы ели, запивали шампанским и ни о чем не говорили, точно боясь все испортить. Хотя, собственно, портить было нечего, потому что секс и отношения – не одно и то же. «Наступит утро, Пашка уйдет к себе, и я опять останусь одна», – спокойно размышляла я, разглядывая его. Пашка похудел и возмужал. В нем появилось больше суровой сдержанности, чего-то такого, что отличает мужчин, «опаленных войной», от всех других, не бывавших на войне.

– Где ты был?

– На Северном Кавказе, – бросил он, не вдаваясь в подробности, и опять потянулся ко мне с поцелуями. – Кать, выходи за меня. Мне без тебя тошно.

Я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть свое новогоднее счастье. Этого не может быть, чтобы все сразу: Пашка, да не один, а с предложением руки и сердца. Я потрясла головой:

– Повтори, что ты сказал?

– Выйдешь за меня?

– Паш…

– Выйдешь или нет?

– Если завтра утром ты повторишь свое предложение, я подумаю.

– Мы второго января пойдем и распишемся.

– Зачем такая спешка? Боишься передумать?

– Боюсь, что ты сбежишь к своему грузину. Я, кстати, снял с ворот объявление о продаже дома, так что не надейся.

– Когда?

– Да вот сейчас и снял, как приехал. Да, – прибавил между прочим Егоров, – Мишка с Элей подали заявление, через месяц свадьба.

– Я не сомневалась. Рада за них, – откликнулась я, еще не придя в себя.

Ночью Бильбо беспокоился, тявкал и все время что-то вынюхивал – я была уверена, что это он так реагирует на Степана, и радовалась, что вырастила охранника и защитника.

Утром Пашка ушел к себе, предложение о замужестве больше не повторилось, и, глотая слезы, я собралась за билетом в Грузию.

Одеваясь, я обратила внимание на Бильбо, он опять рычал, обнажив ряд верхних зубов.

Гараж оказался открытым, я выругала себя за то, что забыла его запереть, недоумевая, как это могло случиться. В машине мне показалось, что к запаху новой обшивки примешивается чужой, посторонний. Не придав этому значения, я выехала на улицу и, не глуша двигатель, вышла закрыть ворота. Закрыла одну половину, вошла внутрь и подняла руку, чтобы задвинуть верхний засов. Именно в этот момент за воротами раздался мощный взрыв, земля вздрогнула, оглохнув, я присела, зажав руками уши. Какие-то предметы стали бомбить ворота, в открытую половину влетело несколько рваных кусков металла. Откуда-то взялся Егоров. На нем был фартук, и выглядел он в нем нелепо.

– Ты цела? – подняв меня на ноги и осматривая с головы до ног, кричал он.

Уши у меня заложило, я мотала головой и испуганно таращилась на Пашку.

– Цела. Не ори. А что это было?

– Взрыв. Твой «пежо» взорвали.

От моей красавицы-машины почти ничего не осталось. Стоя на середине улицы, она горела, выбрасывая в воздух ядовитый дым и хлопья пепла. Стали собираться соседи, прозвучало слово «терракт». Пашка вернулся в дом, вызвал коллег и вышел на улицу уже без фартука, в куртке.

Я стояла в кольце зевак и ничего не соображала.

Когда подъехавшие сотрудники полиции стали задавать вопросы, я все еще находилась в полной растерянности. Кому могла понадобиться моя машина? Я ходила вокруг своей «пежо» и чувствовала, что потеряла друга.

Собеседник из меня в тот день был никудышный, я невпопад вспомнила, что хотела лететь к Шалве, потом припомнила запах в машине и рычание Бильбо. Все это я пыталась втолковать следователю, а его интересовал только круг моих знакомых. Пашка помогал коллеге как мог, но я была безнадежна. Промучившись со мной около часа, следователь вызвал эвакуатор. Поездку за билетом пришлось отложить. Расстроенная, я вернулась в дом, не раздеваясь, села перед камином в кресло и сидела так, слушая тишину.

Из ступора меня вывел Павел. Он принес печенье в вазе, конфеты и шампанское. Увидев меня, спросил:

– Кать, ты как?

– Лучше некуда.

Пашка поставил вазу на столик в комнате и помог мне снять дубленку.

– Вот, – Пашка, стесняясь, подвинул ко мне вазу, – я тебе сюрприз приготовил.

– Что это?

– Печенье. Я ушел испечь тебе печенье, потом слышу – взрыв. Выскочил на улицу, машина горит. – Пашка устроился на полу перед камином и подал мне печенье. – Думаю, блин, откуда здесь «чехи»? Хорошо, догадался в гараж заглянуть, а то чуть не обгадился от страха за тебя. Ты попробуй, это мамин рецепт.

– Ты что, сам приготовил? – с трудом успевая за его мыслью, не поверила я.

– Ну типа того. Так куда это ты собиралась?

– Паш, это уже не имеет значения, – честно глядя ему в глаза, призналась я.

– И все-таки?

– Ты ушел, я не знала, придешь ты или нет, и… – Я замялась. Сказать Егорову правду – значит, остаться опять одной, только теперь с его печеньем. Буду есть печенье и вспоминать Егорова, его умопомрачительные губы, руки и все остальное. Я молчала.

– И что?

– Давай не будем об этом, – предложила я.

– Не будем, ясное море, я все равно знаю, что ты собралась к этому своему грузину.

– Не надо, Паш, – устало попросила я.

Печенье было песочным, таяло во рту, и я решила поставить чайник. Пашка переместился следом за мной в кухню, сел лицом к двери и стал делиться информацией:

– Эксперт сказал, что для взрыва использовалась аммиачная селитра в смеси с алюминиевым порошком.

– Что?!

Я ошалело уставилась на Егорова. В Пашкиных глазах были вина и сожаление.

– Это Дуйков? Или Прясников? Кто?

Я присела напротив Егорова и смотрела на него как на человека, который знает все.

Павел не знал.

– Кать, ты не волнуйся, я тебя спрячу в надежном месте, пока не поймаю этого подрывника.

– Это может тянуться месяцами, – покачала я головой, – наверное, мне и правда лучше улететь в Грузию.

– Тогда лучше пусть тебя взорвут.

– Соломон, – похвалила я Егорова.

– А он-то здесь при чем?

– Да так, легенду вспомнила. Две женщины не могли поделить младенца. Каждая говорила, что это ее сын.

Егоров отвернулся от меня, демонстрируя равнодушие к судьбе младенца, но я продолжила:

• Предыдущая
• 32/47
• Следующая