Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович - Страница 70
- Предыдущая
- 70/255
- Следующая
Шел я. Метели в пути завывали. Шел я. Любовь согревала в пути. Руку друг другу мы подавали И помогали друг другу идти.
Впрочем, надежды бывали пустыми, Те, что в начале кружащейся мглы Ярко горели, да скоро остыли, Стали обычною кучкой золы.
И по волнам леденящим кочуя, В вихрях, ревущих на сотни ладов, Я сохранил, я сберег это чудо – Чувство, которому имя – любовь!
ТВОЯ ФОТОГРАФИЯ
Смотрю на фотографию твою, Как будто бы хочу в себя вглядеться… Я тороплюсь, Я быстро устаю. Я на судьбу замахиваюсь дерзко. Вдруг застываю в страхе и смущенье, Смеюсь некстати, Понапрасну злюсь. Прощаю всех И сам прошу прощенья, То взрослым, то ребенком становлюсь, Как будто чью-то тайну открываю, Смотрю – И удивлен, и потрясен. Все помню И о многом забываю. О многом, а быть может, обо всем…
На фотографию твою смотрю, От ураганов памяти сгибаясь… На улицу иду И, улыбаясь, Шагаю по ночному январю. И вновь былую храбрость обретаю, Веду среди снегов свою мечту. Я расправляю плечи, Вырастаю И в будничности вижу красоту, Забыв и свет, и обо всем на свете, У жизни состраданья не прошу. Спешу к тебе по мчащейся планете. Спешу к тебе! Всю жизнь к тебе спешу!..
Смотрю на фотографию твою, Простому снимку верю и не верю, То узнаю, то вновь не узнаю И радуюсь прошедшему мгновенью. Все вижу, Ничего не разгляжу. Все слышу я и ничего не слышу. То слишком сильно от тебя завишу, То с радостью из дома ухожу…
Так как же мне с самим собою сладить? Как не простыть на этом сквозняке? В сердечном очаге огонь пылает, Горит огонь в сердечном очаге… Ты для меня – счастливая пора И песня, зазвучавшая внезапно. Ты для меня – сегодня и вчера, Ты – завтра для меня И послезавтра…
На фотографию твою гляжу И мигу этому себя вверяю. Твое земное имя я твержу И клятвенное слово повторяю. Я слову этому звучать велю То в полный голос, то почти без звука! Люблю тебя, Люблю тебя, Люблю… Какая это радостная мука!
КОГДА ПРОВИНИЛСЯ
Ты ошибешься – я похож на льва, Сам провинюсь – не мыслю огрызаться. И жизнь моя порою такова: То в шкуре льва живу, то – в шкуре зайца.
Как царь царей, сегодня на коне, А завтра на коленях – раб до гроба. Но что же послезавтра делать мне? Вдруг выяснится: виноваты оба…
О недоверии кричу, грубя, Когда ты просишься со мной в дорогу. А если подверну в дороге ногу, То очень злюсь, что рядом нет тебя.
Ты – ветер. Как я от него устал! Качаюсь, словно тоненькая ветка. Но если б этот ветер перестал, Я б тоже умер. Не могу без ветра!
*
В подлунном мире тысячи красот, Но мне одна из них всего дороже, Что здравствует в отеческих местах. Прекрасным именам потерян счет, А у меня одно лишь только имя Ликует, как молитва, на устах.
В подлунном мире подлецов не счесть, Но лишь с одним из них я почему-то Стреляться на рассвете был бы рад. Есть тысячи лжецов, презревших честь, Но лишь один из них меня приводит В отчаянье не первый год подряд.
Хоть прочитал вчера я орды строк, Из них одна запомнилась мне строчка, Что поднялась до уровня вершин. С календаря последний пал листок, Ночей и дней в году немало было, А я запомнил только час один.
На всех невежд презренья не излить, Не хватит сердца, чтоб возненавидеть Всех оскорбивших истину и честь. Не хватит сердца чтобы всех любить, Не хватит рук, чтоб заключить в объятья Тех, кто походит на благую весть.
Нет места на устах для всех имен, И всех запечатлеть глаза не могут, И в памяти всего не сохранить. Живем, осуществляя связь времен, Но жизни не хватает нам при этом, Чтоб замыслы свои осуществить.
ИСТИНЫ РАДИ
В зеленых горах увидал я снега И встретил на севере вестницу юга, В глазах у любимой заметил врага, В глазах нелюбимой – давнишнего друга.
В дом близкий зашел я, но, совесть поправ, Хозяин со мной за беседой ночною Во всем соглашался, хоть был я не прав. Кунак или враг – кто сидел предо мною?
Однажды пустое в стихах написал, А в воздух стрелять велика ли заслуга? И недруг об этом мне правду сказал, И в слове его я почувствовал друга.
И ныне, с годами все чаще скорбя, Огню предавая иные тетради, Как недруг, порой ненавижу себя, И в этом спасение истины ради.
МУХТАР-АГА
Памяти Мухтара Ауэзова
Однажды возле очага Сидели в полдень мы январский, И прочитал, Мухтар-ага, Тебе стихи я по-аварски.
И в лад стихов моих проник Ты, глядя на очажный пламень: «Напоминает твой язык Среди камней летящий камень».
Я отвечал: «Не мудрено. Ему до первой филиграни Когда-то было суждено Родиться в каменной гортани.
Вместил он около бойниц, Где черных туч раскатист вымах, И рокот рек и клекот птиц, И лязг клинков непримиримых».
Мерцали синие снега, Огонь метался красноперо. И молвил ты, Мухтар-ага: «Велик Кавказ, но нет простора.
Махни когда-нибудь ко мне, Там, приобщась к великолепью, Скакать ты сможешь на коне Неубывающею степью.
И станут беркуты нам лис Ловить, кидаясь им на спины. И буду пить с тобой кумыс Я за кавказские вершины…»
Тянь-Шаня горные луга Проснулись в утреннем тумане. Я прилетел, Мухтар-ага, Но мы не встретимся, как ране.
А солнце, высветив листву, Ко мне исполнено участья, Плывя все выше в синеву, Как беркут с твоего запястья.
И, кажется, в прилетный час Знакомый голос слышу снова: «Расул, мне дорог твой Кавказ, Где в облаках гнездится слово!»
Я слова этого слуга И утверждать сегодня вправе: «Высок Кавказ, Мухтар-ага, Но лишь по грудь твоей он славе!»
СТИХ МОЙ, ИСПОЛНЕННЫЙ СТРАСТИ
Могильной землею нетяжко меня Укройте, почтенные люди селенья, Чтоб слышать я мог, как пандуры, звеня, Любовь, что воспел я, хранят от забвенья. Еще вас молю: в изголовье моем Оставьте оконце, чтоб мог я воочью Увидеть, как песню затеплила ночью Печальница в черном пред поздним огнем. Молю вас: оставьте пандур мой со мной, Чтоб здесь не терял я пожизненной власти, И слился в постели порою ночной С возлюбленной стих мой, исполненный страсти.
КОРАБЛЬ
Мне кажется, что парусам Даруя ветры, что летучи, Корабль судьбы своей я сам С прибрежной провожаю кручи.
В какие дали держит путь Он, распростившийся с причалом? И злобно шторм девятым валом Его не раз ударит в грудь.
И вышина над ним кругом Сверкает в грозовой насечке. А был он утлым челноком, Что робко плыл по горной речке.
В какую страсть его я вверг! Походят волны на утесы. Звучит команда: – Все наверх! – И мчатся к парусам матросы.
Пусть им маячные огни Не застят тучи, как невежды. А кто матросы те? Они – Мои раздумья и надежды.
БУДЬ ВЕЧНОСТЬЮ
Чтоб вечностью была ты под луною, Могу легко мгновением я стать, Но не кори меня моей виною, Жизнь за тебя готов всегда отдать. Клянусь: я обернулся б метеором, Чтоб долго ты жила, горе под стать, Но только не казни меня укором, Жизнь за тебя всегда готов отдать. Ты отпусти грехи мои все разом, Зачем как четки их перебирать? Под небом, схожим с дымчатым топазом, Жизнь за тебя всегда готов отдать. Не укоряй, не сыпь мне соль на рану, Склонив колени, говорю опять: – Будь вечностью, а я мгновеньем стану, Жизнь за тебя всегда готов отдать!
О ЖЕНЩИНЕ, СПАСШЕЙ ПОЭТА
День ушел, как будто скорый поезд, Сядь к огню, заботы отложи. Я тебе не сказочную повесть Рассказать хочу, Омар-Гаджи… В том краю, где ты, кавказский горец, Пил вино когда-то из пиал, Знаменитый старый стихотворец На больничной койке умирал. И, превозмогающий страданья, Вспоминал, как, на закате дня К женщине скакавший на свиданье, Он загнал арабского коня. Но зато в шатре полночной сини Звезды увидал в ее зрачках, А теперь лежал, привстать не в силе, С четками янтарными в руках. Почитаем собственным народом, Не корил он, не молил врачей. Приходили люди с горным медом И с водой целительных ключей. Зная тайну лекарей Тибета, Земляки, пустившись в дальний путь, Привезли лекарство для поэта, Молодость способное вернуть. Но не стал он пить лекарство это И прощально заявил врачу: – Умирать пора мне! Песня спета! Ничего от жизни не хочу! – И когда день канул, как в гробницу, Хороша, зазывна и смела, Прилетела женщина в больницу И к врачу усталому прошла. И услышал он: – Теперь поэту Только я одна могу помочь, Как бы ни прибегли вы к запрету, Я войду к почту в эту ночь. – И под стать загадочному свету, Молода, что тонкая луна, В легком одеянии к поэту, Как во сне, явилася она. А под утро с нею из больницы Он бежал, всех юношей собрат, И тому имелись очевидцы Не из легковерных, говорят. Но дивиться этому не стали Местные бывалые мужи, Мол, такие случаи бывали В старину не раз, Омар-Гаджи. И когда увидят все воочью, Что конца мой близится черед, Может быть, меня однажды ночью Молодая женщина спасет.
- Предыдущая
- 70/255
- Следующая