Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович - Страница 91

Но понял я: чтоб отыскать все это, Не надо отправляться никуда. Все чудеса под боком, а не где-то, И стоит лишь не пожалеть труда.

И я тебя, хоть обошел полсвета, Нашел не где-то, а в родном Цада.

*

Я признаюсь: мне кажется порою, Как будто мы с тобой воскрешены Из повестей старинных, где герои Погибнуть от любви обречены.

Любовь своей затягивает сетью, Она огнем того, кто любит, жжет. Влюбленный лебедь долго не живет, Живет лишь злобный ворон три столетья.

Стать старым лебедю не суждено, Но он любя живет свой век недлинный, И, заливаясь песней лебединой, Он ворона счастливей все равно,

Хоть три столетья ворону дано Жить в этом мире, тешась мертвечиной.

*

Была роса, и вдруг росы не стало, И птицы улетели в дальний край. Проходит все, и песня «Долалай» Совсем не так, как прежде, зазвучала.

Как все недолговечно под луной, Где все должно с годами измениться. Сказали росы: «Был горячий зной!» «Идут морозы», – объяснили птицы.

Но мне сказала песня «Долалай»: «Не изменясь, звучу я, как звучала, А ты сейчас меня не упрекай За то, что изменился сам немало.

Попробуй ты, как прежде, заиграй Или хотя б послушай, как бывало!»

*

Ты, время, как палач, в урочный час, Не оглашая приговоров длинных, Торжественно лишаешь жизни нас – Всех равно: и виновных, и невинных.

Но был закон на свете с давних пор, Чтоб спрашивал последнее желанье У тех, над кем свершилось наказанье, Палач, пред тем как занести топор.

Чего ж возжажду я всего сильней? Я жизнь прожил, чего ж хотеть мне боле? Стремление к любви – вот что моей И первой было, и последней волей.

И пусть в свой час подводит жизнь итог, Я все сказал и сделал все, что мог.

*

Я слышал, что стихами Авиценна Писал рецепты для больных людей, Я слышал, что излечивал мгновенно Больных своею музыкой Орфей.

А я не врач, не сказочный целитель, Но все же людям дать могу совет: Друг друга по возможности любите, Любовь – вот снадобье от наших бед.

И хоть не все, я знаю, в нашей воле, Не всякий любящий неуязвим, Но чем сильнее любит он, тем боле Он хочет быть здоровым и живым.

Мне кажется: и я живу, доколе Тебя люблю я и тобой любим.

*

В музейных залах – в Лувре и в Версале, Где я ходил, бывало, много дней, Меня мадонны строгие смущали С тобою странной схожестью своей.

И думал я: как чье-то вдохновенье, Чужое представленье красоты Могло предугадать твои черты За столько лет до твоего рожденья?

Вдали от края нашего встречать Красавиц доводилось мне немало, Но в них твою угадывал я стать. И я того не мог понять, бывало, Как эти дочери чужой земли Твою осанку перенять могли?

*

Бросает свет светильник мой чадящий. Все в доме спит, лишь я один не сплю, – Я наклонился над тобою, спящей, Чтоб вновь промолвить: «Я тебя люблю».

И горше были дни мои, и слаще, Но, старше став, на том себя ловлю, Что повторяю я теперь все чаще Одно и то же: «Я тебя люблю!»

И я, порой неправдою грешащий, Всего лишь об одном тебя молю: Не думай, что настолько я пропащий, Чтоб лгать признаньем: «Я тебя люблю!»

И мой единственный, мой настоящий Стих только этот: «Я тебя люблю».

*

Когда б за все, что совершили мы, За горе, что любимым причинили, Судом обычным каждого б судили, Быть может, избежали б мы тюрьмы.

Но кодекс свой у каждого в груди, И снисхождения не смею ждать я. И ты меня, любимая, суди По собственным законам и понятьям.

Суди меня по кодексу любви, Признай во всех деяньях виноватым, Чтоб доказать мою вину, зови Минувшие рассветы и закаты.

Все, чем мы были счастливы когда-то И что еще живет у нас в крови.

*

Родная, почему, скажи на милость, Когда в краю чужом мне быть пришлось, Вдруг сразу непогода разразилась, А появилась ты – все унялось?

И в отчий край приехать мне случилось. Был хмурый день, и я ходил, как гость. Ты появилась – все преобразилось: Запели птицы, солнце поднялось.

Пришел я к морю – и вода взъярилась, Гремели волны, не скрывали злость, А ты пришла – и море повинилось, У ног твоих покорно улеглось.

И предо мною истина открылась: Бунтует мир, когда с тобой мы врозь.

*

Я этой ночью неспокойно спал, Мне снилось, будто за тобою следом Бежал я, прыгал по уступам скал В краю, что нам с тобою был неведом.

Потом вдруг отделялась часть скалы, И уплывала ты в морские дали. Я следом плыл, но тяжкие валы Стеной вставали, путь мне преграждали.

И вновь я был в горах, и с высоты, Гремя, лавина снежная катилась. И вдруг земля меняла гнев на милость – Светилось небо, и цвели цветы.

Я пробудился в этот миг, и ты Вошла ко мне или опять приснилась.

*

Через плечо несу я два хурджина, Мои хурджины тяжки – погляди. Хурджины стерли мне не только спину, Но грудь и сердце у меня в груди.

Любовью истинною, беззаветной Наполнен первый, больший мой мешок. Не жалко мне моей казны несметной, Все у твоих я рассыпаю ног.

Но полон и другой мешок до края, Я и его порой опорожняю, Непримиримость, злоба там кишат. Их пламенем я сам себя караю В нередкие часы, когда бываю Я пред тобой, родная, виноват.

*

День твоего рождения опять Родил в моей душе недоуменье: Ужель земля могла существовать До твоего на свете появленья?

О чьей красе печалясь, Пушкин мог Писать стихи про чудное мгновенье? С чьим именем в кровавое сраженье Летел Шамиль, свой обнажив клинок?

И я не отступлюсь от убежденья, Что был безлюден мир со дня творенья, Что до тебя земля была пуста, И потому я летоисчисленье Веду с минуты твоего рожденья. А не со дня рождения Христа.

*

Ты видела, как пилят дерева? Я в жизни сам стволов спилил немало, Потом стволы я резал на дрова, И, словно слезы, их смола стекала.

Я молод был, был на работу зол, Пилил дрова, бывало, целый день я, Пилою укорачивая ствол, Поленья обрекая на сожженье.

Идут года и, как пила стволы, Наш урезают век без сожаленья. Года сгорают сами, как поленья, Неслышно плача каплями смолы.

Но для любви не страшно ни горенье, Ни зубья той безжалостной пилы.

*

Ларец опущен с неба на цепях, Ларец сокровища любви скрывает. Бери добро, оно не иссякает, Спустил его на землю сам аллах.

Ларец волшебный этот тем хорош, Что из него, как воду из колодца, Чем больше черпаешь и отдаешь, Тем больше там сокровищ остается.

Мне жаль бывает каждого скупца, Бедняга, что несчастней всех несчастных, Не видит сокровенного ларца Или не знает свойств его прекрасных.

А я тебе, как сказочный мудрец, Все отдаю, и полон мой ларец.

*

В моих воспоминаньях о весне, В сознании, что осень наступила, В моей заботе об идущем дне Твое лицо все лица заслонило.

Об этом бы не надо говорить, Но ты на грудь мне голову склонила, И понял я, что не могу таить, Ты все передо мною заслонила!

Нам многое увидеть довелось, И радость, и печаль – все в жизни было, Но светит серебро твоих волос, Как никогда доселе не светило.