Узы любви - Линдсей Джоанна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая

Роланд, пожалуй, был даже выше Вулфрика — истинный гигант, как и его отец, — но в его присутствии она совсем не испытывала страха. Ее бесило сознание того, что этот человек вселял в нее ужас — в нее, такую дерзкую и смелую! Должно быть, всему виной боль и муки, в которые он ее вверг. Именно поэтому она сжимается и трепещет в его присутствии.

И после всего Милисент должна дать ему шанс доказать, что он заслуживает ее уважения? Как она может решиться на такое? Всего лишь однажды она позабыла о своей боязни: когда кричала на него сегодня утром, и то лишь потому, что была вне себя от гнева на человека, упустившего неведомых врагов. Ярость служила ей щитом, позволявшим выстоять против Вулфрика. Но если попытаться выполнить просьбу отца, то ей следует забыть о спорах с женихом.

— Итак, можно добавить к длинному списку ваших «достоинств» еще и глухоту? — осведомился он, не получив ответа.

Милисент сжалась.

— Списку недостатков, хочешь сказать? — пренебрежительно бросила она. — Нет, я ни от кого не скрываюсь. Но почему ты здесь? Неужели и тебя не покормили?

— Просто есть не слишком хотелось. Зато теперь я проголодался. Лучше спроси, почему я потерял аппетит.

Милисент свела брови, отчетливо ощущая, как он зол. Зол и во всем винит ее. Может, он и прав. Но несомненно, стал причиной того, что у нее сегодня крошки во рту не было.

— Думаю, тебе так же не по душе этот брак, как и мне! — без обиняков заявила она.

— Верно, — кивнул Вулфрик.

Вместо того чтобы оскорбиться, Милисент ощутила облегчение. Если он так сильно недоволен, наверное, поговорит со своим отцом. Ее отец заупрямился, но вдруг Вулфрику повезет больше? Пожалуй, ей стоит быть с ним откровеннее!

— Ты, должно быть, уже понял, — осторожно начала она, — что я не хочу выходить за тебя. — И чтобы смягчить удар, добавила полуправду: — Дело не столько в тебе… Просто я люблю другого.

Очевидно, она зря это сказала: лицо Вулфрика напоминало грозовую тучу.

— Я тоже, но какое это имеет значение? У нас будет обычный брак, как у всех.

— Но у моих родителей было совсем по-другому, — возразила Милисент. — Я мечтаю о большем.

— Твои родители были редким исключением, — бросил Вулфрик. — Ты прекрасно знаешь, что между аристократами, как правило, заключаются политические союзы, и ничего больше. Любовь никогда не принимается во внимание.

— Не хочу становиться правилом!

— Но так и будет, и только такой ребенок, как ты, способен думать иначе.

— Ребенок? Да тебе это нравится ничуть не больше, чем мне! — справедливо заметила она. — Почему же ты смиренно принимаешь то, что за тебя решили другие? Почему не побеседуешь со своим отцом? Не возмутишься?

— Думаешь, я уже не пробовал?

Милисент сникла. Значит, он уже пытался что-то сделать и, судя по безнадежным ноткам в голосе, так ничего и не добился.

— По-моему, ты слишком легко сдаешься, — с горечью выдохнула она, понимая, что и сама не выказала достаточно мужества.

— Я не спрашиваю твоего мнения, девушка, поскольку твое поведение доказывает, что ты все еще дитя, а с детьми мне разговаривать не о чем.

И такому человеку она должна дать шанс? Шанс лишний раз оскорбить и унизить ее? Да, достойный муж из него получится — такой же достойный, как свиньи, что хрюкают и роются в кухонных отбросах!

Лицо Милисент побагровело от гнева.

— А ты способен прислушиваться к чьему-то мнению, кроме своего? Странно. Никогда бы не подумала! Мужчины, подобные тебе, слушают лишь себя!

Укол попал точно в цель. Его лицо приняло такой же цвет, как ее собственное. Он сделал несколько шагов вперед, оказавшись в опасной близости от Милисент. Она совсем забыла, как он расправляется с теми, кто говорит правду, — кулаками и мечом.

Но Милисент не съежилась, не попятилась, не закрылась руками, даже когда сильные пальцы сжали ее подбородок, не причиняя, правда, боли, но достаточно крепко. Она как зачарованная смотрела в его глаза.

— Ты научишься, девушка, говорить учтиво или надолго замолчишь, — пригрозил он.

— Неужели?

Голос ее предательски дрогнул, и Вулфрик, заметив это, улыбнулся. Его зловещая, кривая ухмылка, обещавшая несказанные неприятности, поселила трепет в ее душе.

Близость жениха просто ошеломляла ее. Почему она не чувствует себя такой маленькой рядом с Роландом, который куда выше ростом? Может, потому, что никогда так остро не ощущала его присутствия?

Вулфрик нагнулся, и она едва подавила желание отпрянуть.

— Обязательно, и очень быстро, поскольку я не твой отец, и не воображай, что сможешь по-прежнему своевольничать, как дома.

— Но ты даже не знаешь, много ли мне позволялось.

— Я и так все вижу и крайне недоволен. И требую, чтобы ты при следующей встрече была одета как полагается. Передать невозможно, как мне неприятно, когда моя невеста выглядит хуже последней нищенки.

Милисент охнула и, протиснувшись мимо него, вылетела из кухни. Позади раздался смешок:

— Как! Ты даже не соизволила подать ужин будущему мужу?

Девушка благоразумно помедлила, пока не добралась до лестницы, ведущей в зал, прежде чем завопить во все горло:

— С удовольствием, только если потребуешь подать на блюде твой собственный злобный язык!

— Пора вставать, госпожа.

— Разве? — пробормотала Милисент, уткнувшись в подушку.

— Да, только выглянете в окно! Солнце уже встает, — заверила служанка.

— Сама посмотри в окно, Ина, пока я немного подремлю.

— Вы ведь никогда не спите допоздна!

Служанка решительно стянула с нее одеяло, но Милисент, недовольно заворчав, едва успела его подхватить.

— Верно. Однако я полночи глаз не сомкнула и теперь хочу наверстать упущенное. Убирайся, Ина. Придешь через час… или через два… А лучше через три. Да, три в самый раз.

Служанка, недовольно поцокав языком, выплыла из комнаты и закрыла за собой дверь. Милисент довольно вздохнула и зарылась поглубже в перину. И все же ничего не вышло. Одеяло снова куда-то уплыло.

— Если немедленно не подниметесь, пропустите обед, — предупредила Ина.

Милисент, охнув, подскочила:

— Обед? Ты позволила мне валяться едва ли не весь день?

Обед подавали ближе к полудню. Милисент никогда еще не бездельничала так долго! Она с самого детства была ранней пташкой.

Служанка ответила страдальческим взглядом, яснее всяких слов говорившим: «Я пыталась, но вы ничего не желали слушать».

В молодости Ина была идеальной служанкой, но она слишком долго заботилась о сестрах и теперь относилась к ним покровительственно и с немалой долей снисхождения.

Милисент, не обращая на Ину внимания, встала с огромной постели, которую делила с сестрой. Джоан, разумеется, поднялась вовремя и все утро развлекала гостей: одна из бесчисленных обязанностей, выпавших на долю хозяйки замка. Джоан, несмотря на то что была младшей, считалась госпожой, потому что Милисент ни до чего не было дела.

Сбросив ночное теплое одеяние, в котором спала зимой, Милисент вынула из сундука чистую камизу и набедренную повязку и уже хотела натянуть их на себя, как вспомнила, что обещала отцу предстать перед женихом в приличном виде. Но она ничего не может с собой поделать! Выбросив из головы все клятвы, Милисент поспешно перетянула шоссы подвязками из серебряного шнура. Носить женское платье только потому, что приказал Вулфрик? После того как он оскорбил ее, сравнив с нищенкой?

Презрительно фыркнув, она поискала глазами сапожки и, не найдя, обратилась к Ине:

— Где мои ботты note 7?

— Под кроватью, где вы их вчера бросили.

— Я никогда их не бросаю. И оставляю обычно у таза с водой. Ты ведь знаешь, я не могу спать с грязными ногами! Сама грела мне воду!

После того как мучилась с ногой, Милисент не могла уснуть, не вымыв предварительно ноги.

Ина залезла под кровать и с торжествующим видом извлекла оттуда пропавшие сапожки.

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая