Кровавые сны - Блейк Станислав - Страница 15

– Раньше это была вотчина господ Сент-Альдегонде, – знакомила Амброзия русского гостя с окрестностями своей приобретенной 12 лет назад новой родины. – Филипп Марникс, ныне изгнанный владелец Соубурга, был автор знаменитого «Компромисса», поданного нашими дворянами наместнице Маргарите Пармской, сводной сестре его величества Филиппа. – Говорят, в этой бумаге, составленной от имени всех сословий Нижних Земель, изложены требования свободы вероисповедания, отмены инквизиции, сохранения льгот и привилегий, пожалованных нам в прошлые времена. Кастильцы из свиты ее сиятельства, разодетые, как павлины, подняли на смех делегацию, доставившую «Компромисс» в Брюссельский дворец. От них не отставали наши собственные глипперы, во всем подражающие испанцам. Один из этих глипперов, Шарль де Берлемон, обозвал своих же земляков, пришедших с «Компромиссом», «нищими оборванцами», гёзами по-нашему. Оборванцы! Якоб много раз бывал в Испании, в разных портах. Он рассказывал, что испанский крестьянин даже на Рождество или Пасху не видит на столе того, что наши островитяне и голландцы едят каждый день.

– Воистину, благословенна эта земля, – согласился Симон. – Крестьяне, которые не платят барщину! Да в Московском царстве черный люд и мечтать о таком не смеет. Новгородцы тоже не знают барщины, но земля наша скудна и не дает больших урожаев. Зато у нас нет религиозных притеснений, поскольку вера одна у всех подданных, только заморские гости имеют пару-тройку небольших храмов.

– Раньше так было и здесь, – сказала Амброзия. – Еще живы люди, знавшие лично Лютера, Кальвина, Симонса и других знаменитых реформатов. До них, насколько мне известно, ереси не имели такого числа сторонников. И никогда не обращались к ереси целые державы, как теперь. Что-то происходит в мире, господин Симон, скажу я вам. Некоторые поговаривают, что дело в кознях врага рода человеческого, но мне, простой женщине, приехавшей из языческой страны и крещенной уже в зрелом возрасте, тяжело об этом судить.

– Пути Господни неисповедимы, – изрек Симон.

– Купцам известно лучше всех прочих, насколько необъятен и доселе не исследован мир.

– Я пыталась выспрашивать тех, кто поумнее меня, – продолжала Амброзия. – В мою кофейню наведываются ученые люди, знатные вельможи, клирики, художники из гильдии святого Луки, судейские и купцы. Бывает, посетители охотно разговаривают с хозяйкой, делятся мыслями, а я всегда рада почерпнуть у достойного человека толику его разума.

– У вас, должно быть, серьезные связи, госпожа ван Бролин.

– Никогда не знаешь, насколько серьезные, – усмехнулась Амброзия, – пока не проверишь их в деле. Только думаю я, лучше поменьше обращаться с просьбами или за покровительством, чтобы не становиться зависимой и не плясать под чужую дудку. Иное дело – просто поговорить.

– И о чем же поведали ваши высокие посетители, госпожа?

– Их мнения расходятся, как это обычно среди людей, – сказала Амброзия. – Иные полагают, что нынешние беды прекратятся, едва король отзовет герцога Альбу, и солдатня Империи уберется наводить порядки хоть за океан, в необъятные края, открытые недавно. Другие уверены, что смута только начинается, хотя уже столько достойных людей распрощалось с жизнью. Жан де Линь, граф Аренберг, статхаудер Гронингена, Граф Бредероде, один из тех, кто вручил наместнице «Компромисс», Антуан, граф Хоогстратен, граф Эгмонт, адмирал Горн – цвет нашего дворянства погиб за последний год. Наследник адмирала, его младший брат Флоран де Монморанси, по слухам захвачен в плен, ведя переговоры в Испании. Вряд ли верхушку нашей знати уничтожают, потому что заботятся о Нижних Землях. Вряд ли горят костры инквизиции оттого, что церковь и король считают нас свободным народом, у которого есть права. Если уж быть до конца откровенной, боюсь, что Зеландия и Фландрия сейчас не самое лучшее на свете место для маленьких детей. Только не подумайте, почтенный Симон, что я хочу взять назад свое обещание позаботиться о детях человека, благодаря которому Якоб дожил до встречи со мной.

– Я понимаю вас, – сказал Симон. – Если даст Бог мне вернуться из Новгорода следующей весной, и там все будет благополучно, я заберу детей домой.

– Молю Господа, чтобы так и случилось, – кивнула Амброзия.

Вместе другими повозками, ожидавшими в очереди, они погрузились на паром, каждый час курсировавший между островом Валхерен и Брабантом. Зазвонил причальный колокол, и широкое судно с палубой, набитой людьми, лошадьми и повозками двинулось, не спеша, к материку.

– Эй, Габри, ты слышишь, о чем говорят наши родители? – спросил новгородского мальчика Феликс.

Маленький сын Симона, понимавший с пятого на десятое, и уж точно не общий смысл длинных фраз, сказанных по-фламандски, то мотал из стороны в сторону светло-русой головой, то кивал ею. Причем, движения его не представлялись связанными со смыслом произносимого.

– Эх ты, глупая голова, – сказал Феликс. – Учи скорее наш язык, и когда-нибудь мы поплывем на зеландском корабле к землям, на которых растут непроходимые леса, живут дикие племена, или прячутся неизвестные доселе царства. В тех землях выращивают корицу, разные сорта перца, кофейные зерна, мускатный орех и ваниль. Ты даже не представляешь себе, какими вкусными становятся кушанья, приправленные этими специями. Раньше ими торговали арабы через венецианских посредников, и чертовы итальяшки на вырученные деньги строили целые города. Теперь мы сами возим все это в Антверпен, не зависим ни от кого, но доход все равно получается десятикратный по отношению к вложениям, если, конечно, по пути твой корабль не захватили португальские пираты, или он не попал в штиль и команда погибла от жажды, или гигантский морской кракен не утащил его в пучину. Представляешь себе тварь, которая могла бы обхватить целый корабль уродливыми щупальцами? – Феликс приподнялся и растопырил пальцы над головой Гаврилы, но тот рассмеялся и сказал, смешивая немецкие и фламандские слова:

– Да-да, большой и страшный, надо бояться.

– Не пугай Габриэля, – сказала чуткая Амброзия.

– Он не из пугливых, – признал Феликс, – хотя, возможно, следовало бы проверить его храбрость более суровым способом. – Оскал мальчика с явным хищным намеком вызвал такой гневный взгляд Амброзии, что Феликс поостерегся дальше ее дразнить. – Надо было нанимать крытую повозку, – сказал он. – Собирается дождь. Я видел такую красивую упряжку в Антверпене. Называется wagen, или как-то так. Она крепится на толстых досках, под которыми располагаются две оси с парой колес на каждой.

– Ну, в Новгороде тоже есть такие, – сказал, поглаживая бороду, русский купец. – Там их называют колымагами. Зимой, когда выпадает много снега, их ставят на стальные полозья, и они катятся по снегу.

– Похоже на коньки, – сообразил Феликс. – Мы зимой катаемся на стальных коньках по льду каналов. Если на коньки поставить такой wagen, получится именно то, о чем вы рассказываете.

– На лету схватывает, – улыбнулся в широкую бороду Симон. – Якобу не пришлось бы краснеть за сына.

– Тебе тоже не придется краснеть за меня, отец, – вдруг сказал маленький Гаврила по-немецки.

– Храни вас Христос, детки, – сказала Амброзия. – Мы будем счастливы гордиться вами.

Русский купец, не ожидавший от сына такой восприимчивости к языкам, ничего не сказал. Он дотянулся до Гаврилы и поднял его над головой.

– Stadt! Ich sehe die Stadt![7] – обрадованно закричал мальчик – вдалеке на фоне темнеющего неба показались шпили церквей Антверпена, из которых высотой все прочие превосходила Onze-Lieve-Vrouwekathedraal, собор антверпенской Богоматери.

В придорожный трактир, где остановились на ночлег инквизиторы, вошел заляпанный грязью человек, приблизился к длинному столу, за которым расположились святые отцы со свитой, и склонился в поклоне:

– Имею честь говорить с председателем трибунала, святым отцом Гакке? – Инквизиторы были одеты в дорожное платье и вооружены, поэтому немудрено было ошибиться.