Кровавые сны - Блейк Станислав - Страница 7

Бертрам достал из футляра пилку размером немногим длиннее ладони, передал ее инквизитору. Точными аккуратными движениями Кунц вскрыл коробку черепа и стал внимательно исследовать ее содержимое.

– Безусловно, разумен, – кивнул, наконец, инквизитор. – Развитые лобные доли говорят о возможности высшей умственной деятельности. Расскажите, как удалось его добыть.

– Он был простым рыбаком, промышлял на берегу залива Долларт, это в двух лье отсюда, – сказал комендант, прикрывая рот и нос рукавом. – Бездетный вдовец, жил в прибрежной деревушке Делфзейл, продавал улов прямо на причале. Одному ему на жизнь хватало с лихвой. Ни друзей, ни близкой родни у него не было, правда, посещал проповеди этих еретиков, меннонитов…

– Какие превосходные новости! – воскликнул Кунц Гакке, услыхав о ереси. – Стало быть, последователи проклятого Менно Симонсау вас еще не перевелись?

– Это ведь не благословенная Испания, – пожал плечами комендант Гронингена, – на Севере повсюду процветает реформатская ересь, и Фрисландия не является исключением.

– Я вижу пулевое отверстие, – инквизитор попытался перевернуть разлагающуюся тушу, это с первого раза ему не удалось, и Альберто Рамос жестом приказал стражникам помочь. Двое из четверых вошедших в зловонную камеру передали факелы товарищам и наклонились над трупом. Это были закаленные и привычные ко всему тюремщики, но один, тем не менее, издал горлом непристойный звук, отскочил к углу камеры и скорчился в рвотном позыве. Вдвоем с оставшимся стражником Кунцу все-таки удалось удобно расположить тушу. Отец Бертрам подал ему инструменты, которыми тот быстро и ловко располосовал место, куда вошла пуля.

– Сердце оборотня, – похоже, один Кунц не испытывал омерзения, когда зловоние стало еще сильнее, – большое, раза в полтора больше человеческого, запоминаешь, брат Бертрам?

Священник что-то пробормотал, закрывая нос батистовым платочком.

– А вот и пуля, выпущенная из аркебузы, – перепачканные слизью пальцы в перчатке ухватили сплющенный свинцовый комочек, – наткнулась на лопатку, поэтому выходного отверстия нет, – Гакке поднялся на ноги и распрямился, оказавшись выше всех в камере. – Благодарю за помощь, дон Альберто. Вопреки легендам об их живучести, все мы теперь убедились, что оборотень убит одним-единственным выстрелом.

– Аркебузир, проявивший бдительность и проследивший за подозрительным рыбаком, уже награжден, – сказал комендант. – Какие будут распоряжения касательно похорон… этого?

– Никаких, дон Альберто, – сказал Кунц Гакке.

– Просто бросьте его в канал ночью, – добавил отец Бертрам, устремляясь к выходу. – Поскольку шкура на брюхе у него рассечена…

– Он не всплывет, – закончил Кунц, жестом приглашая коменданта выйти перед ним, и синьор де Кастроверде не заставил упрашивать себя дважды.

После зловонного подвала оба слуги Святого Официума и комендант с начальником тюремной стражи поднялись на бастион крепостной стены. Отсюда открывалась плоская зеленая равнина, сливающаяся в отдалении с морем. На лугах за низкими оградами паслись там и сям коровы, овцы и козы, были видны и поля, на которых возились маленькие фигурки крестьян. Свежий ветер нес запах моря, и четверо мужчин жадно вдыхали его, пока молчание не нарушил отец Бертрам:

– Благословенная Господом земля, – сказал он и прочел коротенькую «Ave».

– Воистину вы правы, святой отец, – кивнул Альберто Рамос, когда отзвучал завершающий «Amen».

– А не по этим ли самым полям описываемое в летописях наводнение дня святой Люсии наступало на эти земли? – спросил отец Бертрам.

– Местные жители до сих пор хранят предания об этом, – кивнул комендант Гронингена, – хотя триста лет миновало с того дня. Десятки тысяч жителей утонули, все деревни смыло отсюда и до германских земель. Et aquae praevaluerunt nimis super terram[6], как говорится в Святом Писании, если я правильно помню.

– Наверное, те, кто здесь жил тогда, решили, что Всевышний наслал на них второй потоп.

– Видать, сильно грешили они, – вставил свое слово тюремный распорядитель, но, смутившись обращенных на него взглядов, тут же умолк.

– Не перейти ли нам в трапезную? – спросил Кунц Гакке. – Я уже говорил нашему почтенному хозяину, что не ел с самого утра.

– Я бы еще подышал этим чудесным воздухом, – сказал отец Бертрам, – после того, что мы видели внизу, аппетит у меня пропал.

– Столь редко подобные существа встречаются в вашей практике, святые отцы? – поинтересовался комендант.

– Именно такого я вообще вижу впервые, дон Альберто, – ответил инквизитор, – а опыт у меня немалый. Обычно мы имеем дело с оборотнями-волками, редко – с медведями, либо росомахами. Случаи же, когда встречаются не хищные виды, вообще можно пересчитать по пальцам даже в исторических трудах и отчетах инквизиторов прошлого. Пожалуй, оборотень-кабан, оборотень-олень или оборотень-баран вдвойне беззащитен, и поэтому такие существа давно были истреблены, как и кентавры, которые описаны в книгах древних, но anno domini их уже никто ни разу не встречал. Если даже станет известно о паре таких, случайно сохранившихся в удаленных уголках Европы, изучение их будет представлять сугубо научный интерес. Ведь никакой опасности людям от таких существ не исходит.

– Я бы не стал говорить, что наш сегодняшний оборотень столь уж невинен, – произнес отец Бертрам. – Ведь эти тюлени питаются плотью рыб. Хотя, конечно, для человека они полностью безвредны.

– Святая Инквизиция не стоит на защите тварей морских, – каркающий смех, неожиданно вырвавшийся из глотки Кунца, вызвал принужденные улыбки гарнизонных офицеров. Лишь отец Бертрам искренне посмеялся дружеской шутке.

– Ловить русалок или сирен морских, это впрямь не то же самое, что оберегать души человеческие от происков сатаны, – брякнул командир гронингенских тюремщиков. Синьор де Кастроверде поморщился, как от зубной боли.

– Вы стоите на грани богохульства, сын мой, – ничто в лице инквизитора уже не напоминало о том, что мгновение назад он смеялся. – Берегитесь судить о том, в чем не смыслите.

– Гильермо, распорядись, чтобы синьорам принесли умывание и полотенца, – тут же отреагировал Альберто Рамос, в зародыше гася возможные осложнения, возникающие, на его взгляд, в присутствии служителей инквизиции без всякого повода.

С того момента, что Кунц Гакке появился перед ним, благоверный католик из Галисии не расслабил внимания ни на миг, и считал, что поступает правильно.

– В трапезной нас поджидают фаршированные орехами и яблоками дикие утки, – светским тоном произнес комендант. – Надеюсь, повар сегодня нас порадует. Он родом из Кадиса, и умеет использовать в блюдах разные приправы, как никто. Полагаю, мы уже достаточно проветрились на свежем воздухе для восстановления аппетита?

– Вы правы, дон Альберто, – инквизитор стянул свои испачканные перчатки и бросил их в крепостной ров. В кармане его плаща, однако, обнаружилась новая пара. Ее Гакке надевать пока не стал, а посмотрел, как синьор де Кастроверде отреагирует на вид его изуродованных рук. Но старый служака видывал на своем веку и не такое – он равнодушно скользнул взглядом по кистям своего гостя, потом перевел взгляд на голубые глаза германца. Кунц Гакке кивнул. – Показывайте дорогу, почтенный синьор.

Утки оказались выше всяких похвал, а, чтобы их запить, комендант откупорил бочонок испанского красного вина. Отец Бертрам, родиной которого был Дижон, предпочел бы бургундское, но поставка провианта в гарнизоны габсбургской империи осуществлялась только по каналам, подконтрольным одной из придворных группировок. Лоза, выращиваемая за Пиренеями после изгнания мавров, была обычно молодой и богатством букета не отличалась. Впрочем, за столом это никого, кроме отца Бертрама, не интересовало.

– В подвале, рассказывая о человеческом облике нашего оборотня, вы упоминали меннонитов, – Кунц Гакке показал, что и в послеобеденном состоянии ничего важного не забывает. – Есть ли сведения о том, где собираются еретики?