Охотник за бабочками - Костин Сергей - Страница 21

Карты, произведенные, как уже говорилось выше, в самом шулерском районе Земли, старались выскользнуть из моих, достаточно маленьких пальцев, и все время болтали.

— Не лапай меня, грязная скотина, я туз червленый, а не какая то шестерка сран… пиковая.

— С меня ходи! С меня ходи! — орала трефовая дама, норовя вылезть из набора.

— Не слушай эту дуру, — стараясь перекричать, благим матом заливалась ее соседка, червонная баба. Потом, надорвав голос, стала строить мне глазки и оголять плечи, шепча при этом: — «Я твоя… Возьми меня… О! Ес!».

— Бабы все дуры, — доверительно сообщил король черных мастей и послал мне воздушный поцелуй.

Семерки глупо хихикали, шептались друг с дружкой и показывали на меня пальцами.

А у лысого все карты молчали. Специалист. Сдавил их так, что они только хрипели, дергаясь и трепыхаясь.

— Значит, говоришь, начальник, честная игра? — спросил я у лысины, пытаясь согнать извивающие и вопящие карты в кучу.

Лысина неопределенно пожимал плечами, посильнее стискивая полумертвые карты, и вожделенно посматривал на коробку, где томился Кузьмич.

— Ходи, урод. Так уж и быть, твой ход первый.

Что есть игра? Жизнь Кузьмича. Что есть игра? Корабль. И мое светлое будущее.

Первым делом скинуть самых визгливых. Ту самую трефовую и червленую. Пусть в отбое выясняют отношения. Мне тут только публичного дома не хватает. А то до чего дошли. Плечи начинают оголять и всякие срамные места показывать.

Моих баб, то есть дам, лысина побил самыми маленькими козырями. Они хоть и душу почти испустили, но так и остались козырями. Как в жизни. Хоть ты и есть дохлый начальник, но никакие улыбки и голые плечи роли не играют. Трефовая и червленая начали, было, возмущаться моим бестактным поступком, но, скинутые одним движением в отбой, затихли.

Лысина избрал тактику осторожную и проверенную временем. Зная, что в руках у меня нет ни одного козыря, стервы мои побитые разболтали, стал меня заваливать. Потихонечку и со знанием. Всякую гадость недоношенную подбрасывать.

И брал. А куда денешься? Одна радость. Мелкота шелудивая, в руках моих отдышавшись, начали секреты кое-какие выдавать. Не глобальные, конечно, но достаточно интересные. Например, какого цвета исподнее у лысого. Про колоду запасную в рукаве. Про то, что перегаром от него разит и игре мешает.

Любая информация ценна. Когда-нибудь да пригодится.

На двадцатой минуте я сумел таки наскрести парочку козырей, и положить на обе лопатки двух королей, которые за это оплевали меня с головы до пят и обозвали неприличными словами. Я быстро их заткнул, припечатав к столу ударом кулака.

— Ты рукам волю то не давай, — пробурчал лысина, отдирая от поверхности стола стонущих королей.

На сороковой минуте, когда в моих руках не умещались все собранные карты, а половина из них скакала по столу без должного надзора, произошел перелом.

Я не обращал внимания, как предательские индивидуумы, делая вид, что просто прогуливаются по столу, доносят о дислокации в моих руках противнику. Я не обращал внимания, как паршивая шестерка пик, обидевшись на меня, задрав нижний угол описало карман. И я даже не среагировал на то, что бубновая девятка, та самая, которой я набил рожу за шпионаж, собрав вокруг себя сбежавшие от меня карты, показывает им за деньги похожую на меня личность в обнаженной натуре и в самых неприятных позах.

Я почувствовал, что смогу выстроить комбинацию, за которую мне не будет стыдно перед потомками.

— Шесть восьмерок и еще та, которая на краю стола загорать улеглась, — выложил я первый набор великой комбинации.

Лысина, не долго думая, швырнул семь карт, которые, не стесняясь присутствующих здесь людей, принялись пожирать мои восьмерки. По сторонам брызнула кровь и типографская краска.

— Тогда, — задумался я ненадолго, — Три валета и вот это.

Сильный ход. Профессиональный ход. Задумалась лысина. Не хрена было своих мужиков с коронами душить. Власть этого не любит. Почернели и превратились в семерки. А будь ты хоть со скипетром и с короной, но семеркой, валетов тебе поиметь не дано. Интеллигенция, она и в картах, интеллигенция. Может и на край Галактики послать.

Лысина обругала сгнивший имущий класс. Но не сдалась.

— Попробуй-ка мой набор, — сказал мой достойный соперник и выложил на стол последние пятнадцать тузов одной масти, место большинства которых было давно уже в отстойной яме.

Сказать по правде, я ожидал нечто подобного. Конечно, не все пятнадцать, но примерно. Я же видел, как к отбою, скрытно, пользуясь пресеченной местностью, приползала гулящая бубновая десятка и, словно санитарка, вытаскивала обратно всех тузов. Ползком, или перебежками, принимая меня за дурака, стаскивала побитых обратно в колоду лысого.

Пятнадцать тузов, а тем более одной масти, требуют персонального подхода. Подумай, прежде чем ходить. В колоде и козырей-то столько нет. Но то в колоде. У меня же свой, человеческий расклад.

— Ну что, нечего сказать в ответ? — Лысый ощерился в предвкушении победы и потянулся к Кузьмичу.

Я остановил его.

— Ваша карта бита, начальник, — и стал выкладывать пятнадцать козырных десяток.

Не зря, ох не зря я им сообщил, что их поганая бубновая сородич, продалась противнику за пару новых лаковых слоев. Мои десятки ложились на притихшие тузы гордо, покрывали их плотно, заставляя замолчать и не кичиться одинокими орденами на белых спинах.

— А это, — я аккуратно пристроил к плечам Лысого две обкурившиеся шестерки, — На долгую, долгую память.

Шестерки, почувствовав, что попали в самое желанное в их жизни место, стали отплясывать национальный танец Испанской области под названием «Ламбада-да, ламбада-да», потом перешли на лихое «Яблочко».

Все имеющиеся на столе карты, видя такое веселое дело, выстроились в торжественную походную колонну и, загнув в приветствии уголки, стали маршировать перед совсем обалдевшим Лысым и обидно скандировать:

— Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора.

К их хору подключился и Кузьмич, который, наверняка, их этому и научил. Кладезь ума человеческого.

Лысый молча стал сграбастывать марширующие карты. Из толпы то и дело раздавались возгласы:

— Позор империалистам. Свободу пластиковым братьям. Не задушишь эту песню, скотина, не убьешь!

Настырные погонные шестерки никак не хотели отлепляться с насиженного места и кричали, что последнего звания даже генералиссимусы не лишают.

Так или иначе, лысина запихал все карты в ту саму коробку, где до этого томился Кузьмич.

— В переплавку пойдут, — сообщил он то ли мне, то ли картам.

Я встал из-за стола, потянулся, разминая кости.

— Да ты не расстраивайся, командир, — я хотел похлопать Лысого по плечу, но передумал. Там еще оставались отпечатки нагадивших напоследок шестерок, — В следующий раз повезет. А что касается таракана, так ничего у тебя бы не получилось. Они, когда мертвые в прах рассыпаются. Кстати, а где мой корабль. Лучший из лучших.

Как не хотелось Лысине меня отпускать. Как не хотелось. Но ведь нельзя. Понимал это он. Ведь я, ежели останусь, всем расскажу, какие карты на плечах у него «Ламбаду-ду» отплясывали. Позор на всю блокпостовскую жизнь. Не говоря уже и о повышениях по службе. Тем более, кто погоны повесил? Урод!

— Будет тебе корабль, будет, — проворчал он, стараясь не глядеть в глаза, — Самый, что ни наесть лучший. Распоряжусь. Сейчас отправишься, или как? А может матч реванш? Нет, так нет. Но вот мой совет. Больше никогда не появляйся у меня на блокпосту. В следующий раз не пожалею.

Это верно. Не пожалеет. Через неделю обида эта вспыхнет с новой силой. Пошлет он за обидчиком весь свой патрульный флот. В самые глубины Дьявольских Дыр. Не вернется боевой флот. И тогда, этот добрый человек, пустит себе в висок пулю. А когда его найдут, вокруг него, на полу, будут лежать безжизненные шестерки, принявшие смерть вместе с хозяином.