Охотник за бабочками - Костин Сергей - Страница 22

Я встряхнул головой, прогоняя видение. Со мной такое бывает.

Я сунул руку в кулак Лысому, тот ее пожал, не побрезговав.

Нужны ли были слова благодарности. Нет, наверно. Лысине они до лампочки, а мне лишний раз рот открывать не хотелось.

С тем я и ушел от командира погранзаставы.

На выходе меня встретили два амбала, посадили в кар, довезли без всяких вопросов, до стартового канала, высадили, показали мне, где стоит обещанный корабль и уехали.

Я помахал им рукой, обернулся и посмотрел на подарок лысого начальника блокпоста.

Вот же люди. Не люди, а свиньи. Даже хуже. Вернуться, что ли, да набить ему морду? Скотине этому.

— Кузьмич, ты только глянь, что нам подсунули.

Кузьмич, напялив на нос пенсне, которое он в наглую стащил у какого-то близорукого короля, взглянул.

— Начало железного века. Не меньше. Раритет полнейший. Бронза. А может и сталь такая. Смахивает на «Зубило» с полутора тысячным движком. У них говорят, дюзовая подвеска слабовата была. А этот еще и не крашенный. Повезло нам.

То, о чем так упоительно рассказывал Кузьмич, отдаленно действительно напоминало «Зубило». Один из первых космических кораблей первой волны поселенцев. Такие штуки еще на постаментах стоят перед проходными аэрокосмических заводов. И бирочка имеется. «С этого начиналась история космоплавания».

Но больше всего корабль напоминал самый обычный хлам.

Груда железа. Ржавого. Груда аппаратуры. Списанная. Груда лошадиных сил. Что это, лошадиные силы, никто, правда, не знает. Но тоже, наверняка, бракованные.

— Другого-то нет, — Кузьмич не утешал меня. Он констатировал факт.

— Другого нет, — согласился я. И не предвидеться. Возвращаться к Лысому, значит рискнуть и будущим и Кузьмичем, — Залезем, что ли, осмотримся?

Внутри корабль производил гнетущее впечатление. Лет двести назад нанесенная краска облупилась, обнажая голое железо, которое начинало потихонечку ржаветь. Обрывки проводов свисающих с потолка, скрипящие полы. Паутина клочьями трепещется, и отовсюду странные звуки. Дежурное освещение, еле горя, освещает мрачные коридоры.

— А оно летает? — шепотом спрашивает Кузьмич.

Я пожимаю плечами. Разберемся.

Минуем заплесневелые переходы, набиваем несколько шишек в узких люках, встречаем парочку разложившихся трупов с нашивками техников. Заплутал кто-то. Находим дверь с надписью «Командирская рубка. Посторонним вход запрещен». Мы не посторонние. Мы хозяева. Новые хозяева.

Дверь, скрипнув несмазанными петлями, туго отворяется. И первым делом видим на дырявом металлическом полу разложенный звездой человеческий скелет. Порыв, пришедшего вместе с нами ветра, сдвигает череп с места, и он катится в нашу сторону, страшно щерясь.

Кузьмич с визгом прыгает мне за пазуху и дрожит. Я тоже взвизгиваю и отпинываю череп ногой. Нога застревает в распахнутой челюсти, от чего мой визг становится еще визгливее. С силой шмякаю череп о переборку. Разлетается он на мелкие куски.

И где-то в глубине ржавого нутра корабля рождается нервный смех. И затихает, разбившись о трухлявые стены бывшего первопроходца.

— Что это было? — Кузьмич высунул голову из надежного укрытия.

— А Галактика его знает, — первый страх прошел, и я взял себя в руки. За годы поисков редких экземпляров бабочек и не такое видал и слышал, — Ты, Кузьмич, лучше на это взгляни.

Там, где раньше лежал череп, прямо на полу был нарисован неизвестным нам материалом странный знак. Словно человеческий глаз, а вместо зрачка — чернота безумной пропасти.

Я присел на корточки и ткнул пальцем в этот самый зрачок. Холодом обожгло неимоверным. Мертвым холодом. И снова по кораблю пронесся тот же самый нервный смех.

— Черт, — выругался я, как мог, — Больно.

— Знамо больно, — Кузьмич следил за моими действиями издалека, — Нечего пальцы совать, куда не попадя. Досуешься однажды. Дырки не все безобидными бывают.

— Может это Лысина над нами издевается? — предположил я, баюкая онемевший и замерзший палец.

Кузьмич отрицательно покивал головой.

— Не похоже. Ты посмотри, на глазу даже пыли нет, а вокруг ее вон сколько скопилось. И следов, кроме наших, не видать. Да Лысина сюда и за пять орденов не полезет. Страх-то здесь какой.

В этом Кузьмич прав. О страхе верно заметил. Неприятно здесь. Муторно. И смех этот. Но жизнь-то продолжать надо?

— К черту глаз. Не нами нарисован, не нами и уничтожен будет.

Сильно сомневаюсь, что с этим глазом, даже если и очень постараться, можно что-либо сделать.

Я плюхнулся в кресло первого и единственного пилота, оно же место капитана, оно же место радиста. Кресло заскрипело ржавым скрипом, но не развалилось.

— Разберешься? — поинтересовался Кузьмич, устраиваясь на плечо и складывая крылышки.

Так. Что имеем? Вот эта кнопочка включает, судя по знаку, основной генератор. Жмем? Жмем. Хуже не будет. Хуже некуда.

Железо, которое раньше именовалось более гордо «Космическое железо», вздрогнуло и стало чуть заметно вибрировать. Значит все правильно. Генератор работает. А это уже половина дела.

— Света бы поболе, — поежился Кузьмич и опасливо посмотрел на оставшиеся от скелета кости.

Свет. Где кнопка? Кажется, вот эта. Вдавливаем до упора.

Рев бравого марша подкинул нас с места. Словно в каждое ухо вставили по динамику и прокручивают самую ужасную во вселенной музыку.

— Вырубай шарманку, — заорал Кузьмич, засунув кулаки в ушные раковины.

Я ткнул кулаком по панели, пытаясь на ощупь найти злосчастную кнопку. На счастье, удар достиг цели, марш заткнулся.

— Свет ищи, — трясясь, продолжал орать Кузьмич. У парня, должно быть, контузия. Ничего, такое быстро проходит.

Свет зажигался кнопкой с надписью «Свет». Надписи я поначалу не заметил. Пыли много. А со светом веселее стало. И с управлением понятней. Надписи, хоть и полу стертые, разобрать можно.

Через двадцать минут я не только знал, что это корыто способно летать на самых приблизительных скоростях, не только мог с закрытыми глазами пройтись по всем десяти отсекам, но и знал точно, лысина всучила мне самый отвратительный корабль, какой только знала история космоплавания.

Кузьмич быстренько слетал в заправочный отсек. Вернувшись, сообщил, что трупов больше нет, странных глаз тоже, с топливом лысый не обманул, полные баки, даже через край плещет.

— Сухариков нам подбросил, добрая душа, — сообщил также Кузьмич, хрупкая сухарик, от которого за версту разило каменной свежестью, — Я там в пару отсеков по пути залетел, со светом то сподручнее, везде одно и тоже. Пылища и пустота. Убирать-то кто будет?

В это время ожил передатчик.

— Эй, урод, ты меня слышишь?

— Лысина? — поинтересовался Кузьмич, засовывая в рот очередную порцию хлебного гравия.

Я ему посоветовал не переводить запас провизии, потом включил транслятор.

— Слышу вас хорошо. Слышу вас хорошо. Прием. Прием.

— Ага, — отозвалась лысина, — Значит, освоился уже. Ты там на меня не в обиде? Ну и правильно. Говоришь не корабль, а то, что у меня на плечах. Сейчас взгляну.

Из динамиков донеслось ругательство и звук чего-то упавшего на пол.

— Даже здесь воняет, — оседлав ногами изогнутую стойку микрофона, Кузьмич радостно щерился.

— В топку их! На переработку! — отдал кому-то распоряжение лысый и только потом обратился к нам снова, — Ты, урод, не прав. Зря ты так. Корабль не похож на это. Я же обещал тебе самый лучший? А офицеры слово свое держат. А что ржавый, ничего, сами в порядок и приведете. Да не на помойке я его нашел. Он сам из твоих Дьявольских Дыр и прилетел.

— Что значит «сам»? — поинтересовался я, — Прием!

— А вот это самое и значит. Полгода назад мои патрульные обнаружили на подходе к границе. Гонялись за ним долго. Докладывали, что даже стреляли в него. А ему, хоть бы что. И главное. Когда приволокли на блок пост, насильно конечно, по радио ругался по чем свет. А никого внутри не нашли. У меня там несколько человек пропало, в корабле этом странном.