Выбери любимый жанр

Охотник за бабочками - Костин Сергей - Страница 62


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

62

— Скорость, как и положено. Порядка двадцати световых. Или около того.

С почесывания подбородка я перешел к почесыванию головы.

— И атмосферы за бортом, естественно, никакой нет?

Корабль защелкал дублирующими датчиками.

— Ни одного грамма.

Странно.

— Странно, — сказал я. — Скорость бешеная, воздуха нет, а снег идет.

Минуту никто ничего не говорил. Все наблюдали за странным безатмосферным явлением.

— Может оно сознательное? — выдвинул свою версию Волк. Выдвинул робко, что говорило о том, что ему самому версия не нравится.

— Ерунда, — я постучал по стеклу, привлекая внимание севших на него снежинок. Никакого эффекта. Снег, как снег, — Аномалии есть?

— Кроме снега, ничего.

— Ерунда, — еще раз сказал я и уселся в капитанское кресло. Нужно все хорошенько обдумать.

— Глубина снежного заряда?

— Двадцать метров вокруг меня, — сообщил слегка испуганно Волк, — А можно я их сбросить попытаюсь.

Мне стало немного не по себе. Это что же получается? Нас в оборот взяли? Или предсказания сбываться начинают. Может, действительно, стоит попробовать оторваться?

Закрепившись ремнями безопасности, прижав Кузьмича к груди, я позволил Кораблю продемонстрировать несколько фигур высшего пилотажа. На удачу надежды было мало, поэтому она и не пришла. Снежинки как летели строго вниз, так и продолжали парить, не обращая внимания на пируэты могучего Корабля.

— Все, больше не могу, — затравленно прокомментировал свои потуги Волк, и заглушил двигателя.

А снег все падал и падал.

Мы потушили все огни, вырубили всю аппаратуру, даже вспомогательную, в надежде прикинуться глупым метеоритом.

А снег все падал и падал.

Мы попробовали расстрелять его из орудий Корабля. Ноль эффекта.

Мы многое чего пробовали, но все без толку. Белые хлопья, словно издеваясь над нами, летели вниз, появляясь не из чего, и улетая в никуда.

— А вы знаете, что такое снег? — спросил Кузьмич, который после двух часов безуспешных попыток оторваться от снежного заряда, прилип к экрану и заворожено вглядывался в медленное скольжение осадков.

— Кристаллизованные молекулы воды, или вроде того, — блеснул я.

— А вот и не правда, — прошептал Кузьмич.

Я пожал плечами. Кузьмич прожил больше меня, может и знает поболе. А он тем временем продолжал:

— Снег, это души всех невинно убиенных мух.

Я закашлялся.

— Сколько их несчастных от злодеев разных полегло? — голос Кузьмича стал совершенно тихим, словно и не с нами говорит, — И пауки их вяжут, и отравой разной их травят. Про мухобойки и ленты липкие не говорю. Всем известно. И умирают мухи в муках страшных. И возносятся на небеси, дабы принять прощение вечное и превратиться в создания небесные.

— Через туннель возносятся, или как?

Кузьмич посмотрел на меня с укоризной.

— Зачем язвишь, командир? Они ж тоже твари живые. Были. Раньше.

— Да я вижу. Третий час прилипли к нам, как к дерьму. А что, Кузьмич, по-твоему, тогда дождь и град?

Бабочек отвернулся к экрану и провел маленькой ладонью по запотевшему стеклу, оставляя на нем сырой след.

— Град? Плачут они, понятное дело? Как им тоскливо на небе становятся, они плакать начинают. Людей и тварей их погубивших ударами своими отмечают.

— Гадят то есть? — уточнил я, — И живые гадили, и мертвые успокоиться не могут.

— Злой ты, Командир. От добра слезы горькие не льют. А что дождя касается, объяснять, или сам додумаешься.

Я высказал первое предположение, которое меня посетило:

— По жидкому гадят?

Кузьмич в сердцах сплюнул.

— Хоть и друг ты мне и командир… Эх! Да что там говорить.

Он окончательно расплющил лицо по стеклу, прижавшись к экрану. И, кажется, стал разговаривать со снегом. До меня доносились такие слова, как «несчастные, бедные, сиротинушки, горемычные». Мне даже показалось, что в середине тихого монолога Кузьмича промелькнуло сообщение, чтобы его «сиротинушки» не слушали какого-то там козла.

Снег за экраном неожиданно остановился, странным образом собрался у обзорного экрана, облепил его плотным слоем.

На всякий случай я медленно сполз с командирского кресла и перебрался за его спинку.

Кузьмич от такого поведения снега совсем спятил. Он гладил стекло, что-то нежно жужжал, а под конец поцеловал стекло своими маленькими губами.

Снег разом отлепился от экрана, отлетел от корабля метров на десять, превратился в белый цветок, с которого стали по одному осыпаться лепестки.

— Прощается он с нами, — тихими голосом сообщил Кузьмич, — Давайте и мы, попрощаемся.

Под вспышки бортовых огней Корабля, который морзянкой передавал космическому облаку прощальный привет, я осторожно помахал рукой, как велел Кузьмич, и проводил глазами улетающих от нас стадо диких космических снежинок. Может прав Кузьмич? В жизни и в смерти всякое бывает.

— Волк! Полная тяга! Сваливаем, пока не догнали! — заорал я, втискиваясь в кресло.

Корабль рванул с места на восьми перегрузках. Видать его самого не на шутку пробрало.

Только Кузьмич, растопырив ноги и упершись в стекло руками, продолжал стоять у центрального обзорного, вглядываясь в то место во вселенной, где исчезли сумасшедшие мухи. Снег, я хотел сказать.

По его щекам текли маленькие капельки слез, а сам он непонятно для кого бормотал:

— Курлы! Курлы…

Долго курлыкать ему не позволил Волк.

Раздалась тревожная сирена и его голос, твердый и механический, прогремел:

— Неприятности по правому борту! Система дальнего обнаружения блокирована. Двигательные установки блокированы. Блокированы? Черт, точно блокированы. Командор, фигня получается.

Командор, то есть я, уже находился на своем рабочем месте и судорожно изучал ситуацию. Паршивую, надо признаться. Корабль, хоть и бывает иногда излишне эмоционален, но в целом передает происходящее правильно. За правым бортом творилась самая настоящая фигня. А если быть точнее и свериться с Большим Галактическим словарем по космонавтике, то выходило даже не фигня, а фигнища. «Необъяснимые явления пространства, угрожающие жизни экипажа и корабля». Том второй, шестая галочка сверху.

Корабль собрал последние остатки сил и развернул себя носом к этой самой фигнище.

Несколько тысяч кораблей, самой разной конструкции, формы и назначения, застыли неподвижным плотным облаком посреди космоса. Ни одного огонька, ни одной сигнальной лампочки. Только жуткое переплетение бывших антенн и батарей. Только серый цвет времени. Застывшее безумие времени.

— Что это? — Кузьмич, как и всегда в минуты опасности перешедший на шепот, занял положенное предписанием место у кармана.

— Похоже на кладбище, — предположил я, — Мне паПА когда-то рассказывал, что такое бывает. Погибшие корабли слетаются в одно место.

— Сами? — Кузьмич сделал очень большие глаза.

— Течением, Кузьмич. Течением. Солнечный ветер. Звездные ураганы. Галактические тайфуны. Ничего страшного.

— А как же Волк?

Об этом я и не подумал.

— Кораблю доложить обстановку!

Волк прокашлялся и вкрадчиво промолвил:

— Нечего докладывать. Двигатели, как уже сообщалось, блокированы. На сто процентов. Системы ведения огня тоже. И еще у нас толчок сломался. Ничего не понимаю.

Последний пункт доклада к делу не относился. Но первые пунктики следовало изучить более тщательно.

Я попробовал пощелкать клавиатурой, подвигать рычажками, понажимать кнопки. Эффекта никакого. Словно не корабль, а плавающий в космосе старый ботинок.

— Таким образом, пока не разберемся в чем дело, покинуть район мы не сможем? — скорее спросил, нежели констатировал я.

— Точно, — коротко согласился Волк, стараясь более экономно распоряжаться оставшейся энергией.

Кузьмич рухнул на пол, застучал по нему ногами и руками и заголосил. Тоненько и жалобно.

— Говорил вам, не надо сюда соваться. А нас предупреждали.

— Разговор об имуществе шел, — поправил я Кузьмича, — А о жизнях наших не было ни слова.

62
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело