Бедовый мальчишка - Баныкин Виктор Иванович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/82
• Следующая

Домой Родька вернулся под вечер, злой и голодный. На лестнице ему повстречалась бабушка Поля — соседка из первой квартиры.

— А я от вас, — сказала старуха, прижимая к груди берестяное лукошко, накрытое сверху чистым холстяным полотенцем. — Пришла в гости, а хозяев и след простыл!

— Утюг готов… — Родька запнулся и опустил глаза. — Отец утром велел занести вам, а я забыл.

И он, обгоняя старуху, первым поднялся на площадку второго этажа. Открыв дверь в квартиру, он влетел в прихожую, схватил тяжелый утюг, стоявший на табуретке под телефоном, и сказал:

— Вот он, бабушка Поля.

Сухонькая, маленькая старушка, уже успевшая тоже войти в прихожую, протянула Родьке лукошко, до краев наполненное лесными орехами.

— Бери-ка, парень, это вам с Родионычем на забаву. — И старуха заулыбалась всем своим морщинистым, с кулачок, лицом.

— Человек-то он больной такой… душевный, отец-то твой. Бери, бери, не мотай головой! Чай, они не купленные, сама в горах собирала!

Родька проводил бабушку Полю до ее двери, неся в одной руке утюг, в другой пустое лукошко, а она, семеня вслед за ним, нараспев говорила:

— До чего дожила, старая; за молодой и то так не ухаживали.

Снова поднимаясь на второй этаж, Родька услышал громкий и настойчивый телефонный звонок, доносившийся из прихожей.

«А ну, через две ступеньки!» — приказал он себе и помчался вверх по лестнице сломя голову.

Успев все-таки вовремя подбежать к телефону, он схватил трубку и прокричал:

— Слушаю!

В ухо Родьке кто-то запищал:

— Позовите Васю.

— Какого Васю? — переспросил он. — Тут такой пацан не живет.

— Это квартира шофера управляющего трестом? — строго спросил писклявый девчачий голосок, — теперь уж Родька разобрал, чей это голос: говорила девчонка.

— Да… квартира Коротеева, — сказал он как-то растерянно. — А в чем дело?

— Мне надо Васю. Вася должен был заехать за нами с мамой в три часа, а сейчас…

Не помня себя, Родька сказал:

— Во-первых, шофера Коротеева зовут не Васей, а Василием Родионовичем, а во-вторых…

Он не договорил и со всей злой мальчишеской силой бросил горячую трубку на рычаг.

— А во вторых… ты набитая дура! — обращаясь к телефону, сказал он и пошел на кухню. Пройдя шага два, он обернулся и снова повторил — Да, набитая дура в квадрате!

Есть Родьке уже не хотелось. Он нацедил из крана стакан тепловатой, пахнущей хлором воды, выпил и, спотыкаясь, поплелся на веранду.

Он лег на кровать прямо в чем был, даже не сняв посеревших от въедливой пыли ботинок, и засунул под подушку свою распухшую от всяких мыслей голову.

Но тут к нему привязалась какая-то муха. Она то и дело садилась на шею. Родька ее отгонял, а она, прилипчивая, опять садилась на то же место. Совсем выведенный из себя, он кинул на пол подушку, приподнял голову и… замер от неожиданности. На перилах веранды, напротив кровати, преспокойно восседала Клавка с длинным стебельком камыша в руке, вся раскрасневшаяся от душившего ее смеха.

— Ты… ты как сюда попала? — спросил Родька, уже догадавшись, какая муха не давала ему покоя.

— Очень просто… использовала твой опыт, — ответила Клавка и засмеялась.

Потом Клавка сказала:

— Пойдем купаться.

— Не пойду, — сказал Родька.

— Не упрямься, — настаивала Клавка. — Сейчас на Волге водичка теплая-растеплая… Ну, одно удовольствие поплавать! А тебя прямо-таки непременно надо в отмочку класть… У тебя не только ботинки белые от пыли, но и голова. Ты, случайно, по ошибке, головой вниз не ходил?

И она снова расхохоталась.

— Знаешь что? — Родька вскочил с кровати и сверкнул белками. — Знаешь что?

— Ну и что? — спокойно спросила Клавка, уставясь на него своими повлажневшими зеленоватыми глазами.

— А вот что… — Взгляды их встретились, и Родька, чуть помешкав, с невеселой улыбкой закончил: — Купаться так купаться!

Почти у самой Волги Родьке и Клавке повстречался Петька.

— Петух, поворачивай назад! Пойдем еще с нами купаться! — закричала Клавка. — А вообще это свинство с твоей благородной стороны… Почему ты без нас ходил на Волгу?

Но Петька, как видно, не был расположен к шуткам. Взъерошив еще не просохшие волосы, он засунул в карманы измятых штанов худущие черные руки и диковато покосился на Родьку — грустного и молчаливого.

— Что с вами, мальчишки? — спросила Клавка, пожимая плечами.

— А ну тебя, ничего ты видно, не понимаешь! — презрительно сплюнув, Петька опять исподлобья посмотрел на Родьку. — Нам вот с ним… поговорить надо.

— Это о чем же? — насторожилась Клавка, всем своим существом ненавидевшая ссоры и драки.

— Мне просто обидно… за отца его обидно. — Петька перевел дух. — Какой был человек, а теперь…

Лицо Родьки сделалось белее снега.

— Как ты сказал? — не сразу выговорил он непослушными губами. — Как ты… сказал?

У него сами собой сжались кулаки, и он уже готов был кинуться на Петьку.

А Петька продолжал невозмутимо стоять все в той же позе и смотрел куда-то на горы, как будто не думая защищаться.

— Как ты сказал? — в третий раз повторил Родька, поднимая руку, чтобы наотмашь ударить своего друга.

— Родион, опусти кулак! — приказала Клавка и бесстрашно встала между мальчишками. — А ты, Петр, объясни, в чем дело… нельзя же так… с бухты-барахты!

— А чего тут объяснять? И так все ясно. Я бы вот на Волгу пигалицу с бантом не возил, и мамашу ее на рынок тоже… и сумки с продуктами не таскал бы… Тьфу, смотреть на все это противно! — Петька вытащил из кармана руки и добавил, не глядя на Родьку: — Ну, будешь драться? А то мне идти надо.

Но Родьке уже было не до драки. Словно пришибленный, не в силах вымолвить слова, он, казалось, не слышал, что говорил Петька.

Из Отрадного катил, погромыхивая на выбоинах, грузовик. Шофер давно сигналил стоявшим на середине дороги ребятам, но они не слышали. Сбавив газ, шофер высунулся из кабины и сердито закричал:

— Вас в землю вбили?

— Мальчишки, машина! — испуганно сказала Клавка и потащила Родьку и Петьку к бровке дороги.

Родька вырвался и, когда машина проходила мимо, вцепился руками в край заднего борта. Через минуту он уже сидел в пустом кузове.

Он не видел, как вслед за грузовиком бежала с отчаянной решимостью Клавка, как она наконец догнала его и тоже схватилась за борт. Родька оглянулся лишь в тот момент, когда Клавка, тяжело дыша, с трудом перекинула через борт ногу. Внутренне холодея от страха за Клавку, он схватил ее за руки, приподнял и посадил на дно кузова.

— Ты… ты зачем же? — не сразу проговорил он. — И кто тебя просил за мной увязываться? Машина эта знаешь куда идет? В Жигулевск или еще дальше.

А Клавка, обхватив руками колени, молча смотрела на Родьку и улыбалась, улыбалась, сама не зная чему.

Было уже двенадцать часов ночи, когда Родька воровато, на цыпочках, переступил порог квартиры. «Ну, иди же, иди!» — послышался у него за спиной чей-то горячий, ободряющий шепот. И тотчас дверь в подъезде тихо, но плотно прикрылась.

Родька думал, что отец уже спит, но ошибся. Дверь в столовую была настежь распахнута, и Родька еще от порога увидел отца, сидевшего за столом, заваленным какими-то железками.

Заслышав в прихожей шорох, Василий Родионович поднял голову и спросил сына, остановившегося в полосе света, спросил так, будто нисколько не был удивлен его поздним возвращением и будто вообще между ними ничего не произошло неделю тому назад — в тот злополучный вечер несостоявшегося праздника:

— Проголодался?

Родька переступил с ноги на ногу и, не глядя на отца, мотнул головой.

— Тогда мой руки, — сказал Василий Родионович.

За поздним ужином отец ни о чем не расспрашивал сына.

Приподняв от тарелки голову, Родька украдкой поглядел на отца — с растрепанными, точно у мальчишки, густыми черными волосами, завитушками падавшими на высокий лоб с глубокой волнистой морщиной, на его как-то потемневшее, осунувшееся за последнюю неделю скуластое лицо, и ему вдруг стало его жалко — нестерпимо, до слез жалко.

• Предыдущая
• 30/82
• Следующая