Бедовый мальчишка - Баныкин Виктор Иванович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/82
• Следующая

…А потом они мыли посуду, и тоже молча, и часто мокрые руки Родьки касались узловатых и тоже мокрых рук отца, больших, неуклюжих только на вид.

Вытирая полотенцем тарелку с золотисто-розовой каемкой и наивными цветочками желтой ромашки на дне, Родька нечаянно выронил ее из рук. Тарелка со звоном упала на пол и разбилась.

— Ой, что я наделал! — с огорчением сказал Родька.

Он присел на корточки, намереваясь собрать хрустевшие под ногами фарфоровые черепки, но вдруг разрыдался, уткнувшись лицом в колени.

— Что с тобой, Родя? — шепотом спросил Василий Родионович, опускаясь рядом с сыном на колени.

— Мне… — мне тарелку жалко, — весь содрогаясь от плача, невнятно проговорил Родька. — Это же мамина… самая ее любимая тарелка.

Отец обнял сына за плечи.

— Ну, перестань… Ну, хватит, — говорил Василий Родионович, все так же негромко и сдержанно. — Экая невидаль — тарелка… Новую купим. Вот поутру пойдем в магазин и купим. А хочешь, сначала в горы отправимся, прямо спозаранку, как в прошлый раз. Хочешь? Мне ведь завтра в вечернюю смену выходить. Я теперь, брат, снова на старую работу вернулся… Управляющий просил остаться, извинялся даже… Просил, значит, остаться на ЗИМе, да я наотрез.

Родька слушал — и не слушал. Прижимаясь к груди отца, он вдруг до боли в сердце почувствовал, как ему давно уже не хватало вот этих спокойных отцовских слов, вот этого крепкого, скупого на ласку объятия. И, сам обретая силу и спокойствие, Родька всхлипывал все реже и реже.

Перед отъездом в Ульяновск, третьеводни, бабушка сказала:

— Не вешайте носы, ребятишки! Как-нибудь июль без меня перетерпите.

Помолчала, улыбаясь всеми морщинками своего доброго, открытого лица, и добавила, разведя руками — тоже морщинистыми и тоже добрыми:

— Он, июль-то, году середка, а лету макушка. Чародей из чародеев! Взвидеть не успеете, стрижи мои непоседливые, как июль пролетит. А тут и я заявлюсь… Через месяц Любаша, внучка-то, думаю, и сама попривыкнет к своему первенькому.

И вот нынче он пришел — июль-чудесник. Костик стоял на покосившемся крылечке бабушкиной дачи — «домушка на куриных лапах» — так она в шутку прозвала свою засыпную хибарку, — стоял и смотрел во все глаза… На что смотрел Костик? На все сразу: и на высокое-высокое небо — оно уже с утра поголубело, и на спокойную красавицу яблоню с тугими, но пока еще зелеными по кулачку яблоками, и на кудрявый веселый вишенник с алеющими ягодками-точками, и на бегающих вприпрыжку за невысоким заборчиком детсадовских малышей в белых панамках. Смотрел и улыбался до ушей. А если Костик улыбался, на левой щеке у него всегда вздувался бугорок-подушечка и концы губ как-то невольно тянулись к этому розовому бугорку.

Да-а, и знатно же они с Тимкой заживут на родине матери! Не зря мама с начала весны твердила: «Непременно на все лето отправлю вас к бабушке на Волгу. Костик после ангины вон какой синюшный ходит. И тебе, Тимофей, не во вред будет. А там и воздух медовый и фрукты всякие. К тому же река с горячими песочками. Не на всяком курорте такое сыщешь!»

Правда, у них в целинном совхозе воздуху тоже хоть отбавляй. Неоглядные казахские степи расхлестнулись во все стороны, расхлестнулись до самого горизонта, зыбуче-маревого, будто расплавленное олово. Но нет еще там ни садов с эдакими вот кряжистыми яблонями и густущим вишенником, нет там и речушки, ну хоть совсем крошечной, в ниточку… А в нестерпимый зной, когда негде укрыться от кусачего, жалящего солнца, так хочется отвести душу и поплескаться в журчащей проточной водице!

Костик вприскочку — прыг, прыг! — спустился с крыльца на землю и, обогнув рябину, побежал к малиннику. Еще час или два назад, провожая брата до калитки — Тимка отправлялся на рынок за продуктами, — полусонный Костик приметил на высоком кусту две крупные спелые ягодки.

«Подождите меня маленько… Вот я посплю еще чуток, а потом приду и съем вас», — сказал про себя Костик, глядя на пунцовеющие ягоды, когда возвращался к даче. Пушистые, загнутые кверху ресницы то и дело слипались, и он усердно тер глаза кулаком.

До койки он доплелся кое-как, чуть ли не засыпая на ходу, и тотчас повалился, уткнувшись носом в примятую, но уже похолодавшую подушку. А пробудившись ото сна, Костик сразу же вспомнил про пупырчатые наливные ягоды.

Теперь-то они никуда от него не денутся! Костик прибавил шагу. Вот и приметный куст малины, стоящий чуть впереди других кустов, скромненько жавшихся к забору.

Вдруг Костик остановился. На него смотрела всего-навсего одна ягодка. А куда делась другая, самая-самая крупная? Растерянный и огорченный Костик наклонился над кустом. Осторожно снял с кремовой тычинки нагретую солнцем ягоду. Она пахла горячим вареньем. Словно таз с приторно-сладким булькающим вареньем еще стоял на тагане, вот тут рядом.

Осторожно сжимая губами ягоду, Костик увидел и ту — самую крупную и самую огненную. Она лежала у его ног. Переспела ягодка — не удержалась на ветке.

«Ух ты, хитрюга! Спрятаться от меня захотела?» — покачал укоризненно головой Костик.

Присев перед колючим кустом, он поднял ягоду, сдул с нее черные крапинки земли, застрявшие в золотистых ворсинках. Подержал на ладони — тяжелую, сочную, холодную. Интересно, почему малина не родится с яблоко? Съел бы три такие ягоды — и сыт! Костик вздохнул. Наверно, ученые проморгали: не додумались еще такой сорт вывести. Зажмурив глаза, он положил на язык ягоду. Ох, и сладка у бабушки в саду малина!

Стоило же Костику залезть в гущу зеленого шуршащего малинника, как у него разбежались глаза. И тут и там… со всех сторон на него смотрели спелые ягоды. И он еле успевал их срывать, еле успевал отправлять в рот.

Костик ел ягоды до тех пор, пока не устал. Потом выбрался из колючих жарких зарослей малинника на жесткую тропинку и погладил живот. Ух, и здорово! По обеим сторонам тропинки росли глазастые цветы. Лиловые, белые, махровые тарелочки с акрихиновыми донышками-глазками еле приметно кивали Костику и слева и справа. Казалось, они здоровались с ним.

И Костик, проходя мимо, говорил одними глазами: «Здравствуйте, здравствуйте! С добрым утром!» Но утро, похоже, подходило к концу, потому что на улице, когда Костик переступил порожек калитки, не было видно ни одной живой души. Даже белая бездомная собака с черным ремешком вдоль спины, то и дело увивавшаяся у ворот в ожидании хлебной корочки, даже она куда-то умчалась по своим собачьим делам.

«Эх, Тимка, Тимка! — сказал про себя Костик. — С одной малины сыт не будешь! Пора бы и завтракать, а ты все пропадаешь где-то там на рынке».

Чтобы сильно не скучать в одиночестве, а заодно и не думать о завтраке, он побежал на веранду за мячом. Но тут вспомнил, что хозяйственный Тимка наказывал поставить на электроплитку чайник. Включив плитку, Тимка помчался с пустым ведром за водой. Колодезная вода была такая студеная, что, когда он налил полный чайник, пузатый синий чайник сразу же запотел. Опустив его с маху на плитку, за какую-то минуту раскалившуюся докрасна, Костик облегченно вздохнул.

Заботы теперь позади, можно и с мячом поиграть. И Костик спустился с крыльца, то подбрасывая мяч выше яблони, то ловя его одной рукой.

По другую сторону бабушкиного участка, сразу же за домом, тянулся высокий новый заборище. Любопытный Костик уж не раз заглядывался в щелку на соседний сад. Все эти дни там было тоскливо, тихо, безлюдно. Высокий же этот забор, сколоченный из гладко оструганных досок, Костику даже нравился: от него легко отскакивал мяч.

Раз, два! Раз, два! Кинул, поймал, кинул, поймал. Войдя в азарт, Костик так высоко подбросил свой желтый мяч, что и взвидеть не успел, как тот перелетел через забор. Вот тебе и на!

Разыскав в заборе щелку, Костик глянул на соседний участок. На припеке нежились яблони — все рослые, кряжистые, холеные. Однотонно гудели суетливые, озабоченные пчелы, перелетая от дерева к дереву. Неужели ни одна живая душа не прижилась в этом саду?

• Предыдущая
• 31/82
• Следующая