Ключ к тайне - Чалова Елена - Страница 27

• Предыдущая
• 27/50
• Следующая

Ирада замерзла, вернулась на кровать и села по-турецки. Запустила руки в волосы и, закрыв глаза, думала изо всех сил. Она не пыталась решить загадку. Она пыталась понять: нужно ли ей это все вообще?

Еще несколько дней назад она чувствовала себя одинокой и несчастной. Девушка, которая потеряла работу и жениха, имеет полное право впасть в некую растерянность и даже в депрессию. Но потом жизнь как-то понеслась вскачь. И по большей части на этой новой дорожке попадаются лишь кочки и ухабы. Впрочем, не совсем так. Есть и что-то хорошее. Например, она познакомилась с Алексом. Рада бросила быстрый взгляд на телефон. Позвонить ему, пожаловаться, как ей страшно одной в пустой квартире? Нет, неудобно как-то. Он может решить, что она навязывается… и вообще, есть еще Борис. Вот с ним можно было бы не церемониться, благодаря совместно проведенному детству и юности. Но Бориса она отвергла, и названивать ему теперь просто глупо. Да и не нужен ей Ирзов, только мешаться под ногами будет. Да, перемены не всегда бывают к лучшему, и последнее время вокруг нее словно действительно сгущаются тучи. Или она попала под влияние Скво и ей черт знает что мерещится? Или это не паранойя, а факт? По крайней мере, раньше никто в ее окружении не попадал в больницу после удара по голове, ей не навязывали таинственное наследство, за которым, как выясняется из слов дяди (хотя есть надежда, что он все же бредил), могут прийти то ли нацисты, то ли еще кто. Есть ли смысл разгадывать загадки, или лучше положить ларец куда подальше – можно обратно на балку – и навещать дядю в больнице, а потом, когда он выздоровеет, объяснить, что ей не слишком интересны их с тетушкой научные или еще какие изыс ка ния, и вернуться в Москву? Да, в Москву, в привычность своей квартиры, к маминым фотографиям, потому что здесь ей покоя не будет. Каждый раз, проходя мимо собора, где похоронен Кант, она будет вспоминать эту дурацкую книжку издания 1976 года, на которую наклеен неприлично яркий розовый стикер с аккуратной цифрой 1. Рада всхлипнула, вспомнив маму. Она привезла с собой ее фото, но подумала вдруг, что у тети должны быть старые фотографии, спрыгнула с кровати и, как была – босиком и в майке, – устремилась на поиски.

Тереза Арнольдовна поддерживала в вещах и бумагах идеальный порядок. Все фотографии были сложены в коробку с незатейливой надписью «Фото» на крышке и на боку. Внутри оказалось несколько конвертов из плотной бумаги, на каждом – даты.

Так, мама родилась в 1952-м. Ага, вот конверт, огорчительно тонкий, с надписью: «До 1954 года».

Внутри оказались всего три фотографии. Ирада вертела карточки, с интересом вглядываясь в черно-белые снимки. Вот надпись: «Мама, папа и я, 1938». Светловолосый мужчина в костюме стоит, опираясь на спинку стула. Его жена, с тщательно завитыми волосами и в праздничном платье, держит на руках толстощекую малышку в кружевном чепце и длинном платьице. Это, должно быть, маленькая Тереза.

Следующее фото датировано 1949-м, и подпись гласит: «Свадьба». Несколько человек сидят за праздничным столом, но Рада опознала только мать Терезы, то есть свою бабушку (да и то с долей сомнения). Потом та же женщина, но опять с младенцем на руках, а рядом девушка. Рада быстро перевернула снимок: «Мама, Клара и я, 1952».

Рада убрала карточки обратно в конверт и взяла следующий с надписью: «Моя свадьба». Здесь снимков и вовсе оказалось только два: Тереза и Клаус – оба улыбающиеся, крепко держатся за руки. А на втором – они же, родственники и гости на свадьбе. Рада с интересом рассматривала Клауса – он был симпатичным: высокий, светловолосый, правильные черты лица.

Она не торопясь перебрала остальные снимки. Надо сказать, Тереза явно не увлекалась фотографиями. Были какие-то пикники, несколько фото в ресторанах, явно с общими друзьями, но в целом тетя предпочитала хранить самые ценные моменты в памяти, а не на бумаге. Потом Ирада нашла отдельный конверт с надписью: «Клара». Там были фото ее матери во время учебы в школе, несколько институтских снимков, и оказалось, что мама регулярно посылала Терезе фотографии маленькой Рады.

Ирада вздохнула: разглядывание семейной истории настроило ее на философский лад. Нужно просто жить, радоваться, пока ты молода и существуешь… а то потом останутся только фотографии. Девушка покосилась на конверт. Она и забыла, что была такой толстой в старших классах. Однако они с мамой дружно сели на диету, и теперь Ирада могла похвастаться хорошей фигурой: не худа, но без излишеств. Мужчинам нравится, одежда сидит хорошо – что еще нужно? Диета, честно сказать, заняла два года. Два года на салате и вареном мясе! Только повзрослев, Рада оценила героизм мамы, которая от природы наделена была хрупким сложением, но ради дочери делила с ней монастырские трапезы. Однако результат того стоил, чем и надо пользоваться.

Пожалуй, правильным решением будет вернуться в Москву. Вот и Алекс… он же тоже вернется, закончив свою диссертацию. Ведь он, кажется, из Москвы. Хотя как-то ничего определенного он не рассказывал. С ума сойти, у них даже толком нет времени поговорить о себе – поиски таинственного наследства отнимают все время и занимают все мысли. А что, если ей и в Москве не удастся сбежать от своего любопытства? Будет ли мучить неизвестность? Рада прислушалась к себе и поняла, что будет. И еще как! Тогда нужно пройти по пути, в начале которого она стоит, разгадать загадки и найти это чертово наследство. А уж что с ним дальше делать, там будет видно. Знать бы хоть, что это, думала девушка. Золото? Книги? Янтарная комната? Тут все ищут Янтарную комнату, она не раз читала и слышала об этом. А как же опасность, о которой говорили Скво и дядя? Можно ли ею пренебречь? Рада мысленно пожала плечами, ей с трудом верилось, что Тереза могла скрыть что-то по-настоящему ценное. Впрочем, страх не отступил до конца перед любопытством. Не боятся только безумцы, и Рада, будучи девушкой глубоко нормальной, ловила себя на том, что все время прислушивается: не раздаются ли шаги под дверью и не пытается ли кто-нибудь открыть замок. И все же… все же она сказала себе, что не может сбежать так сразу, бросив дядю и ничего не узнав о таинственном наследстве.

Она свернулась калачиком на постели и укрылась одеялом. Завтра нужно будет пойти к собору. Раз есть книга, написанная Иммануилом Кантом, – не миновать ей главной достопримечательности острова Кнайпхоф.

Скво задула свечи, медленно повернулась и взглянула в центр пентаграммы, где призрачно мерцал стеклянный шар. Она сбросила халат и осталась нагой. В комнате холодно, экономные администраторы отеля не топят, мотивируя это теплыми днями, но к вечеру с моря дует сильный ветер, и в номерах становится сыро и холодно. Скво постояла, регулируя дыхание. Руки, ноги и лицо ее покрывал сложный узор, нанесенный специальной краской, на груди покачивался крупный, но практически невесомый янтарь. Шепча нужные слова, она вступила в пентаграмму, чувствуя, как ее тело покидает холод, усталость, все человеческое. Она опустилась на пол и взяла в руки шар. Теперь нужно сосредоточиться. Не мигать. Это несложно, не так сложно, как кажется, потому что ведь сейчас она уже почти не человек. Шар стал ярче, и в нем поплыли дымные полосы. Скво не мигая вглядывалась в его молочную белизну. Рада жива, но вокруг нее сжимается кольцо. И опасность все ближе. А сама Рада… она ступила на ту дорогу, что была предначертана ей. Когда Скво опять сможет чувствовать, она даст волю злости и досаде: почему не ей, человеку сведущему и знающему, дано наследство? Почему случай – или судьба? – передал его в руки этой ничего не подозревающей, ни к чему не стремящейся простушки? Скво не чувствует этого, но губы ее кривятся в усмешке. Пусть Рада идет вперед по этой полной опасностей дороге. А она, Скво, будет неподалеку. И ведь никто лучше ее не знает, что сегодняшние поступки определяют завтрашний день.

– Но как же университет, дядя? – Клаус пребывал в недоумении и растерянности. Они с дядей только что поужинали, фрау Марта убрала со стола и принесла кофе. И вдруг дядя огорошил молодого человека предложением взять его на работу в свою лабораторию. – Ты готовил меня столько лет, учил, наставлял – и в этом году я должен поступить на философский факультет Альбертины. Да ведь ты сам этого хотел!

• Предыдущая
• 27/50
• Следующая