Двадцать семь костей - Нэсоу Джонатан - Страница 3

Москитная сетка раздвинулась, маленький теплый человечек забрался на кровать, устроился рядом с Холли, и она подумала, что у ее новой жизни на Сент-Люке тоже есть приятные моменты.

– Доброе утро, малышка, – поздоровалась Холли.

– М-м-м…

– Твой брат еще не встал?

– Марли сказал, что не пойдет сегодня в школу.

– Тогда передай Марли… – Холли даже не пришлось повышать голос – в доме была очень хорошая слышимость. – Скажи, что тете Холли все равно, пойдет он в школу или нет, но если он не оденется и не позавтракает к тому моменту, когда я буду готова к выезду, то он пойдет в школу голодный и в одной пижаме. – Конечно, она только пугала Марли, ведь тот был ее родным племянником.

– Я не ношу пижаму, – послышался голос из детской.

– Тогда пойдешь в школу с голой задницей… Собирайся, – пригрозила Холли, а лежавшая рядом с ней шестилетняя девочка закатилась от смеха.

Сверху остров Сент-Люк напоминает индюшачью ножку, надкусанную с юго-западной стороны – там находится гавань Фредериксхавн (иногда ее сокращенно называют «хавн», что по-датски означает «гавань»).

Дальше над гаванью возвышается город Фредериксхавн. Чем выше располагаются дома, тем дороже они стоят. У самого моря находится квартал, который называется Сахарным городом, – в основном он застроен хибарами из жести и разномастных лесоматериалов, с крышами из зеленого рифленого пластика. Над Сахарным городом располагается район Данскер-Хилл. Дома здесь построены в датском колониальном стиле, их островерхие крыши с навесами поднимаются над тротуарами, а толстые каменные стены с арками и колоннами покрыты штукатуркой из извести и мелассы, покрашены в пастельные розовые, голубые и желтые цвета. За Данскер-Хилл, на вершине возвышенности, к востоку от города, в безопасном отдалении от штормовых приливов, над гаванью, стоят современные элегантные замки, стены которых отделаны деревом и тонированным стеклом.

Холли жила в восьми милях к востоку от Фредериксхавна, в небольшой деревушке под названием Кор, находившейся на опушке леса. (Его называли влажными джунглями, хотя на самом деле это были вторичные сухие тропики, так как уровень осадков на острове не превышал ста двадцати сантиметров в год.)

В то утро, как и в любой день учебного года, Холли отвезла детей в начальную школу Апгард, находившуюся у подножия Данскер-Хилл. Ехали они на старом микроавтобусе «фольксваген», принадлежавшем ее старшей сестре и представлявшем собой классический хипповый фургончик с психоделическими маргаритками на кузове. Она с трудом переключила упрямое сцепление на первую скорость и продолжила свой путь на разболтанных колесах фургона, который, пропыхтев мимо старого датского квартала, стал подниматься туда, где жили настоящие денежные мешки.

У ворот дежурил новый охранник. Он с недоверием посмотрел на психоделический фургончик, но, увидев водителя, сразу же заулыбался:

– Мисс Холли!

– Ой, привет! – Теперь и Холли узнала его. Он был ее клиентом, хотя и не постоянным, в салоне «Проворные ручки», где она дважды в неделю работала в ночную смену. Он жил в нижней части острова, но Холли не могла вспомнить ни его имени, ни откуда он приехал. – Я вас не узнала в этой одежде. Давно не виделись.

– Я коплю деньги для следующего визита. – Он улыбнулся еще шире и махнул рукой, чтобы она проезжала. У него были хорошие зубы, крепкие и белые. С какого бы острова он ни приехал, там точно не выращивали сахарный тростник.

По понедельникам первой пациенткой Холли бывала полная сорокапятилетняя Хелен Чапман, страдающая гемиплегией. Холли делала ей глубокий мышечный массаж всего тела, уделяя особое внимание больной левой стороне. Именно о такой работе думала Холли, дипломированный специалист по калифорнийскому массажу, когда выбирала профессию. Она установила стол в комнате для солярия, включила диск Стивена Халперна и Джорджии Келли и принялась за работу. Искусными, уверенными прикосновениями Холли около часа массировала и похлопывала тело, пытаясь усилить приток крови в недееспособные мускулы, и наконец даже пораженный участок тела засиял здоровым розовым цветом.

Больше с утра у Холли пациентов не было. Она отвезла грязное белье в прачечную Сахарного города – его выстирали, высушили и погладили местные жительницы, причем их услуги обходились Холли не дороже, чем если бы она занялась стиркой сама. Затем она остановилась около «Заката» – бара на открытом воздухе, располагавшегося за пределами города. Винсент – бармен и владелец заведения – не только делал самый вкусный и смертоносный на острове коктейль «Кровавая Мэри» (Холли об этом не знала – она не пила), но и продавал самую лучшую травку (ее единственную слабость) по разумной, или по крайней мере неразорительной, цене.

Круглый бар находился посередине покрытого цементом танцпола, в тени жестяной крыши. Холли села лицом к океану.

– Есть что-нибудь новенькое и хорошее, Винсент?

Бармен перегнулся через стойку и сделал знак подойти ближе.

– Отборная травка высочайшего качества с южных склонов. Косяк на две затяжки. Местная, хорошо высушенная, сладкая, как материнское молоко. Пятьдесят восемь баксов.

– А что-нибудь старое и дешевое?

– Неочищенная колумбийская за двадцать пять. Но есть предложение – у меня разболелась шея, поможешь мне, а я продам тебе хорошую травку за эту цену.

– Снимай рубашку, – велела она, – но никаких дополнительных услуг.

– В прежние времена… да, в старые добрые времена, когда я был помощником шерифа на севере Нью-Йорка, мой босс любил похвастаться, что нет такого преступления, которое он не смог бы раскрыть. – Э. Л. Пандер, специальный агент ФБР в отставке, сделал многозначительную паузу; студенты в красных и синих рубашках застыли с ручками наготове. – Он рассказывал мне, как ему это удавалось. Просто он брал первого человека, нашедшего труп, и последнего, кто видел жертву живой, а потом выбивал показания, пока один из них не сознавался.

В аудитории повисла напряженная тишина. Студентами в красных рубашках были лучшие и способнейшие офицеры полиции, посещавшие одиннадцатинедельные курсы при Национальной академии ФБР в Квонтико; в синих рубашках сидели слушатели из ФБР.

– Как я понимаю по вашей реакции, – продолжил Пандер, – мне не стоит упоминать о том, что те дни давно прошли. Я не говорю, плохо это или хорошо, но с этим покончено. Поэтому я и выступаю сейчас перед вами. Я хочу рассказать вам, как проводить аффективный допрос.

Вы знаете, что если дело ведут два следователя, один из которых – хороший полицейский, а другой – плохой, то обычно все кончается тем, что хороший получает признательные показания в камере для допросов, если, конечно, ему удается это сделать, в то время как плохой следит за происходящим через зеркальное стекло. Однако нужно учитывать один момент. Если плохой коп получит возможность запугать подозреваемого, игра не будет стоить свеч.

На одного преступника, который в подобной ситуации сознается, приходится пять, которые либо будут молчать, либо прибегнут к помощи адвокатов, либо станут давать показания из-под палки. И это я не беру в расчет свидетелей – подозреваемых, которые оказываются невиновными, но обладают информацией, имеющей доказательную силу. Однако они не собираются делиться ею со следователем, который угрожает им или запугивает их и тем самым неосознанно напоминает школьного хулигана, терроризировавшего их в детстве.

Вы можете спросить меня: а что, если допрашиваемый вами человек и есть этот самый школьный хулиган? Будет ли он отвечать охотнее на проявление жестокости, угроз и силы?

Как ни странно, я дам отрицательный ответ. Почему? Да потому, что любой психиатр скажет вам, что это факт, доказанный самой жизнью: каждый человек, начиная от матери Терезы и кончая Джеком Потрошителем, действует, исходя из одинаковых простейших потребностей, используя одни и те же средства защиты и переживая такие же эмоции, как и все остальные люди. Мы все хотим чувствовать себя защищенными, стремимся к тому, чтобы нас любили и уважали.