Двадцать семь костей - Нэсоу Джонатан - Страница 4

Для проведения аффективного допроса необходимо принимать все это во внимание, признавать основные эмоциональные потребности и чувства опрашиваемого и использовать их для получения того, что должно быть – я подчеркиваю эти слова, «должно быть» – целью любого допроса, проводимого полицейским: правды. Вы находитесь в камере для допросов не для того, чтобы получить признание или подтвердить свою теорию, вы должны добыть правдивую информацию.

Итак, у нас сегодня много работы. До перерыва мы должны разобраться с основами проксемии, кинезии и паралингвистики, а если у нас останется время, то мы разделимся на небольшие группы для проведения ролевой игры. Есть какие-нибудь вопросы, прежде чем мы начнем?

– Да. – В четвертом ряду аудитории приподнялся мужчина в красной рубашке, его ковбойские ботинки торчали в проходе. – По-вашему, чтобы получить показания у насильника-педофила, я должен проявить к нему уважение?

Пандер вышел из-за кафедры.

– Хочешь узнать мое мнение, безмозглый, неотесанный чурбан?

Мужчина мгновенно вскочил. Единственный вопрос, который теперь мучил его, – это куда ему пойти: сразу к дверям или к Пандеру.

Пандер вернулся на место и вытянул вперед руки, подавая ему знак успокоиться.

– Я просто хотел привести пример. Как вас зовут?

– Бафферд.

– Видите… я проявил к вам неуважение – и теперь даже не могу узнать ваше имя.

– Меня зовут Рей. – Бафферд сел на место, в аудитории раздались смешки. Но соседи Бафферда смеяться не решились.

– Отвечаю на ваш вопрос, Рей. Да, это тяжело. Но в конечном счете вы должны признать, что у него те же потребности в уважении, что и у вас. А если вы сомневаетесь, то просто спросите себя, как бы вы стали разговаривать со мной тридцать секунд назад, когда я нагрубил вам.

Есть еще вопросы? Ладно. Тогда начнем. Проксемия. Наука о пространственной психологии. Считается, что оптимальное расстояние для интимного общения составляет сорок пять сантиметров. Дружеский разговор предполагает расстояние от сорока пяти до ста двадцати сантиметров. Общение, осуществляемое на расстоянии более четырех футов, считается социальным, более шести футов – публичным, если только вы не имеете дело с представителем другой страны, об этом мы поговорим позднее. Я расскажу вам, как организовать свое личное пространство во время допроса…

– Льюис, нам надо поговорить.

О Боже! Любой женатый мужчина меньше всего хочет услышать эти слова. Даже если он не мучается от похмелья, чего нельзя было сказать о Льюисе Апгарде. У него было страшное похмелье, виной чему – крепкий белый ром Сент-Люка. Льюис с трудом разлепил глаза. Говорят, белый мужчина не должен пить белый ром. Наверное, так оно и есть.

– Ты помнишь прошлую ночь, Лью?

И еще раз. О Боже! Нужно обязательно составить список фраз, которые ненавидят все женатые мужчины. Льюис осторожно обвел глазами спальню своего особняка, выстроенного в конце восемнадцатого века и известного как Большой дом Апгардов, выискивая хоть какие-то зацепки.

– Почти не помню, – признался он.

Его прекрасная половина выплыла из ванной в костюме для гольфа: клетчатых шортах и белой безрукавке. Ее полное имя было Линдсей Хоканссон Апгард – обе фамилии весьма известные на Сент-Люке. Но все, включая слуг, звали ее Хоки. Бездетная стройная женщина, отличная пловчиха, хорошая наездница и начинающий игрок в гольф, она одновременно выглядела и старше, и моложе тридцати трех лет – они с мужем были ровесниками. Тропический климат не пощадил ее скандинавской кожи, но своими гримасами она по-прежнему напоминала испорченную маленькую девчонку. На этот раз Хоки капризно надула губы: «Так я и думала».

Неожиданно Льюис захотел в туалет. Он откинул одеяло, спрыгнул с кровати и трусцой промчался мимо нее в ванную, даже не пытаясь скрыть свою утреннюю эрекцию.

– Ну? Ты мне расскажешь или нет? – крикнул он через шум струи, бьющей по воде. Несмотря на похмелье, он почувствовал облегчение и даже удовольствие. Учитывая то, как складывалась его семейная жизнь, это, пожалуй, было самым приятным, что он делал со своим членом.

– Я подожду.

Он спустил воду и вернулся в спальню. Хоки сидела рядом со своей сумочкой, причесывая светлые волосы короткими яростными движениями. Она повернулась к нему спиной, но видела его отражение в зеркале.

– Надень штаны, – велела она, не оборачиваясь. – Я не стану разговаривать с тобой, пока ты трясешь здесь своими причиндалами.

«Это уже мое дело», – подумал Льюис, поднимая и натягивая шорты, валявшиеся на полу около мусорной корзины. Раньше она называла его член Кларком. Точнее, говорила «Льюис и Кларк», потому что в первые годы замужества редко видела одного без другого.

– Так лучше?

– Да, спасибо, – быстро ответила Хоки.

Льюис тяжело опустился на край кровати.

– Слушай, что бы ни произошло прошлой ночью, я…

Она не дала ему договорить.

– Нет. Только не сейчас, Лью. С меня хватит. Все кончено. Я хочу…

– Хоки, пожалуйста! – Он оборвал ее прежде, чем она успела произнести слово «развод». – Что бы ни случилось прошлой ночью, даю тебе слово, я…

– Как ты можешь обещать, если даже не знаешь…

– Как я могу знать, если ты не говоришь…

– Хорошо, малыш. Я тебе расскажу. – Хоки встала, бросила расческу в сумочку и нависла над ним (она была выше его на два дюйма), упершись руками в стройные бедра. – Вчера ты напился в стельку и опять убеждал меня продать землю рядом с аэропортом, а когда я отказалась, ты попытался ударить меня, но был так пьян, что промахнулся. Потом у тебя началась истерика, ты стал плакать, извиняться, потом снова рассвирепел, набросился на меня, но был уже так пьян, что вырубился прямо на мне.

Льюис застонал и зарылся руками в свои густые золотистые волосы. Теперь он начал вспоминать – но не прошлую ночь с Хоки, а вчерашний день. Он заперся у себя в кабинете, изучая финансовые сводки, звонил бухгалтеру, управляющему, брокеру, юристу. Похоже, он был самым невезучим инвестором на свете. Сначала его компания лопнула как мыльный пузырь, потом – убытки после взрыва одиннадцатого сентября, затем – банкротство «Энрон».

Его инвестиционный портфель был уничтожен, яхта, ферма и сахарная плантация с трудом окупали себя, и все же, по меркам острова, он по-прежнему считался богатым и влиятельным человеком. Теперь почти вся его собственность состояла из недвижимости, но без согласия Хоки он ничего не мог продать, в том числе и самое ценное – участок махагониевого леса в шестьдесят акров, граничивший с аэропортом Сент-Люка.

Так что о разводе не могло быть и речи. По крайней мере пока не будет решен вопрос с притоком капитала. А решить его можно, только вырубив лес рядом с аэропортом. За одну древесину он бы выручил миллионы долларов, а потом продал этот участок компании, занимающейся мелиорацией острова, совладельцем которой он являлся. Они сровняли бы холм и увеличили взлетно-посадочные полосы аэропорта так, чтобы на них смогли приземляться большие самолеты. После этого Льюис мог просто спокойно сидеть и любоваться видом из окна, а его акции росли бы в цене.

Конечно, имелся и другой вариант. В последние месяцы, наблюдая за тем, что осталось от инвестиционного портфеля, уходя в беспробудные запои и продолжая бесполезные споры с Хоки, Льюис все чаще думал об этом, это стало для него чем-то вроде наваждения. Если его брак закончится разводом, то он будет разорен; но, если Хоки умрет, он снова станет богатым человеком.

На этот раз он проглотил обиду. Льюис опустил голову и закрыл лицо руками. Когда он снова посмотрел на Хоки, его бирюзовые глаза были полны слез.

– Я люблю тебя, – сказал он сдавленным голосом. – И я сделаю все, что ты хочешь. Дай мне еще один шанс.

Хоки села рядом с ним на кровать из вест-индского атласного дерева, с пологом на четырех столбах и ручной резьбой в изголовье.

– Больше никакого рома?

– Не притронусь.

– Под ромом я имела в виду…