Двадцать семь костей - Нэсоу Джонатан - Страница 5

– Знаю: завязать с выпивкой.

– И ты начнешь кое с кем встречаться?

– Я слышал, что этот новый врач, Воглер, очень хороший… Позвоню ему днем.

– Ты понимаешь, что это твой последний шанс?

– Если я упущу его, но, Бог мне свидетель, я этого не сделаю, то без возражений дам тебе развод.

– Если ты подведешь меня на этот раз, сыночек, – произнесла Хоки, – твои возражения не будут иметь никакой силы.

Дополнительные услуги – настоящее проклятие для массажистки. Раньше Холли не сталкивалась с подобными проблемами – в Айзелине никто не просил ее приблизить «счастливый конец». Но через три месяца пребывания на Сент-Люке, куда она приехала ухаживать за умирающей сестрой, все их сбережения растаяли, и единственной работой, которую она смогла найти, было место массажистки в салоне «Проворные ручки», вполне приличном заведении, а не каком-нибудь публичном доме. Но Холли вскоре усвоила, что именно дополнительные услуги, могут гарантировать хорошие чаевые и постоянных клиентов. Иначе говоря, без них практически невозможно заработать себе на жизнь.

Хотя Холли с радостью оставила бы «Проворные ручки» с его дополнительными услугами, в надежде постепенно создать нормальную клиентскую базу, после нескольких недель работы она с удивлением обнаружила, что почти не возражает против того, чтобы помогать своим клиентам достигать разрядки. Помехой служила разве что ее сексуальная ориентация, которая не распространялась на сильную половину человечества.

Но Холли ставила одно условие – если мужчина начинал распускать руки, сеанс заканчивался. Кроме того, ей всегда казалось немного странным, что, проводя столько времени в интимном контакте с клиентом, намазывая его маслом, массируя, растирая и похлопывая каждую его часть, одну из них принято обходить вниманием. Она считала, что попытка сделать из какого-нибудь предмета табу только наделяет его еще большей силой. Недаром мужчины уверены, что весь мир крутится вокруг их членов.

И все же Холли поставила перед собой рамки дозволенного, которые едва не были нарушены тем днем в загородном клубе «Синяя долина», где она работала три раза в неделю, массируя утомленные тела богатых игроков в гольф, уставших после продолжительной игры. И хотя дополнительные услуги в «Синей долине» были не так востребованы, как в «Проворных ручках», изредка ее клиенты просили о «хеппи-энде», и обычно это занимало немного времени.

В то утро ее вторым и последним клиентом был гость клуба. Он был моложе большинства ее клиентов в «Синей долине», но находился в ужасной физической форме – его дряблые и заплывшие жиром мышцы нуждались в хорошем лечебном массаже. Но едва Холли начала массировать его плечи, как он перевернулся на спину и член его уже превратил синее с белыми полосками полотенце с логотипом «би-ви» в небольшую палатку.

– Милочка, займись сначала этим. Я приехал сюда по делам, и он висит уже целую неделю.

«Так, – подумала Холли, – так-так». Но тут она вспомнила об арендной плате, которую придется вносить завтра, о новом сцеплении для микроавтобуса (оно могло понадобиться в любой момент) и о деньгах, только что просаженных на травку; поэтому просто откинула полотенце и принялась за работу.

Через несколько минут он снова прервал ее:

– Слушай, милая, это не поможет. Даю тебе еще двадцать долларов, чтобы ты поработала ротиком.

Холли была некрупной женщиной нормального телосложения: пять футов и четыре дюйма роста при ста двадцати двух фунтах веса. Но пятнадцать лет работы массажисткой сделали ее руки, особенно предплечья, необычайно сильными. Холли всерьез задумалась над тем, чтобы схватить этого лысого сиротку и двух его круглых дружков обеими руками и сжать изо всех сил. Но вместо этого она просто выскочила из комнаты, лишившись и платы за сеанс, и чаевых.

«Подумаешь! Невелика важность!» – успокаивала она себя. Но в конце полосы величественных королевских пальм, росших вдоль дороги, протянувшейся между воротами «Синей долины» и его клубными домиками, ей пришлось остановиться – слезы застилали глаза.

Она повторяла про себя, что в Айзелине никто не обращался с ней как со шлюхой. Возможно, она просто никогда не давала повода для этого. Холли вспомнила, как в Калифорнии они с друзьями смеялись над Биллом Клинтоном, уверявшим общественность, что оральный секс не считается половым актом. Она же пыталась убедить себя, что ручная работа лучше безденежья.

Калифорния. Айзелин… Сейчас она многое отдала бы, чтобы вернуть свою прежнюю клиентуру. И самое противное, что они с радостью вернутся к ней, как только она изъявит желание. Но это означает, что она должна либо оставить детей, что для нее немыслимо, либо взять их с собой. Дон приспособилась бы быстро. С ее умом и экзотической красотой она везде преуспеет, но по отношению к Марли это было бы жестоко. Подло и жестоко.

И потом существовала разница между ней и Биллом с Моникой. Холли вытерла слезы и снова попыталась завести Маргаритку. Она устраивает эти «хеппи-энды» ради достойной жизни своих детей, а не ради острых ощущений.

К тому же (проезжая ворота, Холли все еще не могла успокоиться, давая волю своей «еврейской натуре», как выражалась ее подруга Доусон) если кто-то не видит разницы между работой руками и работой ртом, то пусть попробует вычистить языком туалет.

Когда помещение опустело, Пандер сложил свои записи в старый портфель, повернулся спиной к аудитории и принялся вытирать белую доску, висевшую рядом с кафедрой, тщательно уничтожая фразы вроде «Коэффициент ослабления фильтра» или «Стратегия плавающей запятой», как будто это был сверхсекретный код. Каждый год он приезжал в Квонтико читать лекции, и с каждым годом у него создавалось впечатление, что слушатели становятся все моложе, пока наконец видавшие жизнь студенты из Национальной академии не стали казаться ему детьми, а стажеры в синих рубахах из ФБР – подростками из летнего лагеря в Катскилле.

Хлоп… хлоп… хлоп… хлоп… Кто-то громко хлопал в ладоши.

Пандер обернулся. В аудитории никого не было, кроме седовласого мужчины, стоявшего в последнем ряду и аплодировавшего медленно и нарочито. Пандер подошел к краю платформы, прикрывая глаза от света, падавшего из ниши наверху, его очки болтались на шнурке, повязанном вокруг шеи.

– Джулиан?

– Добрый день, Эдгар! Чудесная лекция! Я застал только самый конец. – К нему направился Джулиан Коффи, как всегда, одетый с иголочки – в блестящем, хорошо сшитом сером костюме-двойке, белой рубашке, красном шелковом галстуке, завязанном в безупречный узел, и в черных, до блеска начищенных ботинках. На шее у него висел заламинированный пропуск с фотографией. Коффи был единственным мужчиной, который за последние тридцать лет мог называть Пандера по имени, и то лишь потому, что с его певучим вест-индским акцентом оно звучало почти музыкально: Эд-гар, с ударениями на обоих слогах.

– Спасибо. – Пандер хотел спрыгнуть с платформы, но подумал, что разумнее будет воспользоваться ступеньками. При его росте в шесть футов четыре дюйма, весе двести семьдесят девять фунтов – явном ожирении – подобная акробатика была неуместна.

Мужчины обменялись рукопожатиями и обнялись.

– Получил? – спросил Пандер.

Последний раз он видел Коффи два месяца назад, когда тот был начальником полиции Сент-Люка. Старый друг Пандера приезжал в Вашингтон, надеясь получить государственную дотацию для своего отделения.

Вместо ответа Коффи отошел назад и принял классическую позу рукопожатия: правая рука вытянута вперед, левая обнимает воображаемое плечо, зубы обнажены в застывшей улыбке.

– Значит, ты проделал этот путь лишь для того, чтобы попозировать перед камерами?

– На этом настоял генеральный прокурор.

– Ты надолго?

– Улетаю через несколько часов. Рад, что застал. У тебя не найдется свободной минутки? Можем выпить вместе.

– Выпить? Я свободен до конца своих дней. Я ведь в отставке.

– И как ты теперь живешь?