Рубиновое кольцо - Лоуэлл Элизабет - Страница 40

• Предыдущая
• 40/72
• Следующая

У Монтегю было много старинных графинов, но этот был особенный. В нем налит любимый бурбон Дэвиса.

Кончики пальцев покалывало. Он почти ощущал легкий звон от прикосновения хрустальных бокалов, прохладный звук льющейся жидкости, которая заполняет сверкающий гранями хрусталь. Еще немного – и горячий глоток жидкости обожжет горло и мозг, подернет приятным красным туманом слепящий окружающий мир.

– Папа?

Дэвис со вздохом потер лицо. Сегодня он не брился и вообще был в плохой форме. С детства он знал, что старик никогда не должен позволять себе выходить к завтраку с серой щетиной на лице. Дрожащими пальцами он пригладил свои редкие белые волосы. Трудно было сказать, умывался ли он сегодня.

– Папа!

Дэвис думал о том, как хочется ему выпить. Он резко поднялся со стула и подошел к столу красного дерева. Вынув из хрустального графина пробку, он налил в бокал бурбон.

Хотелось поскорее обжечь им все внутри, этот напиток ударяет сначала по горлу, потом по мозгам, словно это личное благословение Люцифера.

Когда Дэвис стал наливать еще, Джефф вцепился пальцами в запястье отца.

– Хватит.

Дэвис сфокусировал свой взгляд на высоком белокуром сыне, который когда-то был светловолосым малышом.

– О чем ты? – спросил он, с трудом ворочая языком и выговаривая слова.

– О выпивке. Ты выпил достаточно.

– Ничего подобного, мальчик. Если я дышу, значит, недостаточно. Отпусти мою руку.

Джефф смотрел на налитые кровью серые глаза отца. В них был какой-то животный страх. Джефф переживал уже несколько недель за странное состояние отца.

– Поговори сомной, отец. Отнесись ко мне как к взрослому. Позволь мне помочь тебе разобраться с тем, что тебя беспокоит.

Смех отца был еще ужаснее, чем улыбка.

– Конечно, мой мальчик. Как насчет полумиллиона долларов наличными?

Ясные серые глаза Джеффа расширились.

– Ты шутишь.

– Я готов умереть.

– Ты не отдаешь себе отчета.

Дэвис с отчаянием потер лицо.

– Я прекрасно отдаю себе отчет во всем. Мне нужно еще выпить.

– Нет.

Дэвис попытался завладеть изящным хрустальным графином.

Джефф схватил графин и бросил его в старый камин, сделанный из толстого камня. Хрусталь разбился, ударившись о закопченный кирпич. От виски янтарного цвета зола стала черной. Острый запах алкоголя заполнил комнату.

Хрипло закричав, Дэвис бросился к сыну. Джефф даже не пытался увернуться от первого удара. Потом он схватил отца и уложил на ковер.

От гнева Дэвис протрезвел, адреналин хлынул в кровь.

– Черт побери! Ты! Отпусти меня!

– Только после того, как скажешь мне, что происходит.

– Мне надо выпить. Вот что происходит!

– Не получишь ни капли до тех пор, пока не расскажешь.

Дэвис недоверчиво смотрел на сына. Джефф всегда был послушным, покорным сыном, но мало в чем осведомленным.

– Что на тебя нашло, мальчик?

– Мне почти сорок лет. – Хотя гнев горел на всегда бледных щеках Джеффа, его руки, прижавшие отца к полу, были осторожными, насколько это возможно. – У меня есть жена. Через несколько месяцев у меня родится ребенок. С тех пор как мать умерла, все, что ты делал, – пил и придумывал одну за другой схемы по купле-продаже недвижимости. Ты терял деньги, а я держал на плаву ювелирный бизнес.

– Кто раздобыл все эти драгоценности, мальчик? Скажи мне! Кто покупал безделушки и приносил их тебе, чтобы огранить и продать?

– Ты. Но потом ты же и забирал деньги, которые я получал, чтобы ублажить старых леди и модных дам. Ты спускал все это на сделки с землей. Больше ничего подобного не будет, папа. Все кончено. У меня есть жена и есть семья, о которых я должен думать. Адвокат составил бумаги, я хочу получить от тебя доверенность. Ты все подпишешь. Теперь я буду распоряжаться всеми деньгами, папа.

Дэвис посмотрел на сына. Правильные черты его лица, густые светлые волосы, ясные, как капли дождя, были совершенны. Он увидел себя в прошлом. От этого ему хотелось смеяться и плакать и, конечно, выпить, пока он не ослеп.

«Лори, Лори, почему, ты умерла? Черт побери, я устал от старости и одиночества?»

– Ты сумасшедший, – наконец заявил Дэвис. – С какой стати я буду подписывать бумаги?

– Пока ты не подпишешь, не получишь ни капли выпивки.

– Как же ты собираешься меня остановить?

– Я уже это сделал. – Боль и решимость боролись в душе Джеффа, когда он собирался открыть жестокую правду. –Послушай меня, папа. Я буду делать то, что я должен делать ради жены и будущего ребенка. Все эти годы я пытался следовать твоим дурацким схемам, которые ты выдумывал.

Дэвис пошевелился, но он не мог состязаться с сыном, который был явно сильнее его.

– Я считал, что ты сам все поймешь наконец, – продолжал Джефф. – Даже пьяный дурак мог заметить: все, к чему ты прикасаешься, рушится. Не важно, сколько ты потерял, – у тебя всегда был новый план обогащения. Поэтому ты сократил и ювелирный бизнес, и креветочный, а все деньги спускал на бесполезные операции с недвижимостью. Время, папа. У тебя его больше нет. Надо меняться ролями. Приехали.

Дэвис хотел пуститься в спор, но вдруг увидел слезы, которые текли по щекам сына. Выпивка помогала забыться и отвлечь себя от страшных опасений. Теперь старик увидел все. Дэвис Монтегю с потрясающей ясностью понял, что он натворил.

– Мне надо выпить.

Никто сейчас не узнал бы его хриплый, дрожащий голос. Оба поняли, что это голос побежденного мужчины. Джефф залез в карман пиджака и вынул пачку аккуратно свернутых бумаг.

– Подпиши их.

Дэвис, цепенея, кивнул. Словно со стороны он наблюдал, как сам подписывается на каждой строчке, где указывал Джефф. Когда все было закончено, он взял бокал крепкого напитка у сына и выпил его в один прием, испытывая дрожь во всем теле.

Теперь у него хватит храбрости, чтобы сказать Джеффу, насколько все ужасно на самом деле.

Несмотря на суровое описание, которое дал Уокер Руби-Байю и легендам о семействе Монтегю, Фейт с интересом рассматривала окрестные пейзажи. Даже сорняки и неухоженные сады отражали былую славу семейства. Фейт могла с легкостью вообразить, как местное дворянство потя. гивало домашний лимонад и выдержанный веками в дубовых бочках бурбон, как скрипели стулья, а голова шла кругом от чувственного аромата гардений и магнолий, которым дышал теплый летний вечер.

– Это, должно быть, было захватывающе, – проговорила Фейт, оглядевшись.

– Да, было.

Но не так захватывающе, как сама Фейт, стоявшая в потоке лунного света, словно принцесса, сотканная из серебра и прекрасных снов.

Уокер был достаточно осторожным и не говорил ничего такого, о чем на самом деле думал. Хватит того, что он об этом думал, это само по себе плохо. А хуже то, что он все это чувствовал.

Несрезанная роза склонилась на спину Фейт, прямо на ее мягкую куртку.

– Осторожно, не то порвешь куртку. – Уокер надеялся, что она не заметила, каким низким стал его голос от сильного желания. – Он взял куртку за полу и принялся вынимать вцепившийся в нее шип. – Я часто подплывал к этому болоту на ялике и наблюдал, как здешний люд выпивал и танцевал. Лори Монтегю знала, как устраивать вечеринки.

Фейт не могла ничего сказать. Хотя близость Уокера не была намеренной, у нее перехватило горло от того, что она чувствовала его пальцы на своем бедре. Жар в теле становился нестерпимым.

– Женщины походили на кружащих в саду бабочек, – хриплым голосом продолжал он.

И ни одна из них не была так хороша, как Фейт Донован, облитая лунным светом в этом запущенном саду, думал Уокер.

– Должно быть… – она вздохнула, – должно быть, тебе было тяжело сидеть голодным и смотреть на все это.

– Нет, сказал Уокер, слегка поглаживая ее бедро, затем нехотя убрал руку и медленно повернул Фейт к себе. – Ты позволишь мне поцеловать тебя?

– Я поклялась держаться подальше от мужчин. – Но когда Фейт произносила эти слова, ее руки вдруг скользнули по его телу, и она подставила лицо для поцелуя.

• Предыдущая
• 40/72
• Следующая