Вспомни лето - Лоуэлл Элизабет - Страница 43

• Предыдущая
• 43/52
• Следующая

Черт, ну почему Рейн не выбрала балет, или рукоделие, или чистую выездку – – все что угодно, но только не конное троеборье!

Водные препятствия включали в себя крепкий забор, следующий за маленьким искусственным прудиком. Полный прыжок составлял тринадцать футов. Другие препятствия ничуть не легче, например, сбитые вместе бревна.

Прыжки в тень, а из них резкий переход в яркий солнечный свет. Повороты, прыжки один за другим, две с половиной мили в трудном галопе.

Так же как и выездка, этот вид соревнований зародился в войне, это был способ привить навык послушания и проворства для офицера и его лошади в сражении, выносливости в беге с препятствиями. Предполагалось, что троеборье воспроизводит тот вид препятствий, который мог бы преградить путь пехоте во время сражения с кавалерией.

«Все учтено, кроме орудийного огня», – подумал Корд мрачно.

Его задача как раз состояла в том, чтобы предусмотреть и это.

Пошевелив затекшими пальцами, Рейн закрыла записную книжку.

– Теперь кросс.

– Все пять миль?

– Я быстро.

– Я проголодаюсь.

Она потянулась назад и подтащила рюкзак.

– Еда здесь.

– Не против, если я пороюсь в нем?

– Разве не с этого началось наше знакомство? Ты ведь Тик Хотел врыться в моем рюкзаке, что сбил меня с ног.

На губах Корда появилась улыбка. Он ласково погладил Рейн по щеке.

– Если бы я знал тогда, что знаю теперь, – хрипло проговорил он, – я бы стащил с тебя все и занялся любовью. Возможно, надо сейчас раздеть тебя, бросить на траву и заниматься с тобой любовью до умопомрачения.

От этих слов у нее перехватило дыхание. Она прильнула к нему, а он принялся осыпать ее жадными поцелуями Голоса, доносившиеся с русла реки, напомнили ему, что они не одни.

Он со стоном оторвался от нее.

– Слишком много народу, черт бы всех побрал.

Она засмеялась.

– Ты только что сетовал, что здесь слишком безлюдно – Тогда я мыслил как телохранитель. Теперь… – Бледный, с горящими голубыми глазами. Корд смотрел на ее губу. – Теперь я рассуждаю как нетерпеливый любовник – Не соблазняй меня. – Ее охватил плотский голод. – Есть у меня на примете прекрасное небольшое убежище. Оно, конечно, не совсем в моем вкусе, да и музыкальный фон слишком сильный, чтобы им наслаждаться, но замки, запоры – высший класс.

– Музыкальный фон?

– Сканер.

Он со смехом привлек Рейн к себе и принялся укачивать, тем самым успокаивая себя.

– Сегодня утром я думал, что не смогу снова смеяться. Ты так хороша, моя милая наездница.

Он провел губами по ее шее, кончиком языка прикоснулся к пульсирующей жилке. Она выгнулась, предоставляя ему полную свободу действий.

– Я люблю тебя всю, – промолвил он, – так дай же мне увидеть этого «настоящего ублюдка» во всей красе.

– Ты говорил с капитаном Джоном.

Корд негромко хмыкнул. Он прошел дистанцию прежде, чем наездникам разрешили ее пройти, но не рассматривал сами препятствия. Манера Барракуды – ударить, убежать и хвастаться. Если он спрятался где-то в пределах дистанции, он мог нанести удар, но не смог бы скрыться.

Кроме того, мертвецы не хвастаются.

Если бы Барракуда пробрался через двойной кордон безопасности, ему пришлось бы устремиться к одной из множества позиций, которые Корд уже отметил: это вершина, откуда снайперу хорошо видна толпа. И участники соревнований.

– Даже увидев дистанцию своими глазами, – сказал он, – я не в силах поверить, что отрезок для кросса настолько ужасен, как говорил капитан Джон. Он посвятил свою жизнь конному спорту и считает эту дистанцию самой жестокой из всех, которые довелось видеть.

Рейн вздернула подбородок. По тону Корда она поняла, как ему хочется снять ее с соревнований.

– Дистанция как дистанция. Это испытание.

Он промолчал и, порывшись в ее рюкзаке, спросил:

– Ветчина швейцарская или итальянская?

– Итальянская.

Жуя на ходу, Рейн и Корд прошли дистанцию до самого последнего участка – кросса.

Чем больше препятствий он видел воочию, тем сильнее волновался. От одного взгляда на них волосы Корда вставали дыбом, хотя в детстве и юности он перегонял диких мустангов. Такие препятствия не возьмет ни одна свежая лошадь. Что уж говорить о животных, которые должны сделать это после почти восемнадцати миль бега и прыжков?

Эти ужасные препятствия придумали скорее всего для того, чтобы в итоге борьбы любой дуэт «лошадь – наездник» развалился на составные части.

И сошел с дистанции.

Есть такое препятствие под названием «гроб». Это крутой скоростной спуск, пара жердей по обеим сторонам дороги в восемь футов шириной, приземление на подъеме.

Если лошадь или наездник недооценят ситуацию, опасное падение неизбежно.

Были там и ступени – гигантская лестница со ступеньками такой ширины, чтобы копыто лошади поместить тютелька в тютельку. Чтобы взобраться по этим ступеням, лошадь должна обладать безупречной координацией. В противном случае пострадает и животное, и человек.

Водные препятствия были ничуть не легче. К тому же мешало вязкое дно. Одно из препятствий устроено по принципу старинных, тех, которые преодолевали наездники-кавалеристы девятнадцатого века, – струящийся широкий поток, берег высотой в четыре фута. Лошадь вынуждена прыгать в воду, потом выбираться на противоположный берег, не зная, есть ли там опора.

И еще одно препятствие заставляло животное вслепую прыгать в воду. Лошадь должна войти на глубину вдвое выше колена и потом прыгнуть через забор, достающий ей до груди и расположенный в середине водоема.

Чем больше Корд вникал в особенности дистанции, тем меньше она ему нравилась.

Еще одно противное испытание представляло собой резкий подъем, отделенный двумя препятствиями. У подножия холма лошадь должна совершить прыжок на гребень, и еще один, но уже ниже гребня, на противоположной стороне.

– А если ты упадешь между препятствиями? – спросил он.

Рейн с удовольствием проглотила последний кусок бутерброда со сладким перцем.

– Штрафных очков не будет. Возле каждого препятствия стоят представители оргкомитета, которые должны удостовериться, что ты берешь препятствие правильно и приземляешься на нужной стороне. Если ты падаешь в пределах штрафной площадки, ты теряешь шестьдесят баллов.

– Не считая зубов, – пробормотал он. Деревянные брусья были толщиной в его руку.

Она улыбнулась, показывая два ряда белоснежных зубов.

– Пока все зубы целы.

– А сломанные кости?

Она пожала плечами.

– Не без того. Это случается…

– ..регулярно, – закончил он за нее.

– Да. У тебя шрам на левом бедре, о котором ты мне ничего не рассказал. И другой, на правой стороне. И третий, под волосами на затылке.

Правая рука Корда сжала в кармане золотую монету.

Рейн абсолютно права. Ему ли не знать, как живуч человек. Но дурные предчувствия не покидали его после утреннего разговора с Боннером.

С Кордом было такое уже пять раз в жизни, причем в трех случаях люди умирали. Он молча проклинал бабушку-шотландку, которая открыла ему, как узнать вестников смерти, но не научила предотвращать беду. Он чувствовал лишь холод и неудобство.

Корд отдал бы все на свете, чтобы Рейн не вышла завтра на дистанцию.

– Независимо ни от чего, – сказал он спокойно, – я бы все равно хотел защитить тебя. Ты такая красивая, такая живая, словно огонь, горящий в мире вечной зимы.

На ее глаза навернулись слезы. Она взяла его за руку, потрясенная напряженностью, которая чувствовалась под его внешним спокойствием.

Корд на секунду прикрыл глаза. Где найти такие слова, чтобы достучаться до сердца Рейн? Никогда еще он не был столь беспомощным.

– Я знаю, что такое жить на пределе, – произнес он наконец, – бесконечно проверяя себя и выясняя, то ли ты делаешь, пока окончательно не уверишься в себе.

Рейн жадно внимала словам Корда, узнавая в нем родственную душу.

– Но приходит время… – медленно продолжал он, – когда старые испытания уже не учат ничему новому. Ты понимаешь, о чем я? – Он в упор взглянул на Рейн.

• Предыдущая
• 43/52
• Следующая