Джоконда улыбается ворам - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/67
• Следующая

Более совершенной модели встречать Леонардо не доводилось. С того самого времени, когда он нарисовал ее портрет, прошло пять лет, но на красивом лице Цецилии не появилось ни морщинки. Как прежде, женщина оставалась мила и всякого поражала своей красотой и изяществом.

На портрете ему в полной мере удалось передать свежесть ее кожи и цвет выразительных глаз. Пройдет время, и ее прекрасное лицо покроется сеточкой морщин, кожа сделается дряблой и пористой, отвиснет складками, и только его портрет останется неизменным и вызовет чувство восхищения у всякого, кто его увидит.

На портрете Цецилия держала в руках горностая – одну из эмблем рода Сфорца, – невероятно подвижного и утонченного зверька, славившегося своей чистоплотностью, – он предпочтет умереть, чем загадить собственную нору.

– Я все обдумал, Цецилия, нам нужно бежать! – сжал художник в своих ладонях хрупкие пальцы женщины.

– Бежать? – удивленно протянула Цецилия. – Но куда?!

– Вчера я получил приглашение от герцога Неаполя. Он пообещал мне большое жалованье. Мы сумеем прожить. – В глазах Цецилии Леонардо прочитал смятение и в отчаянии воскликнул: – Только прошу тебя, соглашайся! Я не смогу без тебя ни жить, ни работать! То, что я делаю, все это только ради тебя!

– Но герцог может отказать тебе в работе. Что тогда?

– Ты забываешь, милая, ведь я еще и художник, буду писать портреты богатых горожан. Этих денег нам вполне хватит, чтобы содержать семью и дом. Цицилия, положись на меня, все будет хорошо.

– Нет, Леонардо, – покачала головой женщина. – Я не могу. У меня сын. Ты забываешь, что это еще и сын герцога Лодовико Сфорца! Он никогда не оставит его. Мне не удастся от него убежать, а всякого человека, кто будет содействовать моему побегу, он просто уничтожит! Я боюсь за тебя, милый. Пусть лучше все останется так, как есть. – Мастер нахмурился. Обхватив гибкими руками его шею, Цецилия пылко заговорила: – Послушай меня, Леонардо, этот брак для меня не будет ничего значить, как и прежде, я буду с тобой. Граф стар, я сумею на него повлиять, он не станет препятствовать нашим отношениям.

Пальцы у Цецилии были длинные и тонкие, именно их он старался зарисовать на картине особенно тщательно, придать им живость и чувственность. И всякий, кто смотрел на узкую ладонь с гибкими пальцами, делал замечание о том, что столь сладострастные персты бывают только у одаренных музыкантов и искушенных развратников.

Убрав руки девушки со своей шеи, Леонардо да Винчи произнес:

– Я так не могу.

– Ты меня должен понять, Леонардо.

– Я тебя понимаю, Цецилия, и поэтому… ухожу!

– Останься… Я хочу вымолить у тебя прощении и… буду ласкова, как никогда.

Леонардо лишь горько улыбнулся:

– Это ничего не исправит. Пусть останется все так, как есть. Я хочу запомнить тебя такой.

Повернувшись, Леонардо шагнул к двери.

– Неужели ты даже не хочешь поцеловать меня на прощание? – в голосе любимой женщины прозвучало отчаяние.

Донесшиеся слова заставили Леонардо ссутулиться, ощутив в полной мере тяжесть утраты.

– Прощай, Цецилия, – убитым голосом произнес мастер.

Выйдя из комнаты, Леонардо уверенным шагом направился к лестнице. Под его ногами расстроенным инструментом зазвучали гладко струганные половицы. Он чувствовал затылком, как Цецилия, вышедшая за порог, смотрит ему вслед. Леонардо вдруг захотелось обернуться, но тут дверь захлопнулась, навсегда отрезав путь к прежней жизни.

Вернувшись в свою комнату, Леонардо прошел в мастерскую, где его дожидалась картина «Мадонна с младенцем». Через разрез платья мадонна кормила златокудрого младенца. Удлиненными ладонями с тонкими пальцами она придерживала его за спину. У мадонны было лицо Цецилии, взгляд, наполненный нежностью, был устремлен на сына. Более красивой женщины рисовать ему не доводилось. Оставалось сделать всего-то последние мазки, чтобы пейзажу, нарисованному за ее спиной, придать законченный вид. Некоторое время Леонардо стоял перед картиной, осознавая, что никогда не сумеет написать более совершенного портрета, а потом, насытившись зрелищем, макнул кисточку в черную краску и закрасил лицо Цецилии. Затем, стиснув челюсти, замазал и платье. Еще через несколько минут «Мадонна с младенцем» перестала существовать.

Последующие два дня Леонардо да Винчи трудился над чертежами колесницы, которая приводится в движение двумя зубчатыми колесами. Работа спорилась, и Леонардо стал подумывать о том, чтобы выпросить у Сфорца деньги на осуществление своей идеи.

Увлеченный работой, он даже не выходил в парк, для того чтобы прогуляться по аллеям. Однажды, выглянув в окно, Леонардо увидел Цецилию в сопровождении графа Бергамини, державшую за руку ребенка. О чем-то мило беседуя, они направлялись в сторону золоченой кареты, запряженной четверкой вороных лошадей.

Десять лет назад, прогуливаясь по улицам Милана, Леонардо обратил внимание на старика, тащившего за руку златокудрогого мальчика лет семи. Как выяснилось, старик оказался дедом этого мальчика. Сговорившись со стариком о цене, маэстро взял мальчонку в качестве слуги, намереваясь использовать его как модель (лучшего ангела, чем этот златокудрый сорванец, подобрать было сложно). С первых же дней выяснилось, что мальчуган оказался вороватым, на редкость упрямым и невероятно жадным. Джакомо, как звали мальчишку, крал все, что попадалось под руку, а потом, уличенный в краже, взирал ясными голубыми глазами и упрямо уверял, что крал кто-то другой.

Особенно жаль было серебряного карандаша, который пропал на третий день, как только мастер привел сорванца в свой дом, – именно им он писал голову ангела к картине «Мадонна в гроте». Работа после этого случая как-то сразу не заладилась, и Леонардо пришлось на время ее оставить и заняться изобретениями.

Не однажды лживый Джакомо получал трепку, однако подобная наука на пользу ему не шла, чертенок продолжал красть, взирая при этом на Леонардо наивным и полным укора взором. Он даже тащил те деньги, что маэстро откладывал ему на обувь и платья, а за позирование для картин выпрашивал у Леонардо сольдо.

Стоит признать, что моделью он был замечательной, и ангелы, нарисованные с него, всегда получались невероятно одухотворенными. Раздражаясь, Леонардо ловил себя на том, что иной раз писал Джакомо все более уродливым, однако золотистые кудри и крупные, наивно взиравшие глаза перечеркивали задуманный образ. Но на последней картине, повинуясь какому-то внутреннему протесту, он пририсовал ангелу рога. Хмыкнув, невесело подумал о том, что более обаятельного искусителя трудно было придумать.

В двадцать лет вороватый Джакомо превратился в красавца, пленявшего своей внешностью поголовно всех женщин. Зная его, Леонардо подумал о том, что лучшую модель для падшего ангела подобрать будет трудно. Кого же он будет искушать? Конечно же, Магдалину с лицом Цецилии. Печально вздохнув, Леонардо загрунтовал полотно и взялся за кисть…

Неожиданно дверь открылась и на пороге предстал герцог Сфорца.

– Не помешал? – широко улыбаясь, спросил Лодовико.

Большую часть времени герцог проводил в забавах, а полгода назад у него появилась очередная возлюбленная – Лукреция Кривели. Прекрасная Беатриче, посчитав себя освобожденной от клятвы, завела себе фаворита, восемнадцатилетнего графа, прибывшего на службу в Милан из Неаполя.

Отношения между супругами оставались ровными, порой они даже, как это нередко случалось в первые годы их брака, уединялись в темных и глубоких гротах. Судя по тому, как герцогиня отплясывала на маскарадах, ее уже не тревожила измена герцога и собственным положением она была вполне довольна.

– Что вы, ваша светлость! Я весь внимание!

– Через два часа начинается бал, у вас есть желание поучаствовать в веселье?

– Ваша светлость, я был бы очень рад, но у меня срочная работа.

– А знаете что, Леонардо, как только вы перестали играть на лютне, так балы сделались не столь беззаботны. Но я особенно не горюю по этому поводу, оказывается, я приобрел не только музыканта, но и великолепного художника.

• Предыдущая
• 49/67
• Следующая