Двойная ложь - Роуэн Говард - Страница 28

А следом разразилось светопреставление. Началось оно с того, что открылись двери лифта, и все мы услышали вопль:

— Сволочь!

Ко мне приближалась, указывая на меня пальцем и называя убийцей, Саманта Кент.

— Богом клянусь, я убью тебя! — кричала она.

Трентино с Лопесом успели остановить ее, не дав на меня наброситься.

— Полицейская защита? Ха! Защита нужна мне только от тебя!

Трентино и Лопес принялись заталкивать Саманту обратно в лифт. Наконец двери лифта закрылись, а через несколько секунд утих и поднятый ею шум. Снова установилась тишина. Я обменялся усталыми взглядами с Терри и Виктором. Потом посмотрел на швейцара, видевшего и слышавшего все, что произошло. Я почти не сомневался, что мы с ним думаем об одном и том же: аспирин пригодился бы любому из нас.

Домой я пошел пешком. И Терри, и Виктор предлагали подвезти меня в своих такси, но я их предложения отклонил. Мне требовался свежий воздух. Требовался простор. Времени было уже около трех, а в этот час улицы Манхэттена предоставляют и то и другое в изобилии.

Я старался сосредоточиться на том, в чем по-настоящему нуждался, — на разного рода ответах. Моя Таинственная пациентка озадачила меня еще больше, чем прежде. Зачем она позвонила? Зачем уверяла, будто собирается этой ночью убить Саманту Кент, а сама ничего предпринимать не стала?

Мне пришло в голову, что звонок ее был не чем иным, как напоминанием о том, какой властью надо мной она все еще обладает. Даже в ее отсутствие я все равно остаюсь пешкой в ее игре.

И эта мысль вернула меня на многие дни назад, в Колумбийский университет, к разговору с профессором психологии, доктором Элвином Векслером. Заядлый шахматист, доктор Векслер видел в шахматах метафору практически всего на свете. Наши надежды, наши мечтания, наши страхи — во всем этом позволяло наилучшим образом разобраться именно понимание шахмат.

Приближаясь к своему дому, я обнаружил, что вспоминаю слова, когда-то сказанные мне доктором Векслером. Я получил четверку с минусом за анализ истории болезни, с которым, как мне казалось, отлично справился. И пришел к Векслеру, чтобы выяснить, почему он не поставил мне высшую оценку.

— Все просто, — сказал он. — Вы увидели только то, что находилось прямо у вас перед глазами.

Когда я спросил, что это значит, он поинтересовался, играю ли я в шахматы.

— Немного, — соврал я.

— Тогда вам должен быть известен связанный с ними парадокс — игра бесконечных возможностей, определяемых конечным набором ходов. По сути дела, игра в шахматы происходит у вас в голове, а не на стоящей перед вами доске, — сказал он. — Если вы играете лишь в пределах того, что видите, вам никогда не победить. Чтобы преуспеть в шахматах — как и во всем прочем, — требуется воображение. Способность видеть дальше того, что находится у вас перед глазами.

Он внимательно вглядывался в меня.

— Иными словами, мистер Ремлер, ваша работа доказала только одно — вы прочли историю болезни. А вот те, кто получил высшие оценки, доказали, что прочли скрытый в ней смысл. Увидели то, что стоит за фактами.

Я вошел в вестибюль своего дома. Миновал швейцара, крепко спавшего за своим столом. Войдя в лифт, нажал кнопку. И все это время я продолжал слышать голос доктора Векслера, слова его звучали у меня в ушах, их смысл проникал в мое сознание глубже и глубже. Все последнее время я просто тупо таращился на шахматную доску. Теперь же пришло время поработать головой.

Чуть больше двух часов дня. Вот сколько времени это заняло. Времени, прошедшего с минуты, когда я вышел из лифта, до принятия мной рокового решения.

Первые три часа я потратил на сон, еле-еле позволивший мне высидеть рабочий день — шесть сеансов, отменить которые я не решился. И лишь после ухода четырехчасового пациента я наконец нашел хотя бы один ответ. По-настоящему серьезный. Меня снова подставили.

Моя Таинственная пациентка действительно собиралась убить Саманту Кент. Она солгала лишь относительно времени. Она собиралась также превратить меня в основного подозреваемого. Еще раз. То, что она проделала прошлой ночью, было всего лишь подготовкой.

Она звонит. Я поднимаю тревогу. Все сбегаются на место якобы преступления. А там ничего. И все расходятся по домам.

Таковы факты. Шахматная доска — стоящая у всех на виду. Меня ввели в игру. И я понял, каким будет следующий ход. Саманту Кент найдут мертвой… и все взгляды обратятся на меня.

Ну нет, сказал я себе. Этого я не допущу.

Я позвонил прямо из кабинета.

— Парк-авеню, тысяча тридцать, — произнес мужской голос.

— Да, здравствуйте. Вас беспокоят из цветочного магазина «Фьорилло» на Медисон-авеню, — сказал я. — Нам нужно доставить кое-что живущей у вас Саманте Кент. Вы не могли бы сказать, она сейчас дома?

Вопрос этот заставил снявшего трубку человека на секунду замяться. Он откашлялся:

— Я швейцар. Что бы у вас там ни было, привозите, я позабочусь, чтобы она это получила.

— Мой клиент настаивает, чтобы все было передано из рук в руки.

— Мы не даем сведений о наших жильцах.

— Да, конечно, понимаю, — сказал я. — Но тут вот какое дело. Клиент выложил за букет три сотни зеленых и не хочет, чтобы он долго где-то лежал. Давайте так — если она дома, я пришлю кого-нибудь с букетом, а там уж вы его сами и передадите.

Тяжелый вздох.

— Да, она здесь, — сказал швейцар.

Мне больше ничего и не требовалось.

Затем я позвонил в компанию по прокату автомобилей. Начало вечера, да еще и пятница — дозвониться оказалось непросто. Зато уже через пятнадцать минут я уселся за руль видавшего виды белого «хендаи-аксент».

Я поехал на Парк-авеню, к дому тысяча тридцать и отыскал для машины место прямо через улицу от дома Саманты, место, с которого хорошо был виден вход в здание. После этого мне осталось только сидеть, смотреть и ждать.

Планы на уик-энд сложились у меня окончательно. Если Саманта Кент куда-нибудь поедет, я последую за ней. Не поедет — останусь здесь. В любом случае мне нужно будет что-то есть. И если рестораны доставляют еду к дверям вашей квартиры, то и доставка к дверце стоящего на улице автомобиля никакого труда им не составит.

Правда, после восьми проведенных в «хендаи» часов меня начала донимать порожденная недосыпом ломота во всех суставах, а с нею и скука. А что еще хуже, я засомневался в правильности того, что делаю.

И все-таки я не отрывал глаз от дома.

Рассвет. Время оправданного риска. Короткий сон. У меня было два часа на то, чтобы как-то сгладить воздействие предыдущих двенадцати. Когда я проснулся, слово «посвежевший» мне на ум не пришло. Но, впрочем, состояние мое было достаточно приличным для того, чтобы продолжать наблюдение.

В девять тридцать к дому подъехало такси. С такси всегда мороки не оберешься. Разглядеть, кто из них выбирается, очень трудно. Я вытянул шею, чтобы хоть в общих чертах увидеть приехавшего. Им оказался мужчина. Большие темные очки. Большая сумка на плече. Длинный дождевик с поднятым воротником.

Никто бы ее и не узнал. Даже я. Если бы не одно: серая фланелевая бейсболка с надписью «Янки». Та, в которой она впервые пришла ко мне.

Рука моя рванулась к дверце, нащупывая ручку. Я вывалился из машины, не отрывая глаз от женщины, уже повернувшей к входной двери дома. Ничего, кроме нее, я не видел. Пока не стало слишком поздно.

Я услышал визг покрышек, а все дальнейшее воспринимал как в тумане. Капот фургона, удар, мостовая. Когда я открыл глаза, оказалось, что я лежу на спине и смотрю в затянутое тучами небо. Потом на меня навалилась боль, гулявшая по замкнутому кругу от коленей к бедрам. Какие-то люди подбежали, склонились надо мной и что-то спрашивали. Но я их не слышал. К ним присоединился еще один — молодой мужчина. Водитель фургона.

Мой затуманенный взгляд переместился с лица молодого человека на его одежду. Что-то вроде спецовки, белой, с оранжевыми и зелеными буквами на груди. Надпись гласила: «БУКЕТЫ ОТ МАКСАЙНА». Ирония ироний — меня сбил фургон, принадлежавший цветочному магазину.