Отражения (Трилогия) - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 29

— И что же тому причиной?

— Не «что», а «кто»! Ты!

— О, я польщён. — Странно, ничего не могу найти... — И почему же вы жалеете?

— Меня очень расстраивает тот факт, что я не могу видеть твоё лицо, когда разговариваю с тобой. — Похоже, я доигрался: подобные слова — тревожный знак. Пора принимать меры...

— Поверьте, dou Дэриен, это не самое приятное зрелище на свете... Особенно сейчас.

— Почему... А, ты имеешь в виду клеймо?

— Не только. То ли палач был не слишком умел, то ли, наоборот, с излишним рвением отнёсся к королевскому поручению, но иглы повредили щеку далеко вглубь. Так что половина моего лица почти не двигается...

На лице принца отразилось недоумение пополам с жалостью, и я поспешил отвлечь его от раздумий по поводу моего внешнего облика — не хватало ещё, чтобы одна высокая особа жалела жертву капризов другой высокой особы!

— Простите за глупый вопрос, dou Дэриен, но... где моя одежда? — Я отчаялся сам справиться с возникшей проблемой.

— Её сожгли.

— Что?!

— А чего ты ожидал? Хорошо, что тебя не сожгли вместе с ней!

— Всё-всё? — Я не мог поверить. — И обувь... Тоже?

— Наверное.

На язык просилось с дюжину крепких слов, но я сдержался. Хотя чего мне было жаль, так это своей обувки. Такие удобные, точно по ноге, на заказ были сделаны...

— И что мне теперь, нагишом ходить?

— Кажется, Борг оставил здесь свою рубашку... — неуверенно протянул Дэриен.

— Рубашку? — В пределах досягаемости действительно имелся кусок ткани, я бы даже сказал, кусище... Нет, только не снова...

— Нашёл? — Принц с любопытством прислушивался к моему нечленораздельному бормотанию.

— Да-а-а...

— Размер не тот? — Так, теперь мы ещё и ехидничаем.

— Это мягко сказано... — Единственным достоинством оного предмета одежды было то, что он доходил мне до колен. Шнуровку на вороте пришлось затянуть потуже, иначе я рисковал бы в любой момент выскользнуть из этого балахона.

— Совсем плохо? — участливо поинтересовался Дэриен.

— Жить можно... Я долго спал?

— Три дня.

Ну ничего себе! Надо будет доходчиво объяснить доктору, что чрезмерное употребление мною снотворного может привести к плачевному результату. Проще говоря, однажды я не проснусь. Не спорю, он действовал из лучших побуждений, но опасно надолго отпускать сознание странствовать между Пластами...

Я потёр шею и только тут понял, что с ней не так. А точнее — что не так со всей моей головой. Длина волос изменилась: непокорные вихры топорщились на затылке и щекотали ладонь. Меня... остригли?

— Ну а стригли-то зачем? — со стоном выдохнул я.

— Стригли? — нахмурился принц. — Ах, это... Староста настоял. Чтобы клеймо было на виду. Я решил, что это не такая уж большая жертва для тебя...

— Скоты-ы-ы-ы... — с чувством протянул я. Жертва... Что б ты понимал... Теперь я в самом деле стал пугалом. Да ещё каким! Уж лучше бы наголо обрили...

— Тебе неприятно? — В голосе Дэриена слышалось искреннее участие, и это уже начинало меня злить.

— А вам-то что за интерес?

— Я чувствую себя ответственным, — просто и ясно ответил принц.

Разумеется. Он спас мне жизнь и теперь имеет право влиять на мою судьбу. Приятного мало... Я не люблю влезать в такие долги: отдать их трудно, и они повисают на сердце тяжким грузом.

— Зачем вы остановили казнь, позвольте узнать? — Наверное, голос прозвучал слишком безразлично, потому что Дэриен сдвинул брови.

Не понимаешь? Да, в данный момент мне всё равно, зачем ты это сделал, и вопрос задан главным образом для того, чтобы продолжить (либо завершить — тут уж как повезёт) нашу чрезвычайно занимательную беседу...

— Ты хотел умереть?

— Возможно.

— Ну, извини, не знал. — Улыбка во весь рот. — Если хочешь, можно всё вернуть назад...

Ну и чего ты ждёшь? Что я испугаюсь и поспешу ответить: нет, ни в коем случае? Не испугаюсь. Хватит, ЭТОГО я уже не боюсь. В следующий раз я не позволю застать себя врасплох. В следующий раз?! Да о чём я только думаю? Ну, поганец, ты недалеко ушёл от своего младшего братца — да, лоск у тебя есть, и с избытком, но под слоем напускной умудрённости и отточенных манер скрывается точно такой же капризный ребёнок, заслуживающий хорошей порки. Теперь я буду умнее и найду сначала что-нибудь гибкое и длинное, чтобы не трудить ладонь... Эх, жаль розог здесь не держат...

Наверное, я бы плюнул на ломоту во всех мышцах и осуществил бы маленькую экзекуцию над зарвавшимся сорванцом, но не успел. Со двора донеслись голоса. Встревоженные, даже испуганные. И стоны. Стонала женщина. Женщина?! Я бросился к дверям, морщась от боли при каждом движении.

— Куда ты?

— Спущусь вниз, посмотрю, что случилось, — ответил я, готовясь к главному подвигу на сегодняшний вечер — преодолению лестницы.

Каждая ступенька давалась с таким трудом, что я оказался внизу уже много позже того, как роженицу пронесли в комнату, где доктор принимал больных. Зато у меня было достаточно времени, чтобы определить, насколько тяжело моё собственное состояние: переломов нет, даже рёбра в порядке, но связки на ногах и руках болят неимоверно. Хорошо ещё, что они не разорваны...

Да, это была та самая селянка — с середины лестницы я разглядел бледное, покрытое испариной лицо и выгоревшую на солнце косу.

— Я же просил показать женщину ведунье! — процедил я сквозь зубы в обезумевшую физиономию мужа.

— Да я... Да... Она...

— Олухи! — Я доковылял до приёмной и заглянул внутрь.

Женщине было плохо, это мог бы понять и такой профан в лекарском деле, как ваш покорный слуга. Я несколько раз видел роды (правда, на расстоянии) и знаю, что роженицы испытывают определённой силы боль, но... Эта селянка билась в лихорадке вовсе не от боли. Её терзал страх — это я чувствовал совершенно отчётливо. Мантия лениво облизнулась. Неужели? Опять я во всём виноват! Что же с тобой случилось, дорогуша? Доктор оглянулся, увидел меня и велел:

— Иди сюда. И закрой дверь!

— Как она?

— Плохо. Горячка, но какая-то нехарактерная... Я сделаю всё, что смогу, но боюсь, что в живых останется либо она, либо ребёнок...

— Это было бы слишком печально.

— Да уж, весёлого мало! — Доктор склонился над женщиной, а я воспользовался паузой, чтобы повнимательнее прислушаться к своим ощущениям.

Приёмная была заполнена волнами животного ужаса. Ужаса матери, чувствующей, что её ребёнку угрожает смертельная опасность... Так, что ещё? Бессильная тревога доктора... Из-за двери сочится смешанная с отчаянием надежда... Кто? И где?.. Слабый аромат тёмной Сущности... Ребёнок? Она должна родить, иначе погибнет сама и погубит дитя...

— Сделайте всё, чтобы ребёнок вышел, и как можно скорее. — Голос мой прозвучал расчётливо и бесстрастно — то, что нужно для приказа. Доктор не посмеет ослушаться...

Он и не посмел. Но в тот самый момент, когда голова младенца показалась на свет божий, я почувствовал, как Мантия начинает с глухим шелестом сворачиваться.

Нет, только не сейчас! Ты нужна мне!

«Нужна? — Холодные губы коснулись уха. — Ты же ненавидишь меня...»

Я вздрогнул. Первый раз в жизни Мантия соблаговолила мне ответить... Впрочем, если Слияние и в самом деле произошло, нечему удивляться: мы — одно целое. Отныне и навеки. Однако во всей этой идиллии есть один махонький изъян: моя Мантия, как и я сам, отличается скверным характером...

Пожалуйста, не засыпай! Я должен исправить свою ошибку!

«Мне-то что за дело?»

Ты же всегда защищала меня, почему теперь не хочешь?

«Я защищаю ТЕБЯ, а не тех, кто желает твоей смерти...»

Эта женщина ни в чём не виновата!

«Откуда тебе знать? Если бы она очнулась до казни, то первая бы бросила в тебя камень...»

Нет, я не хочу в это верить! Но даже если... Ребёнок всё равно безвинен! Спаси его!

«Я не могу спасти кого-то, кроме тебя самого...»

Тогда... Тогда — спаси меня!

«Причина?»

Если ребёнок и женщина погибнут, в их смерти уж совершенно точно обвинят меня!