Черный город (с илл.) - Акунин Борис - Страница 42

• Предыдущая
• 42/79
• Следующая

С хромым выходило наоборот — в Баку было много колченогих революционеров и разбойников, причем первые при всем многообразии политических оттенков мало чем отличались от вторых.

Кроме бесплодных поисков у Фандорина было еще два занятия: он ухаживал за Масой, который был по-прежнему очень плох, и вел дневник.

Раздел «Дерево» день ото дня обогащался сведениями о бакинских революционных организациях: большевиках, меньшевиках, анархистах, эсерах, мусаватистах, дашнаках, панисламистах.

Раздел «Иней» выглядел всё мрачнее и мизантропичней. Там подряд шли причитания о скудости человеческого ума, ненадежности морали и крахе технократической цивилизации. Самоедство Эраста Петровича дошло до столь критической точки, что в дневнике появилась запись следующего содержания:

Хуже всего, что в разделе «Клинок», куда полагалось записывать продуктивные идеи, зияли удручающие пропуски. Заполнить их было нечем.

Так продолжалось до момента, когда в комнате, где Фандорин мрачно исполнял долг перед Никки-до, появилась плачущая женщина в черном. Ее несомненно прислала Удача, сжалившаяся над своим полуопальным любимцем.

Эраст Петрович сразу сопоставил два факта: похищение ребенка не ради выкупа, а ради расширения забастовки (мотив явно не бандитский, а революционный); плюс хромой гувернер, который как-то очень легко для драгунского офицера дал себя обезвредить, а затем бесследно исчез.

Расследование, разумеется, полагалось начать с осмотра личных вещей герра Кауница.

Госпожа Валидбекова быстро придумала, как это устроить.

— Я вдова и не должна пускать в дом постороннего мужчину. Но у меня похитили сына. Я женщина, я испугана. Как в Баку поступает женщина, когда она испугана?

Фандорин пожал плечами. Он не знал.

Ответил Гасым, который разглядывал Валидбекову с нескрываемой враждебностью. Ему очень не нравился весь этот поворот событий.

— Когда женщина страшно, она берет телохранитель.

— И чаще всего из северных горцев, — сказала Валидбекова. — Потому что они злые и верные.

— Отлично, — кивнул Эраст Петрович. — Я буду з-злой и верный. Идемте.

На улице она снова укуталась в свои черные тряпки, ссутулилась, походка стала семенящей. Эта дама обладала незаурядными актерскими способностями. Два телохранителя — гочи и аварец — шли, отстав на шаг. Встречные поглядывали на троицу с почтением, но без удивления.

— Что мне сказать забастовщикам? — послышалось из-под чадры.

— Когда вы их ж-ждете?

— Через четыре с половиной часа.

— Я вам отвечу после осмотра комнаты гувернера.

Дом у госпожи Валидбековой был странноватый. Обставлен по-восточному: всё диваны да ковры, резная персидская мебель, на стенах какие-то арабские изречения. А в кабинете стол завален биржевыми сводками и чертежами, целых три телефона, компактный телеграф и даже — новинка из новинок — аппарат факсимильной связи.

— Это-то вам з-зачем?

— Бывает нужно отправить документ с подписью или чертеж, — коротко ответила хозяйка.

Дома она сняла чадру и стала держаться иначе. Глаза смотрели цепко и требовательно, движения сделались резкими, речи немногословными. Невозможно было поверить, что эта дама способна рыдать или умолять. Всяких женщин повидал на своем веку Эраст Петрович, но такой, пожалуй, еще не встречал. Интересный экземпляр. Что за человек был ее покойный муж? Неужели на портрете изображен он — толстощекий боров в феске, с фатовскими усами?

Гасым остался в гостиной пить чай со сладостями, а Фандорин с Валидбековой поднялись наверх, где в маленькой квартирке (прихожая, санитарный узел, жилая комната) обитал хромой.

На лестнице Эраст Петрович покосился в зеркало. Папаху снять он не осмелился, чтоб не сверкать лысым черепом; в сочетании с черной от щетины физиономией вид был просто кошмарный.

Жил герр Кауниц аккуратненько, как подобает немцу и военному.

Диплом за меткую стрельбу. Кубок за верховую езду. Наградной жетон за рубку лозы.

Коллективный снимок семейства. Все надутые, принаряженные, с выпученными глазами. Фатер, мутер, четыре сына (сплошь в мундирах), три медхен.

— К-который?

— Вот этот. Только здесь он совсем молодой. Не похож на себя. Он был высокий, сильный, спокойный. Бедняжка… — вздохнула Валидбекова, но без особенного чувства. Это понятно: мать, думает только о сыне. На чужого человека эмоций не хватает. — Франц наверняка мертв. Сопровождающих всегда убивают. Чтобы продемонстрировать родителям серьезность намерений.

Эраст Петрович ничего на это не сказал. Делиться подозрениями с госпожой Валидбековой в его планы не входило.

Он рылся в ящиках стола, искал какой-нибудь документ с фотокарточкой.

Ага, вот. Герр Кауниц состоял в Bakinische Deutsch-Osterreichische Verein[5] — и был не просто член, а Ordentliches Vorstandsmitglied[6]. С маленького снимка смотрел мужчина немногим за тридцать, с волевым подбородком и уверенным взглядом. Наверное, был хорошим воспитателем для мальчика. Если функции Кауница ограничивались только этим…

— Он что-нибудь говорил о своей деятельности в немецком землячестве?

— Нет. Он мало про себя рассказывал. Я, собственно, не расспрашивала… Если мы беседовали, то лишь о Турале.

— А что вы вообще з-знаете об этой организации?

Валидбекова без интереса взглянула на членский билет, пожала плечами.

— В Баку несколько тысяч немцев — германских и австрийских подданных, прибалтийцев. У них своя жизнь.

Фандорин перешел к книжным полкам. Господин Кауниц был не чужд чтения. Романов нет, зато много литературы по военному делу и спорту. А это у нас что? «Манифест коммунистической партии». Однако тут же Лассаль, Клаузевиц, Ницще. Широкий круг интересов.

— Каких п-политических взглядов он придерживается?

— Понятия не имею. — Хозяйка была удивлена. — По-моему, я ни с кем и никогда в своей жизни не разговаривала о политике. Даже с эсерами, которым ежемесячно плачу две тысячи, чтобы не мешали работать.

Больше ничего, за что можно зацепиться, Эраст Петрович в комнате не нашел. Франц Кауниц был либо непричастен к похищению, либо позаботился перед акцией убрать всё подозрительное. В пользу версии о невиновности говорило то, что деньги, пятьсот с чем-то рублей, остались на месте. Но и это могло быть сделано специально — чтоб запутать след.

— Расскажите как можно п-подробней про телефонный звонок. Попытайтесь вспомнить всё слово в слово.

Память у Валидбековой была отменная. Даже удивительно, учитывая потрясение.

— Значит, вы уверены, что говорил именно русский? — уточнил Фандорин.

— Или тот, кто очень хорошо знает язык. Но даже если они взяли русского посредника, это ничего не значит. И так понятно, кто похитил Турала.

— Вот как? — поразился Эраст Петрович. — Кто же?

— Как кто? — Вдова тоже была изумлена. — Естественно, армяне.

— Послушайте… — Фандорин поморщился. — Вы же умная. Или вы тоже считаете, что во всех з-злодействах на свете могут быть виноваты только армяне?

— Нет, конечно. Мерзавцев много в любой нации. Но это бакинская специфика. У наших бандитов — даже тех, кто называет себя революционерами, — существует распределение: у армян детей похищают тюрки, у тюрков — армяне. Это помогает избежать осложнений с родственными связями.

• Предыдущая
• 42/79
• Следующая