Дети погибели - Арбенин Сергей Борисович - Страница 48
- Предыдущая
- 48/83
- Следующая
– Естественно. Ведь у лиц, которых надлежало арестовать, имелось оружие.
– У меня никакого оружия, кроме кортика, не было, – возразил Суханов.
– А может быть, вы заранее выбросили револьвер?
– Это домыслы. Говорите о фактах.
– Хорошо, – лицо Комарова пошло красными пятнами. – У нас есть показания ещё одного человека. И они недвусмысленно указывают на то, что вы хорошо знали террористку Степанову.
– Знал, – подтвердил Суханов. – Но вовсе не так хорошо, как показалось этому вашему «ещё одному человеку»… А кстати, это не кучер ли?
Комаров понял, что окончательно попал впросак.
«Н-да… Крепкий орешек, – со злостью, смешанной с удивлением, подумал Комаров. – Нужно было проводить дознание обычным порядком. Поручить хотя бы Иноземцеву. Но этот орешек и Иноземцеву не по зубам… Не даётся, подлец, с какой стороны ни зайти!»
– С этой дамой я познакомился на пароходе, – сказал Суханов ровным голосом. – О том, что у неё имелось оружие, или что она была террористкой, я не имел никакого понятия, – Суханов не смотрел на Комарова; казалось, рассказывал для себя самого. Помедлил, а потом неожиданно вскинул голову. – А теперь извольте сказать мне, господин генерал-майор, в чём именно состоит моё преступление. В том, что я оказался в одной компании с террористами? Или в том, что жандармов назвал жандармами, а ловушку – ловушкой? Ведь это была именно ловушка: жандармы дожидались экипаж на лесной дороге. Переодетый кучером агент вместо того чтобы отвезти пассажиров парохода на вокзал (за это он, кстати, просил у нас по два рубля с человека), – привёз нас вместо вокзала в лес…
Суханов замолчал. Он разволновался; от волнения у него разболелась голова, а перед глазами пошли цветные круги. Он с трудом заставил себя сосредоточиться и выговорил:
– И деньги вперёд взял, мерзавец!..
Комаров прокашлялся.
«Действительно, мерзавец!» – подумал он, но не о кучере.
– Ну, вот что, – Комаров перешёл на сугубо официальный тон. – Обвинения вам пока никто не предъявляет. Мы ведём дознание, и вправе задерживать и опрашивать любых лиц, которые имеют касательство до данного дела.
Суханов кивнул.
– И бить прикладом по голове этих самых лиц…
– Ну-с, не забывайтесь! – повысил голос Комаров. – При задержании террористов сейчас возможно всякое. Не только приклады в ход идут, как вы, видимо, слышали, – но и кинжалы с револьверами!
Суханов снова кивнул.
Комаров занервничал.
– Стало быть, до полного выяснения вашей роли во всей этой истории вы будете находиться под стражей.
Суханов скрипнул зубами от боли. Голова уже не болела – раскалывалась на части.
– Вы уже выяснили всю мою роль… Сами ссылаетесь на протоколы… Чего ж вам ещё надо?
Словно издалека, сквозь вату, внезапно забившую уши, Суханов услышал:
– Кажется, ему плохо. Унтер, дайте ему воды!.. Или нет. В камеру его!
МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.
Май 1879 года.
Маков читал почту – с утра её приходило невообразимое количество; большая часть направлялась через канцелярию к товарищам министра или сразу в департаменты и отделения. Но письма особой важности, адресованные лично Макову, приносили прямо к нему, не вскрывая. Маков давно уже завёл такой порядок, ещё в бытность свою товарищем министра.
Это письмо он распечатал, лишь мельком глянув на адрес отправителя. Письмо было написано на гербовой бумаге.
«Лев Саввич!» – такими словами начиналось письмо.
Маков пододвинул к себе конверт, поглядел повнимательней: из Министерства двора, личная печать графа Адлерберга. Лев Саввич стал читать дальше.
«Учитывая важность нижеизложенного, пересылаю вам полученную записку фельдъегерской почтой. Записка была доставлена мне одним гвардейским офицером, которому я безусловно доверяю. В свою очередь, к нему записку принёс его брат, который служит в Штабе округа. Если желаете, можно устроить Вам, уважаемый Лев Саввич, личную с ними встречу».
Маков вскрыл ещё один конверт, никак не подписанный. Но когда Лев Саввич достал из конверта бумагу, глаза его полезли на лоб. В углу бумаги стояла кустарно изготовленная печать с надписью: «Исполком русской партии социалистов-революционеров „Земля и Воля”».
И далее – текст.
«Милостивый государь! ИК русской партии с.-р. „Земля и воля” уполномочил меня обратиться к Вам и сообщить следующее. В актах в Петергофе, когда был убит телеграфист „Петенька” и его супруга, а также в доме „Петеньки” по Малой Болотной улице, агенты ИК участия не принимали. Наоборот, во время акта в Петергофе пострадал наш товарищ, который пытался защитить „Петеньку”. В доме по Мал. Болотной наш агент также не имел намерения покушаться на жизнь Вашего доверенного человека. Более того, в завязавшейся борьбе член ИК ранил агента Охранки, некоего Илюшу, более известного жандармам как „Убивец”.
Всё это не означает, что мы, социалисты-революционеры, отказались от борьбы с произволом и насилием, чинимым Вашими подчинёнными и вверенными Вам охранительными органами. Борьба будет продолжаться всеми средствами. Но в этот критический момент, когда в игру вступила третья, и очень опасная сила, ИК считает своим долгом предупредить Вас о своей непричастности к указанным актам, и, более того, осуждает их».
Подпись: «Член ИК М. Дезорганизационная группа».
И всё.
Маков свернул письмо, положил в конверт.
Однако дела-то принимают совсем скверный оборот. Если уж этот пресловутый ИК, известный больше своими письмами с угрозами, предупреждает об опасности…
Знать бы ещё всех тех, от кого исходит эта опасность. Собрать неопровержимые улики… Но, право, не к этим же «революционерам» за помощью обращаться!..
А надёжных людей больше нет! Последний – Севастьянов, – и тот сражён этим неведомым Илюшей. А впрочем… Маков подумал о военно-медицинской комиссии при МВД. И вздохнул. Нет. Одни вполне продажны, другие ненадёжны, а третьи – просто добропорядочны. Как доктор Кошлаков, например…
А граф Адлерберг? Можно ли ему вполне доверять? И что это за таинственные братья-офицеры, связанные с террористами?..
Конечно, Адлерберг знает очень многое, но какая ему выгода участвовать в заговоре? Ровно никакой. Он министр, пока царствует ныне здравствующий император. А потом его, спустя какое-то время, отправят в отставку. И удалят от дворца, да и из Петербурга как можно дальше…
«Ныне здравствующего императора», – Маков вздрогнул. Какие зловещие слова. Какие зловещие времена…
Камин топился, когда Маков задерживался по вечерам: майские ночи бывали промозглыми.
Лев Саввич взял конверт, подошёл к камину. Поджёг конверт с одного угла; подержал, дожидаясь, пока пламя разгорится. Бросил в камин. Некоторое время поворачивал горящее письмо кочергой. Потом, когда не осталось ничего, кроме золы, тщательно смёл её в решётку.
Вернулся к столу. Письмо Адлерберга тоже лучше было бы сжечь. Но ведь оно в один прекрасный день может стать важной уликой…
И Маков запер письмо в свой личный несгораемый шкап.
Потом присел к столу и быстро написал ответную записку Адлербергу. В записке, между прочим, была фраза:
«Ловлю Вас на слове и прошу устроить мне встречу с братом вашего гвардейца».
Письмо для передачи этому безымянному «ИК» надо хорошенько продумать. «Илюша, значит…» – подумал Маков и, вызвав помощника, потребовал поискать во всех полицейских картотеках человека по имени Илья, или «Илюша».
Суханова выпустили лишь неделю спустя, по постановлению помощника военного прокурора. Постановление не припоздало: просто Комаров распорядился выпустить задержанного лишь после того, как у него исчезли отёки на лице. А то ведь, не ровен час, Морское министерство такой шум подымет… Военно-морской министр Великий князь Константин к таким вещам очень чувствителен.
- Предыдущая
- 48/83
- Следующая
