Какая еще любовь? - Майклз Кейси - Страница 18

• Предыдущая
• 18/62
• Следующая

— Вот здорово, что я догадалась захватить с собой в ванную одежду, правда? — Молли присела на туалетный столик.

— Это как посмотреть. Ты как на это смотришь? — с улыбкой ответил он.

Она сделала вид, что не расслышала, и показала ему бледно-желтое полотенце.

— Видел? Это Марта Стюарт [12].

— Вранье. Совсем на нее не похоже.

— Очень смешно. Я хотела сказать «от Марты Стюарт». Я его сегодня обнаружила в магазине и решила купить. В качестве поддержки. Я подумала, после всего, что с ней случилось, должен же кто-то протянуть ей руку помощи.

— В смысле полотенце. Теперь дела у нее пойдут на лад. Ну а все эти игрушки, ты тоже их купила? Только я начал отчитывать племянников за то, что они залезли к себе в дом и достали все эти ружья, как они заявили, что это твое.

Молли сложила полотенце и положила на туалетный столик.

— Я все им подарю перед отъездом. Только свое водяное ружье оставлю. Мы с ним сроднились.

— Они еще сказали, ты скупила почти весь магазин.

— Вот интересно, они сами во всем признались или тебе пришлось применить силу? Ладно, забудь, я пошутила.

Она придвинулась ближе к зеркалу и сморщила нос: он немного блестел. После раздумья Молли решила, что даже если бы он сиял, как начищенный кофейник, ей на это наплевать.

— Все я скупить не могла. На такое никто не способен. Но все равно здорово! Чего только там нет! Еда, игрушки, одежда… садовые шланги.

— Ты купила садовый шланг?

— Нет, но если бы захотела, то сделала бы это. Америка — великая страна.

— Молли, ты меня пугаешь. Я думал, тебе больше по душе «Нойман Маркус».

— И не ошибся. Но все-таки это было здорово. Только пакетов оказалась куча. Ты же сам видел, как мы их разгружали, — между прочим, мог бы помочь.

— Ты меня видела?

Молли открыла ящик, достала насадку для фена и стала ее прикручивать.

— Когда ты за нами подглядывал? Конечно. Правда, ты отошел на несколько минут и не заметил, что мы отнесли часть пакетов к конюшне. А потом ты повязал вокруг головы галстук и направился к двери. Такие большие окна — это очень удобно. Тебе понравилось?

— Да. Правда, за удовольствие надо, платить: придется мне пригласить Бетани и Билли на воскресный обед. Но мне понравилось.

Мгновение он колебался, а потом сказал восторженно, как пятнадцатилетний мальчишка:

— Ты видела? Господи, ну и вмазал я ей!

Молли улыбнулась.

— И теперь ты этим страшно гордишься?

— Нет. Еще чего. Ну ладно, горжусь. Может, с этой девчонкой впервые в жизни обошлись не как со взрослой. Мне ее немножко жаль.

— Мне тоже. — Молли встала и повернулась к нему спиной, слегка расставив ноги. — Наверное, для нее было бы гораздо лучше, если бы она не умела ни петь, ни танцевать. Хотя, подозреваю, тогда мама Билли была бы от нее не в восторге. А теперь прости, я тебя покину на пару секунд. —

Она легко согнулась почти пополам и включила фен.

Сквозь легкое платье она по-прежнему видела Доминика, хотя и вверх ногами. Доминик уставился на Молли; судя по его лицу, он был озадачен, удивлен и восхищен одновременно.

Каким же он становится милым, когда перестает напускать на себя важный вид. А с галстуком на голове и закатанными штанами выглядел он, пожалуй, глуповато. Доминик резвился, как мужчина, который очень давно не веселился, но еще не забыл, как это делается.

Потому что между горными лыжами в Вэйле, конными прогулками в Вирджинии — какое еще у него может быть веселье? — и бесшабашной беготней, как в детстве, огромная разница. Дети — самые свободные, снисходительные и миролюбивые существа на свете.

Выключив фен, Молли выпрямилась, тряхнула головой, и волосы рассыпались копной кудряшек. На нее вдруг напало искристое настроение. Кудрявое настроение.

— Итак, — сказала она, мазнув губы блеском и оправив ярко-голубое платье, подчеркивавшее грудь и бедра (простенькое: такое мог придумать только великий модельер), — что будем делать дальше?

— Понятия не имею. — Доминик поднялся. — Ты правда не возражаешь, что я здесь сижу?

Молли тряхнула головой, так что ее кудри запрыгали.

— В общем, нет. Я должна как-то заволноваться или что?

Он подошел и погладил ее обнаженные руки.

— Думаю, должна. С сухими волосами ты мне больше нравишься.

— Да ну? Сейчас мне, наверное, надо сказать: «Прошу вас, Доминик, мы же еще совсем друг друга не знаем».

— Наверно. А может, обойдемся без этого? Если ты не против. Ты уже поняла, что я в тебя по уши втрескался?

Молли улыбнулась.

— В какой-то степени.

— И как же ты догадалась? Потому что сводишь с ума любого, кто тебе встретится? И давно к этому привыкла?

— Да нет же, балда. — Она провела кончиками пальцев по его щеке. — То есть привыкнуть-то я привыкла. Просто меня свести с ума гораздо сложнее.

Он склонился к ней.

— Но мне это удалось?

— Да, — выдохнула Молли, глядя в его выразительные карие глаза. — Тебе это удалось.

Для человека, который одним взмахом руки мог заключить многомиллионный контракт, его улыбка получилась какой-то кривой и восхитительно несмелой. Он поцеловал ее в шею за ухом и прошептал:

— Что же нам теперь со всем этим делать?

Поддавшись внезапному всплеску острого желания, Молли порывисто прижалась к нему всем телом — что за ее двадцать восемь лет случалось редко. Откровенно говоря, в амурных делах она осталась на удивление неопытной. Влюблялась она только раз, еще в школе, а в загул ударялась всего дважды.

— Думаю… — проговорила она, пока Доминик покусывал ее ухо, — думаю, мы могли бы вместе изучить природу нашего влечения… не принимая на себя слишком больших обязательств.

Ну вот, она это сказала. Теперь он или разочарованно отстанет, или облегченно улыбнется. Разочарованно — оттого, что она не из тех, кто мечтает выйти замуж и вить гнездышко; облегченно — потому что она не стала ломаться, когда все началось, не станет навязываться, пока все будет в разгаре, и не собирается реветь в три ручья, когда все закончится.

Доминик слегка отстранился и снова посмотрел ей в лицо. Ни разочарования, ни облегчения в его взгляде не было.

Зато было… упорство, что ли? Да, пожалуй, упорство. Но упорство в чем?

Спросить Молли не успела — он снова начал ее целовать. Это оказалось так увлекательно, что она решила отложить игру в «вопрос — ответ» на потом. Она обняла его за шею, а он погладил ее по спине, сверху вниз, и теперь его ладони искали ее грудь.

Он был такой вкусный. Его язык дразнил ее, их рты слились.

Молли положила ладони ему на грудь, чтобы почувствовать сильное биение его сердца.

Магия. Влечение. Жар его тела, его напор, ее отзывчивость. Две половинки одного целого стояли рядом, принимая и отдавая.

И не важно, что они знакомы меньше суток. Она и так знает про его жизнь, награды, талант.

Разве дело в этом? Нет, вовсе не в этом. Ее потянуло к нему с первого взгляда (весьма, кстати сказать, недружелюбного). Наверное, виновата биохимия. Как у зверей, которые находят друг друга по неуловимому запаху. Короче, не важно, как это объясняется, главное, что Доминик явно испытывал то же, что и она.

Этого вполне достаточно.

В следующий миг Молли оказалась на кровати и не стала делано сопротивляться — зачем? Слишком это было прекрасно — обнимать, узнавать его. И сколько желания будили в ней эти ласкающие руки.

— Тук-тук-тук! Молли, ты слышишь? Раз ты стучалась, мы тоже бу… ой!

Как только Молли услышала голос Лиззи, она как-то ухитрилась выпутаться из объятий Доминика, так что когда девочка открыла дверь, они стояли не меньше чем в пяти футах друг от друга, она лицом к двери, он — спиной.

— Чего тебе, мартышка? — спросила Молли, почесывая невидимый прыщик под носом. Кажется, губы покраснели и припухли. — Что, уже пора обедать? Умираю, хочу есть.

На этих словах Доминик сдавленно застонал. Или показалось?

• Предыдущая
• 18/62
• Следующая