Евангелие от Чаквапи - Стукалин Юрий Викторович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/63
• Следующая

— Ешь, — голос был тихим и таким же сухим, как все вокруг. Сью не шелохнулась, продолжая лежать на боку, натянув на голову одеяло. — Ешь, силы тебе понадобятся, — в голосе послышались требовательные нотки, и она открыла глаза, сдвинула с лица одеяло. Рико сидел на корточках возле нее, слегка покачиваясь от слабости. Голова его склонилась на бок, спутанные клочья волос свисали на грудь. «Как же ты теперь жалко выглядишь, мой краснокожий герой», — прошептала она. Обидеть его она не хотела, слова вырвались неожиданно для нее самой. Индеец услышал. Уголки рта его немного двинулись в стороны в слабом подобии улыбки. Он кивнул, соглашаясь, и настойчиво повторил:

— Ешь, — в протянутой к ней руке он держал бесформенный кусок, который Сью сперва приняла за камень. Над камнем поднималась едва заметная дымка.

— Что это? — она проговорила слова совсем тихо, но он услышал и пояснил:

— Печень… Печень лошади. Она придаст тебе сил.

Сью бросила взгляд на сырую, еще дымящуюся печень, и в ужасе отшатнулась:

— Нет, — девушка брезгливо выставила перед собой ладонь, показывая, что ни за что не притронется к куску сырой плоти, вырезанной из еще минуту назад живого существа. Она вдруг ощутила внутри себя неодолимую вину перед бедной лошадкой, убитой только ради того, чтобы они могли утолить голод. — Я… я не буду…

Индеец тяжело вздохнул, помолчал немного, а затем заговорил быстро, но на удивление мягко:

— Солнце встанет часа через три. Еще через час после этого оно снова будет жечь твою кожу, иссушать тебя. Милях в десяти отсюда — вон за теми скалами — он повел головой в сторону расположенной южнее горной гряды, — можно найти пищу и воду. Надо пройти по каньону на ту сторону скал. Там есть роща кактусов — из них добудем воду, а мякоть высушим на солнце. Надолго еды хватит. Если добредем до этой рощи, считай, мы спасены. Если нет — останемся здесь навсегда.

Она посмотрела на указанные Рико скалы — они были совсем рядом. Казалось в миле, не более. Но она знала насколько в пустыне обманчива эта кажущаяся близость — идешь, идешь, и цель пути твоего — вот она, совсем рядом… но все так же недосягаема… Десять миль… При нормальных условиях — два часа неспешным, прогулочным шагом… Но сейчас, когда они полностью обессилены, на это уйдут все пять-шесть.

— Я не смогу.

— Тогда оставайся, — он равнодушно пожал плечами и впился зубами в сырую печень, отрывая от нее кусок. Глаза его стали холодными, как в тот самый первый раз, когда он нашел ее и когда сказал те же слова — «Тогда оставайся». И сейчас, мерно разжевывая кусок сырой печени, он смотрел на нее с тем же безразличием, что и в первый раз. Она видела, как по его подбородку сочится алый сок, и невольно поежилась от отвращения. Рико встал, явно намереваясь уйти.

— Ты не посмеешь. Ты не бросишь меня здесь, — испуганно проговорила она, но он только слабо усмехнулся в ответ, повернулся и побрел в сторону скал.

— Чертов индеец! Дикарь, животное! — ей казалось, что она прокричала ему в спину эти слова, но губы лишь едва разомкнулись. Давясь гневом, она ударила себя ладонями по коленям, ударила больно, в бессильной ярости. Та же ярость, желание доказать этому безмозглому зверю в обличие человека, что она не тряпка, что ничем ни хуже него, заставили ее подняться и пойти следом за ним.

— Все это ваше свинячье мужское высокомерие, — бубнила она себе под нос, буравя глазами его спину. — Только дай вам повод доказать свое превосходство.

Он остановился, поджидая ее, а когда она поравнялась с ним, слегка улыбнулся потрескавшимися, запачканными лошадиной кровью губами, подбадривающе кивнул и протянул ей сочащуюся печень.

Только сейчас она начала понимать, что он поступил правильно, сыграв на ее чувствах, заставив не раскисать, заставив собрать остатки сил и идти. Что он мог еще сделать? Сью понимала, что не сможет он тащить ее на себе, но все равно тихо пробурчала «наглец», стараясь на этот раз говорить так, чтобы он не расслышал. Взяла протянутую печень влажную, скользкую, еще горячую и, закрыв глаза, поднесла к губам, откусила немного, с отвращением морщась. Она думала, что кусок встанет у нее комком в горле, но мясо оказалось на удивление вкусным и мягким. Откусила еще кусок — теперь уже с жадностью вгрызаясь в теплую, сочившуюся кровью мякоть.

— Не спеши, ешь понемногу, — он остановился, прислушался, а затем обернулся, напряженно вглядываясь куда-то вдаль. — На юге собирается песчаная буря, но… — замолчал на мгновение, а затем успокаивающе добавил, — но нас она не достанет, стороной пройдет.

Пока Ник вел машину по темной улице среди полуразрушенных домов, я при включенном в салоне свете лихорадочно листал купленный в Санта-Ане путеводитель, оставляя на страницах бурые отпечатки перепачканными кровью Лаваро пальцами. Больницу на карте Эль-Пайсаноса я нашел без труда. Как и во многих других мексиканских городах, ориентироваться в Эль-Пайсаносе оказалось несложно — улицы не имели названий, а были пронумерованы, — нечетные шли кольцами, а четные расходились от центра города лучами. Больница располагалась в самом конце 32?й улицы на выезде из города. Оставалось только выяснить, где же мы находимся.

В некоторых местах проезд перекрывали горы мусора, и нам приходилось сворачивать в узкие проулки между домами, еще более путаясь в географии негостеприимного города. Мы уже не понимали, в какую сторону едем и с какой стороны приехали. Джип то и дело подскакивал на колдобинах, валявшихся тут и там разломанных досках, и кусках битого кирпича, но Ник не снижал скорости. Крепко вцепившись в руль, он всем телом склонился вперед, едва не налегая на руль, и безумными, перепуганными глазами обшаривал высвечивающуюся в лучах фар дорогу. Я оглянулся на заднее сидение. Лаваро лежал с закрытыми глазами, голова его безвольно моталась из стороны в сторону в такт движениям джипа. Пришпиленный к нижней губе язык несуразно торчал из приоткрытого рта. Зрелище было жутким, но, переборов себя, я протянул руку и приложил пальцы к его сонной артерии. Пульс был — едва заметный, слабый, но был. Лаваро все еще цеплялся за жизнь, и теперь только от нас зависело, получит он шанс выжить или нет.

— Помедленней, Ник, — резко гаркнул я, отводя взгляд от раненого колумбийца. — А то он язык себе откусит.

Никита огрызнулся сквозь зубы, но газ сбросил. Вскоре нам повезло — впереди замаячил просвет между домами, послышался шум улицы. Через минуту мы вырулили из темного проулка к оживленной трассе и остановились. Машины проносились мимо, ослепляя яркими пятнами фар.

— Куда теперь? — Ник повернулся, вопрошающе глядя на меня. Лицо его было белым, как мел, он беспрестанно моргал выпученными, блестящими в свете фар глазами и суетливо тер дрожащими пальцами подбородок. Я не знал, что ему ответить, и лишь неопределенно махнул рукой. Мне тоже было страшно, и я тоже не знал, что делать. Мало того, что наше положение не вызывало оптимизма, в нашей машине умирал человек. Я чувствовал, как по коже слонами бегут холодные мурашки. Ощущение, что, оглянись я на Лаваро еще раз и обязательно увижу смутную тень в черном балахоне, занесшую над ним острую, крючковатую косу, не покидало меня… Присутствие смерти… Я физически чувствовал ее — тихую, страшную, холодную, скрывающую под темной рясой сгусток всесильной злобы, готовый выплеснуться в любой момент и навсегда поглотить раненого колумбийца, а заодно и нас с дрожащим от страха Ником. Даже в джунглях у ФАРКа я не испытывал такого ужаса, как сейчас…

Никита молча, насупившись, оглядел лежащую перед нами дорогу — три полосы в одну сторону, три в другую, — и, вырулив из темного проулка, влился в поток машин. Мы медленно ехали вдоль тротуара, всматриваясь в висевшие на стенах домов таблички с номерами строений, пока не наткнулись на то, что искали. «Calle 28»[5] — возвещала флуоресцентная вывеска на углу одного из домов. Судя по возрастающей нумерации домов, мы двигались в направлении выезда из города, и теперь оставалось только свернуть на первом же перекрестке, пересечь 30?ю улицу и выскочить на 32?ю. Ник резко прибавил скорость.

• Предыдущая
• 37/63
• Следующая