Андеграунд, или Герой нашего времени - Маканин Владимир Семенович - Страница 108

• Предыдущая
• 108/126
• Следующая

Раздумье было вот о чем: я ведь не сторож квартиры в прямом смысле. Я лишь более или менее регулярно сюда заглядываю, с тем чтобы оставленное на меня жилье не соблазнило никого забраться за поживой ни через дверь, ни в окно (мальчишки). Если же нагрянули профессионалы, я никому ничего не должен. Ловянников и сам столь деликатную разницу отлично понимает (это понимают все хозяева). Свяжут — сиди спокойно. Не пыли. Таковы правила. Все их знают. Меня же задела сама небрежность поведения, свинство пришельцев: их варяжское (ворюжское) желание все перевернуть, искать, разбросать, безнаказанно насвинячить и уйти. (После чего мне наново прибирать, чтобы жить здесь дальше.) Не мог же я знать, что они пришли всего лишь порыться в книгах. Минуты две-три я раздумывал. Оружие подобралось легко: маленький табурет для сидения в ванне. А задвижка хиленькая (я знал) — ударом плеча дверь откроется сразу.

Я помнил про инициативу. На порыве, взметнув маленький табурет, вбежал в комнату и замахнулся, как бомбой. Замахнулся на первого — на ближайшего из них, читавшего книгу (так мне показалось). Зычно крича: «Убирайтесь во-оон! во-он!..» — я целил сиденьем ему в голову (плашмя, без крови). Но не ударил. (Угроза страшнее, чем ее выполнение.)

Его повернувшееся ко мне, удлиненное испугом лицо выразило сильное удивление. Он поднял обе руки, как бы сдаваясь. Книга осталась на коленях. «Тихо. Тихо. Мы уходим. Ты прав, — сказал он. И повторил с неким усиленным значением: — ты прав...» — после чего один за одним, гуськом, все трое убрались. Победа далась легко. (Двое других тоже держали в руках книги. И тоже казались сильно удивлены: хам ворвался в библиотеку.) Ушли без шума.

Они спускались не лифтом, а лестницей (незаметнее), один, оглянувшись, ворчнул: «Вот тебе и банкир!..» Я стоял на лестничной клетке (все еще с табуретом в руке), а они уже сбегбли вниз по гулким ступенькам: там, на ступеньках, бухали теперь их ноги, бухала вся их досада. Вскрик в общаге, если он одноразовый, ничего не значит. Даже старухи не выползли в коридор полюбопытствовать. Я вернулся. Так, одним из первых, я узнал, что Ловянников работает в банке. Валюту, что ли, искали? (В книгах?..) Нападавшие успели протрясти и просмотреть лишь две полки его скукотных бухгалтерских томиков. Марс со стены мне подмигнул.

Я подумал: в следующий раз кликну Акулова. Но он меня не понял — Акулов не хотел меня понимать (когда я этим же вечером рассказал про нападение).

— Банкиру надо — пусть сам выкручивается.

— Это мне надо.

Акулов только пожал плечами и повторил, различая нас интонацией: при случае он мне поможет, прибежит, но этот Ловянников пусть сам озаботится, сам сообщает в милицию. А если что не так, пусть богатенькие бросают тебе и мне свои мятые рублики...

Но и Ловянников, вернувшись, выразил свое отношение схожими словами: мол, стоило ли рисковать, Петрович, — эти трое ушли бы сами!..

А когда я сказал, что дело не только в учиненном в квартире беспорядке, что я в ванной не душ принимал, а сидел запертый и униженный, и что эти, мол, трое скрутили мне руки, Ловянников тотчас припомнил тот наш разговор о поколениях и не стал возражать — лишь интеллигентно, тонко улыбнулся:

— Ах да! Вы же литератор.

Он все-таки немного лукавил, когда, улыбаясь, уверял меня, что такова жизнь — мол, воры и есть воры, были и будут, его этим не задеть. (Улыбающийся и умный.) Вскоре же Ловянников опять уезжал и, оставляя на меня квартиру, пригласил к себе — чай перед отъездом. (Отчасти легкая беседа. Отчасти инструктаж. Как всегда.) Но на этот раз Ловянников выложил главное: квартиру, которую я не раз сторожил (и в которой мы с ним так привычно сидим, пьем чай), у него хотят отнять.

— Кто? — я удивился.

Ловянников не знал кто. Кто-то, живущий здесь же, рядом, настойчиво выживал Ловянникова из квартиры, сам оставаясь в тени. Ловянников уже дал ему прозвище — Серый, потому что тот притаился, невиден, хищник в зарослях.

Опасность состояла в слухе, вдруг прокатившемся по этажам, — у Ловянникова уже, мол, появилась другая квартира, в четыре комнаты, шикарная, на Новом Арбате. Купил. Каким-то образом про его квартиру пронюхав, этот Серый теперь натравливал общажный люд. Уже все знали, что Ловянников крупная фигура в банке и что квартиру купил, знали, и потому просто, по-общажному подставили свежеиспеченному банкиру ножку — не дали эту однокомнатную (в которой мы сидим) Ловянникову приватизировать, а значит, и продать. Фиг ему. Они заберут квартиру даром, за ноль. Дело за малым: выжить Ловянникова отсюда.

— ... Жэк стал на сторону общаги. Это ясно. У Серого в жэке свой человек.

— Вы для них — богатый, — напомнил я.

В тот день я принес к чаю (и к разговору) пряников, чтоб не с пустыми руками. Пряники свежайшие. И такие же свежайшие, с белой перламутровой осыпью, пряники были куплены Ловянниковым к чаю для гостя (для меня) и уже застыли горкой на блюде. Купил по дороге к дому. Мы посмеялись совпадению.

— Вы для них — богатый, молодой, без семьи. И у вас уже есть квартира в четыре комнаты.

— Но у Серого тоже есть квартира, почему я должен ему уступить мою? — Ловянников повторил с нажимом: — Почему я должен уступить мое?..

Рослый Марс во время зачайного разговора сидел поодаль с полным безразличием — тем не менее с лету ловил у самого пола пряник за пряником.

— Они уже сделали какой-то первый шаг?

— Да, — сказал Ловянников небрежно. — Они побили меня...

Побили его в полутьме у самого входа, пока что несильно и наспех. Но ударили ногой в пах. И крикнули вслед, житья, мол, здесь ему век не будет и чтоб выметался.

А я подумал: в квартире избить не посмели, боясь Марса.

Ловянников записал мне номер своего мобильного телефона.

— ... Если что, дайте знать сразу. И прошу вас: ничего за моей спиной. Ничего лишнего. Не войдите с ними в сговор! — Ловянников засмеялся.

— Этого вы могли мне не говорить.

— Знаю, знаю! Но ведь бывает же, что человек возвращается из поездки, а его мебель уже неделю как вынесена на улицу...

Я не спорил. С хозяйской точки зрения мальчишка (Ловянникову только-то за тридцать) был прав и предупредителен, вдруг вольно или невольно сговорюсь, стакнусь с ними.

— А главное, Петрович, будьте осторожнее. Теперь ведь все по-иному: прекрасное, но смутное время!

Ловянников ничуть не серьезничал, не нагнетал, но важную паузу выдержал. И метнул пряник. Марс поймал.

— Постараюсь, — пообещал я.

— Квартирка неплохая. Аппетитная.

— Да.

Я сказал — что, если я выйду на них и попробую их слегка осадить?

Он засмеялся:

— Да они вас прибьют!.. Поймите, я действительно о вас радею. Вы мне симпатичны. Мне совершенно неинтересно, чтобы седой нищий литератор с хрипатым голосом (я...), с которым приятно побеседовать за чаем, валялся на черном ходу с пробитой головой.

— Ну уж! — сказал я.

— Не «ну уж» — а точно. Никаких контактов с ними.

— Да почему?

Он развел руками:

— Такие люди. Такое время. Вот увидите: к моему возвращению они сделают второй шаг...

И точно, едва Ловянников вернулся, те, что его выживали, этот шаг сделали: убрали Марса.

Оказалось несложно — Ловянников с псом на обычную вечернюю прогулку спускались вниз лифтом: они вошли в кабину, как всегда, на пятом этаже. А на четвертом лифт остановился по вызову и вошли еще два мужика, довольно молодые, смеющиеся — один из них тут же нажал кнопку: третий. После чего эти двое играючи — оба в потертых кожаных перчатках — затолкнули Марсу в глотку, прямо-таки забросили туда белые шарики. Зажали пасть, чтобы не выплюнул. Все заняло секунды. Лифт открылся, и на третьем оба вышли. Сбежали не спеша вниз. Обомлевший Ловянников остался в лифте с псом, уже исходившим пеной.

Ловянников взял тяжелого дога на руки. Шатаясь, кое-как поднял, вынес из лифта — пытался нести, помочь, а пес уже кончался и только крутил по сторонам мордой, искал рядом. Что пес искал?.. Ловянников сказал, что пес его искал, не хотел умирать, пока не поймал взгляд хозяина. Остановился глазами на Ловянникове, тогда они и погасли.

• Предыдущая
• 108/126
• Следующая