Холодная война - Арчер Натан - Страница 4

• Предыдущая
• 4/51
• Следующая

Должиков хмыкнул.

— Ну что ты, Петенька, погода что надо, лучшей и пожелать невозможно, — ответил он в тон приятелю, надевая второй сапог. — Я так рад, что всех нас отправляют на выполнение этого маленького задания! — Он притопнул обутой в сапог ногой. — Знаешь, Петро, меня мучит вопрос: будь аппаратура нашего бесконечно любимого Собчака хотя бы чуточку более чувствительной, не отправляли бы нас обследовать каждый бугорок и впадинку на его самописцах?

— Ты несправедлив, Дима, — мягко заметил Уткин, который только что закончил проверку своего АК-74. — Часто ли Собчак посылал нас на нефтепровод? За весь пошлый год раза два, может быть, три.

— А сколько раз мы хотя бы что-то обнаружили? — возразил Должиков, поднявшись с койки, на которой сидел, и направился к вешалке за шинелью. — Последний раз, насколько я помню, об один из сейсмических датчиков Собчака просто споткнулся олень. Было, наверное, исключительно важно срочно расследовать это происшествие и немедленно доложить обо всех подробностях в Москву!

— На этот раз, Дима, — вступил в разговор Сальников и широко ухмыльнулся, — возможно, заявился американский северный олень-шпион! — Он уже натянул рукавицы и хлопнул ладонями. — Кроме того, разве нас посылает Собчак, а не отважный лейтенант Лигачева?

— По крайней мере, лейтенант отправляется вместе с нами, — пробормотал Должиков, возясь с пуговицами, — а Собчак остается в тепленькой лаборатории, чтобы не спускать глаз с показаний своих драгоценных механизмов.

— Наблюдение за показаниями — это работа Собчака, — обрезала его лейтенант Лигачева, появившаяся в дверном проеме. — Ваше дело — установить, что именно означают показания приборов. Прекратить перебранку и шагом марш на выход! Бегом в машину!

Уткин и Сальников бросились за дверь к поджидавшему их снегоходу, остальные стали торопливо подтягивать ремни и застегивать последние пуговицы. Лигачева наблюдала за погрузкой из дверного проема, опустив снегозащитные очки, чтобы подчиненные не могли видеть ее глаза.

Люди не имели представления, зачем их выгнали из тепла на лед, не знали, почему расследование последней встряски важнее всех предыдущих. Едва ли можно было ожидать, что они не станут ворчать в сложившихся обстоятельствах.

Лигачева прекрасно все понимала, но не считала необходимым что-либо менять. С их ворчанием можно мириться. Она ничего не сказала своим людям о радиоактивности, потому что не хотела их пугать. Среди них не было опытных воинов, которые умеют превозмочь страх или настолько закалены, что им все нипочем; большинство ее подчиненных — просто дети, мальчишки восемнадцати-двадцати лет, за плечами у которых всего несколько недель опыта жизни в суровых арктических условиях и нет никаких научных знаний. Лучше уж пусть ребята поворчат, думала она, чем ударятся в панику.

Просто дети во главе с отважным лейтенантом Лигачевой среди ледяной пустыни, с горечью посочувствовала она мысленно им и себе. Она не ребенок, но пока она здесь, ее карьера будет пребывать в такой же мерзлоте, как и все вокруг.

Она еще слово в слово помнила то, что сказал ей генерал Пономаренко в день ее назначения командиром заставы Ассима на нефтяном месторождении Ямала:

— Это важный пост, Лигачева, постарайтесь справиться со своими обязанностями, и для вас, возможно, найдется место у меня в штабе.

Она все еще помнила глуповатую, снисходительную ухмылку на его лице, когда он говорил ей это. Место в его штабе, как же. Скорее она научится выращивать здесь апельсины в свободное от служебных обязанностей время.

Пономаренко знал, куда отправляет ее, — подальше с глаз, туда, где промах можно утаить или просто проигнорировать. Какое доверие оказал он ей, отправляя в такое место, где она могла замараться как угодно, а с него в любом случае будут взятки гладки! И ведь он наверняка все это время сам себя дружески похлопывает по спине за дальновидную политику, за то, что не попытался разделаться с ней открыто просто потому, что она женщина и не скрывает своих демократических убеждений.

— Пошевеливайтесь, — крикнула она одевавшимся солдатам, — снегопад не прекратится еще много часов, а температура продолжает падать. Чем дольше будете копаться, тем будет хуже, а чем скорее мы отправимся, тем раньше вы вернетесь к своим картам и спиртному.

Люди вышли и забрались в «транспортное средство» — громадный трактор на снегоходных гусеницах с прицепленным к нему вагончиком на полозьях. Сальников сидел на водительском месте, двигатель работал; едва последний сапог оттолкнулся ото льда, он включил передачу, и они отправились в путь.

Дозор покидал комплекс насосной станции, направляясь к магистральной ветке нефтепровода. Лигачева молча сидела возле водителя. Когда они приблизились к громадной трубе, Сальников бросил на нее взгляд, ожидая команды направления. Она показала его жестом. Он кивнул и повернул машину на север. Трактор, пыхтя, покатил вдоль трубопровода. Это был не самый короткий маршрут к месту их назначения, но тропа, проторенная обслуживающими нефтепровод рабочими, по крайней мере не позволит им заблудиться в полярной ночи.

В кабине трактора их было только двое, все остальные ехали в прицепе, несомненно обмениваясь шутками и непристойными анекдотами. Если никто из них не ухитрился тайком прихватить с собой хотя бы литр водки, это по-настоящему удивило бы Лигачеву; она не сомневалась, что бутылка ходит в прицепном вагончике по кругу, но они даже не подумают угостить своего командира и водителя.

Лигачева вглядывалась в холодную пустоту за окном, клубившуюся вихрями снега, видела нечеткие очертания железобетонного ограждения трубопровода, скрывавшие от нее половину мира; все было только белым и серым, свет фар трактора не вырывал из этого однообразия ни одного цветного пятна. Она чувствовала, что жестокий холод ледяной пустыни медленно, но упорно проникает в кабину, несмотря на работавший на полную мощность обогреватель.

Воображение рисовало ей окружавшие это ледяное поле зрительские трибуны, на которых обосновались генералы, государственные чиновники и политики; эти трибуны простирались до самой Москвы, но занимавшихся своей мышиной возней зрителей нисколько не интересовала ее глупая и бессмысленная игра на этой далекой для них заснеженной игровой площадке. Доброе имя ничего не значит. Власть не имеет значения. Сиди в тепле, старайся выжить, только это принимается в расчет.

— Стоп, — сказала она, когда фары трактора осветили указатель восемнадцатого километра, намалеванный ярко-красным цветом на серовато-белесом ограждении нефтепровода, — поворачивайте на восток. Наша Цель в четырех километрах отсюда. — Она постучала пальцем по разложенной на коленях карте, затем проверила направление по компасу и повторила: — Четыре километра.

Сальников бросил взгляд на карту, затем на датчик наружного термометра. Он помедлил, вглядываясь в темноту.

— Становится... холоднее, лейтенант, — заговорил он неуверенным тоном, — сорок ниже нуля, а снегопад усиливается. Не повернуть ли нам назад, попробуем добраться туда в другой раз, когда потеплеет...

— Всего четыре километра, Сальников, — возразила Лигачева, стараясь говорить без раздражения, — это пустяк. Радуйтесь возможности подышать свежим воздухом.

Сальников прикусил язык, повернул трактор и повел его прочь от успокаивающей надежности опорных конструкций и ограждения нефтепровода в пасть кромешной тьмы дикой сибирской тундры. Лигачева покопалась в своем вещевом мешке и вытащила то, надобности в чем ей иметь не хотелось бы.

— Что это? — спросил Сальников, искоса бросив взгляд на приборчик.

— Ведите машину, — сказала Лигачева. Ему незачем знать, что в руках у нее счетчик Гейгера.

Прибор отрывисто зажужжал, когда она направила датчик вперед по ходу трактора, но уровень радиации был пока неопасным. Насколько могла судить Лигачева, фоновая радиация определялась совсем немного выше нормы. Вероятно, источник, вызвавший всплеск на диаграмме Собчака, уже иссяк.

• Предыдущая
• 4/51
• Следующая