Мастера детектива. Выпуск 3 - Сименон Жорж - Страница 48
- Предыдущая
- 48/195
- Следующая
Карла, говоря о Маню, ласково называла его «мсье Эмиль». Джо Боксер, говоря о Доссене, называл его «мсье Эдмон», потому что тот был сыном богача, владельца завода сельскохозяйственных машин, а возможно, также считал его главарем, ведь Эдмон всегда платил за всю компанию.
Лурса вникал в слова Джо, как в текст книги. Он копался в них, жадно выискивая мельчайшие крупицы правды.
Видно, Джо уже успел привыкнуть к своему клиенту, к его мохнатой большой голове, к его водянистым глазам, потому что, поднявшись, предложил на сей раз по собственному почину:
— Разрешите повторить?
Он подал грог и снова без церемонии уселся рядом с Лурса.
— Нынче днем я все время ждал, когда вы придете меня порасспросить. А потом решил: раз тут замешаны молодые люди из лучших семей, дело замнут. Однако говорят, что мсье Эдмона вызывали в суд.
— А кто вам сказал?
— Тот, что из банка… Как же его звать? Ах да, Детриво. Вот уж чего я не могу взять в толк, почему он с ними связался… Вы его знаете?
— Нет.
— Высокий такой, тощий. Правда, в их годы все худые, один только колбасник жирный. Но этот банковский хоть и тощий, но на них не похож в очках, волосы на пробор, и уж до того чинный, до того стеснительный, прямо на нервы действует. Говорят, что его папаша тридцать лет кассиром работает в том же банке… Можете себе представить, какой у них начнется тарарам! Он и так совсем голову потерял.
— Кто, отец?
— Нет, сын. Примчался сюда на велосипеде сразу же, как кончил работу. Думаю, что он получил записочку…
Записочку от Николь, черт побери! Никого не забыла, пришлось их Карле побегать по городу!
— Он боялся возвращаться домой. Спросил меня вроде бы и не про себя насчет парижской полиции, скоро ли она обнаружит в случае надобности человека. Я ему посоветовал не удирать, сказал, что через несколько месяцев все равно найдут…
Возможно, Боксер вдруг почувствовал смутную тревогу: уж слишком невозмутимо спокоен был Лурса.
— Скажите, вы сами этим делом займетесь? Говорят, когда вы выступаете в суде, дело почти наверняка выиграно, только выступаете вы нечасто. Во всяком случае, если я понадоблюсь вам как свидетель… Конечно, у меня, как и у всех нас, грешных, были в прежние годы неприятности с полицией, но со времени последней амнистии я перед законом чист как стеклышко. Они и заикнуться об этом не имеют права.
Лурса не мог заставить себя встать и уйти. Он злился, что сидит здесь, слушает, и в то же время весь внутренне дрожал от возбуждения, как ребенок, которому рассказывают захватывающую сказку, и как бы ни была она длинна, ему все мало.
— А что такое их «Приют утопленников»? — спросил он, подавляя в себе желание заказать четвертый стакан грога.
Глаза у него уже пощипывало. Ему было жарко. Не следовало бы нынче вечером пить лишнего.
— Откровенно говоря, ничего особенно. Просто они выдумывали невесть что. К примеру, если они встречали у меня какого–нибудь незнакомого парня, они тут же сочиняли, будто это опасный рецидивист. А то уверяли, что за ними следит полиция, и посылали меня поглядеть, нет ли кого на улице. Думаю даже, что все они накупили себе револьверов, только не посмели пустить их в ход.
— Однако один все–таки осмелился и пустил в ход! — прервал его Лурса.
И где? У него в доме! Под его кровом! И никто в их городе Мулене, а он еще меньше, чем прочие, не подозревал, что существует группа молодежи, живущая своей особой, отличной от других жизнью.
Эдмон был ласков со своей мамочкой, ласков, как девчонка, об этом постоянно твердила Марта, ставя сына в пример. А вечером…
— Сколько я вам должен?
— Шестнадцать франков. Я посчитал вам, так сказать, как другу, как им… А по–вашему, тот, кто стрелял… сойдет это ему с рук, то есть найдут смягчающие?
Джо говорил со знанием дела, только старался избегать кое–каких слов, видно, был стреляный воробей.
— В последнее время здорово придираются. В Руане казнили парня, а ему и девятнадцати не было.
На углу улицы Лурса натолкнулся на одну из тех двух девиц; раскрыв зонтик, она прогуливалась взад и вперед по тротуару, ковыляя на высоких каблуках, и, заметив адвоката, фамильярно бросила: «Спокойной ночи!»
Он взбунтовался, не пожелал возвращаться домой, в свою конуру, где увяз, как в болоте, на целых восемнадцать лет. И сделал нечто совершенно неожиданное. Очутившись на площади Алье и увидев проезжавшее мимо пустое такси, он окликнул шофера:
— Знаете кабачок, который называется «Приют утопленников»?
— Это не со стороны старого почтамта?
— По–моему, да.
— Значит, вас туда везти?
Шофер, с виду добродетельный отец семейства, испытующе оглядел клиента и наконец соизволил открыть дверцу.
— Туда и обратно получится шестьдесят франков.
Сколько же времени он не пользовался такси, особенно ночью? Вряд ли он даже помнил своеобразный запах ночных улиц, пригороды, новый квартал за кладбищем, где жил Эмиль Маню со своей матерью.
— Что–то горит! — проговорил шофер, оглянувшись. Тлел окурок, который Лурса кинул на коврик и плохо притоптал каблуком.
— А знаете, боюсь, что там уже все улеглись.
Лурса попала частная машина давнишнего выпуска, где водитель не отделен от пассажира. Чувствовалось, что шофер не прочь поболтать. «Дворники» с противным скрипом ползали по ветровому стеклу. Время от времени их ослеплял свет фар встречных машин.
— Подождите–ка, кажется, поворот здесь… Признаться, нечасто сюда приходится ездить.
В конце разбитой дороги, метрах в двухстах от фермы с выбеленными известью стенами, они заметили поблескивавшую ленту реки, низкий болотистый берег и трехэтажный дом, откуда падал свет.
— Вы там долго задержитесь?
— Не думаю.
Он прочел все на свете, все переварил, все передумал, старался день за днем, год за годом решить все вопросы, которые ставит перед собой человечество, и не умел сделать того, что умеет любой, — войти в кабачок, сесть за стол.
Откровенно говоря, он даже не подозревал, что существуют подобные места, и продвигался поэтому как–то боком, подозрительно оглядываясь вокруг.
Однако пресловутый кабачок оказался обыкновенным кафе, много опрятнее, чем обычные пригородные заведения, со своими выкрашенными масляной краской стенами, с многоцветными рекламами и со стойкой из лакированной сосны.
Кабачок, неизвестно почему, производил впечатление, скорее, частного дома, хотя тут, как и полагается, стояли в ряд столики, а на полках красовались бутылки. Здесь было как–то чересчур мирно, даже интимно, словно на кухне у хозяев средней руки. Окна были плотно прикрыты занавесками кремового цвета.
За одним из столиков сидел посетитель, мужчина средних лет, и Лурса принял его за торговца зерном или птицей. Впрочем, еще у входа он заметил грузовичок с потушенными фарами.
Рядом с торговцем сидела молоденькая девушка, и, когда адвокат открыл дверь, ему почудилось, будто торговец быстро отдернул руку от зада девицы.
Теперь они вдвоем уставились на Лурса и ждали, заинтригованные или раздосадованные. А он уселся за столик, снова отряхнул свое тяжелое намокшее пальто.
— Что прикажете? — спросила, подходя к нему, девушка.
— Грога.
— Очаг уже потушили, а газа у нас нет. Может, возьмете стаканчик рома?
Она открыла крашеную дверь и крикнула, закинув голову к площадке лестницы:
— Мама! Эва!
Потом вернулась к своему кавалеру, положила локти на стол и улыбнулась ему со всей любезностью, на какую только способен человек, падающий с ног от желания спать.
— Ну, что же вы ему ответили? — полушепотом спросила она, по–видимому продолжая прерванный разговор.
Дверь, ведущая внутрь заведения, так и осталась открытой. А там, в темноте, Лурса разглядел смотревшую на него женщину, очень худую, лет сорока; верно, она уже собиралась ложиться, так как в волосах у нее торчали бигуди.
Их взгляды встретились, и женщина отступила в темноту, исчезла, очевидно, поднялась на второй этаж, где сразу же затопали над головой Лурса по крайней мере две пары ног. Только минут через пять появилась Эва, до того похожая на сидевшую за столиком девушку, что Лурса сразу догадался, что это сестры, и когда она подошла к нему, его обдало приторным запахом только что поднявшейся с постели женщины.
- Предыдущая
- 48/195
- Следующая
