Струны сердца - Макбрайд Мэри - Страница 10

• Предыдущая
• 10/33
• Следующая

Гидеон порылся в седельной сумке и достал печенье и небольшой кусочек вяленого мяса.

— Пиршеством это не назовешь, — сказал он, садясь рядом, — но ты же знаешь пословицу: «Беднякам не приходится выбирать»? Особенно конокрадам.

Хани промолчала, потому что рот ее был набит печеньем и мясом.

— Тебе надо было остаться с Логаном, Эд. С ним безопаснее.

— Без денег? Да он бы меня на куски разорвал!

— Значит, ты украла у него лошадь, чтобы его умиротворить, а? — расхохотался Гидеон. — Думаешь, он считает тебя! виноватой в том, что я ограбил его банк?

— Да, конечно.

— Но что ты могла сделать?

— Задержать вас. — Бирюзовые глаза сверкнули в свете костра.

— Ты и вправду думаешь, что смогла бы меня остановить, Эд? Тогда, в банке?

— Или сейчас? Ведь я могу сделать с тобой все, что захочу.

И хотя она кивнула, в глазах ее мелькнул страх. Она его испугалась! Черт! Меньше всего он хотел этого. Но кто-то же должен ее пугнуть — для ее же блага.

— Ладно. Ты очень старалась, ясноглазая. Но дело сделано, так что оставь свои попытки.

— Не оставлю до тех пор, пока не верну деньги.

— Ты никогда не найдешь этого чертова мешка, и я тебя к нему не приведу.

— Когда-нибудь вам все же придется их забрать. Какой смысл иметь много денег и не иметь возможности их тратить? Спорю, вы украли не менее десяти тысяч долларов. Вы их пересчитали?

— А как же.

— Ну и что? Сколько у вас? Десять тысяч, а может быть, двенадцать?

— Достаточно.

— Достаточно для чего? Что вы собираетесь делать с такой кучей денег? Накупите лошадей? Красивой одежды? Женщин?

— Похоже, одна у меня уже есть, к тому же досталась даром, — усмехнулся Гидеон, поправляя одеяло на плечах Хани и чуть задержав руку.

Возмущенно фыркнув, она сбросила руку.

— Сомневаюсь, что вам ведома разница между леди и потаскушкой.

— Может, и неведома, зато на конокрадов у меня глаз наметанный. — Сказав это, он откинулся на лежавшее позади него седло, скрестил руки на груди и закрыл глаза. — Давай спать, ясноглазая. Завтра нам предстоит долгий путь.

— Обратно? — Мурашки пробежали у нее по спине. Что, если там ее ждет разъяренный отец? Как она появится без денег?

— Нет. На юг.

— О! А что там?

Гидеон устроился поудобнее и прикрыл глаза рукою.

— Большой и богатый банк. А теперь помолчи и постарайся уснуть.

Небо было безоблачным, а звезды сверкали словно алмазы, рассыпанные по черному бархату. Гидеону Саммерфилду понадобилось пять лет, чтобы оценить красоту этого ночного неба. Раньше, когда он был вынужден смотреть на него сквозь решетку камеры, оно казалось ему серым и неприветливым. Теперь оно будто укрывало его, словно теплое шерстяное одеяло, усыпанное блестками.

А еще, до тех пор, пока ему было в этом отказано, он не ценил простую физическую близость другого человеческого существа. Он шевельнул затекшей рукой, стараясь не разбудить доверчиво прижавшуюся к нему девушку. Только невинное дитя может спать так крепко. То, что он сейчас испытывал, не было сексуальным влечением — хотя оно жило в нем постоянно, подобно басовому аккорду в песне, — а просто радостью оттого, что рядом живая душа.

Милостивый Боже! Сколько же времени он провел в одиночках, лишенный всего того, что делает человека человеком? Иногда ему казалось, что он сойдет с ума, прислушиваясь лишь к собственному дыханию.

Ему минуло десять лет и ростом он был не выше колоска пшеницы в поле, когда синебрюхие ворвались к ним во двор и стали срывать ставни с окон и рубить перила крыльца. Он выбежал из дома, с трудом удерживая в руках ружье, размером превосходившее его. Кто-то вырвал у него ружье, а потом его повалили на землю и связали веревкой.

Он не видел, кто бросил зажженный факел в их дом, да и огня не видел, потому что ему накинули на голову мешок. Но он слышал крик матери, когда его бросили поперек седла и увезли в неизвестном направлении. Сначала он тоже кричал, но потом стих и уже ничего не понимал и не чувствовал.

Гидеон глубоко вдохнул ночной воздух, чтобы удержать навернувшиеся на глаза слезы. Все это в прошлом, черт побери! С этим покончено навсегда. Правда, будущее рисовалось ему не слишком ясно, но одно он знал твердо: в тюрьму большие ни за что не сядет.

Он взглянул на лицо Эдвины: тени от длинных ресниц легли на нежную кожу, влажные губы полураскрыты. Судя по тому, как она испугалась, когда он ее поцеловал в первый раз, она еще к этому не привыкла. Однако, если принять во внимание, как быстро поддались поцелую ее мягкие губы, ей понадобится не слишком много времени, чтобы научиться.

Черт! Приятно думать об этом, но он постарается хотя бы на несколько дней уберечь малютку кассиршу от неприятностей и доставить ее домой в целости и сохранности. Именно в сохранности. Это единственный подарок, который такой человек, как он, может преподнести такой юной леди, как она.

Стоя у затухающего костра, Хани расправляла помявшееся платье, которое сунул ей Гидеон, буркнув: «Вот, на», прежде чем спуститься к ручью.

Крепкий сон привел ее в благодушное расположение, тогда как Гидеон был таким же колючим, как отросшая на его щеках щетина.

Не с той ноги встал, подумала она, ну и пусть. Надо расправить платье, смявшееся в его седельной сумке, — вот о чем ей сейчас следует позаботиться. Как приятно снова надеть свою одежду, а не эти красные тряпки! Но платье здорово помялось, и она пожаловалась вслух:

— У меня такой вид, будто меня кошки драли.

— И очень даже усердно драли, — услышала Хани за спиной. Быстро обернувшись, она увидела Гидеона, который внимательно ее разглядывал. Его глаза сверкали, как лезвие ножа, на которое у упали солнечные лучи.

Сердце Хани ёкнуло, когда он протянул руку, чтобы застегнуть на корсаже пуговицу. Полагалось бы эту руку оттолкнуть, но она не о оттолкнула.

— Ты пропустила одну, — тихо сказал он.

Он был так близко, что она почувствовала запах речной воды, исходившими от его влажных волосе. Мурашки побежали у нее по спине.

— Спасибо, что привезли мое платиъе.

— Без проблем. Я подумал, что у банковской служащей не очень-то много платьев, чтобы ими разбрасываться.

Хани вспомнила о чемодане, с которым она приехала из школы, и ей вдруг захотелось, чтобы сейчас на ней оказалось белое шелковое балльное платье, которым так восхищались все кавалеры. А волосы, сосульками повисшие вдоль щек, были бы зачесаны наверх и с скреплены черепаховыми гребнями, усеянными жемчугом. Она привыкла к оценивающим взглядам мужчин. Скорее, мальчиков, поправила себя девушка. И хотя сейчас она была в мятом платье и со спутанными волосами, что-то в голосе Гидеона Саммерфилда и во взгляде его серых глаз убедило ее в том, что он ею искренне восхищается.

— Вы правы. У меня нет ни лишних платьев, ни денег. Мне приходится самой зарабатывать на жизнь. — Она огляделась, пытаясь определить, куда он спрятал мешок с деньгами. — Кстати, о деньгах. Что вы с ними сделали?

— Ну и ну, мисс Эдвина. Большинство девушек не интересуются деньгами так откровенно. Они по крайней мере притворяются, что любят бедолаг, которых тащат под венец.

— Вам, видимо, уже приходилось проделывать этот путь.

— Улыбка исчезла с лица Гидеона. Его взгляд стал суровым.

— Деньги в надежном месте, а лошади — оседланы. Поехали.

Что же он все-таки сделал со вторым мешком? — недоумевала Хани. Не может же он просто так прятать деньги по всей территории Нью-Мексико в надежде когда-нибудь потом их забрать. А как ему удастся улизнуть, когда власти нападут наконец на его след? Вообще странно, почему до сих пор за ним нет погони.

Спустя несколько часов они въехали в городок Голден. Казалось бы, человек, задумавший ограбление банка, должен как можно незаметнее — аки тать в ночи — прокрасться в город, держась все время в тени и беспрестанно озираясь. А Гиддеон середь бела дня прогарцевал по центральной и площади пыльного городка с таким видом, будто он по меньшей мере странствующий набоб.

• Предыдущая
• 10/33
• Следующая