Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих - Страница 100

Габор уже стоял под душем и намыливался, энергично двигая руками. Он был довольно толст и потому не особенно привлекателен как мужчина, что нередко бывает с толстяками. Да и я весь съежился под струями холодной воды, бьющей из душа. Меня не подогревало даже воспоминание о страстных вечерах в номере корсиканской гостиницы со скрипучей кроватью, неисправным душем и роскошным видом на маленькую гавань.

Душ в административном высотном здании гигантского швейцарского концерна «Вольф–Хеми АГ», выпускающего химическую и фармакологическую продукцию, также функционировал далеко не лучшим образом. Правда, напор был достаточно сильным, зато вода била лишь узкой струей, да и сверхсовременный смеситель работал плохо, не позволяя добиться желательной температуры.

Габор натянул слишком узкие и яркие плавки, которые сильно врезались в тело под выпирающим животом. На свой почти совсем облысевший череп он напялил синюю купальную шапочку — их полагалось обязательно надевать. Смотритель в белых шортах и белой майке приветствовал его как старого знакомого, меня же он лишь молча принял к сведению.

Купавшихся было немного; хотя здесь и не чувствовалась слякотная зимняя погода, однако любителей купания она все же отпугнула от бассейна. Было как–то странно плескаться в этой нехолодной воде, глядя сквозь стеклянные стены бассейна на снег, опушивший хвою деревьев небольшого парка перед административным зданием.

Габор оказался отличным пловцом. Целеустремленным кролем рассекал он сильно хлорированную воду, от которой у меня сразу же началась резь в глазах. Я плыл за ним следом, фыркая и отплевываясь; не успел я одолеть двух третей дорожки, как Габор уже повернул мне навстречу.

Я так и не успел сказать ему ни одного слова по существу, не задал ни одного вопроса из тех, что вертелись у меня на языке. Неужели я пришел сюда лишь затем, чтобы еще больше повредить своему и без того больному горлу в этом олимпийских размеров бассейне, построенном для увеселения сотрудников концерна на их же собственные взносы в пенсионную кассу?

Трижды проплыв всю длину водной дорожки, я вновь услышал позади себя энергичный плеск Габора. Он обогнал меня перед самым бортиком, да еще плеснул мне в лицо брызгами, разлетевшимися от мерных ударов его коротких сильных ног. Он уже хотел было исполнить поворот, но тут я ухватил его за ногу. Не для того же я пришел сюда, чтобы плавать с ним наперегонки.

Габор, сбитый с ритма, глотнул изрядное количество воды и теперь отфыркивался, держась за металлический поручень гранитного бортика.

— Мартин, ты что это? — спросил он наконец, когда его дыхание успокоилось.

Я тоже ухватился за поручень и подтянулся поближе. Момент был удачным, остальные пловцы находились в противоположном конце бассейна, а смотритель стоял сзади у входа в женскую раздевалку.

— Габор, — я наклонился к нему и сказал очень тихо, — это ты проинформировал ШАП?

В ту же секунду Габор покрылся смертельной бледностью и стал едва ли не белее кафеля, которым был облицован бассейн. Его добродушная, толстощекая физиономия как–то странно съежилась. Капли воды стекали с купальной шапочки в широко открытые глаза, а он даже не моргал. Костяшки сильной короткопалой руки, сжимавшей поручень, сделались похожими на белую гальку.

Потом в его глазах появилось грустное, почти печальное выражение, он глотнул и спросил непривычно тихим голосом:

— Кто тебя подослал?

Значит, правда! Стало быть, это он и был тем неизвестным с венгерским акцентом, который передал базельскому отделению Швейцарской автономной прогрессивной партии сведения о том, что стряслось на объекте номер 71. Я угадал верно. Габор Месарош, ассистент доктора Кавизеля, человек, которого руководство концерна уже невзлюбило за стремление наладить эффективную очистку сточных вод, и был тем информатором. Он не может не знать, что производилось на объекте номер 71 и что ушло после взрыва в атмосферу три дня тому назад.

Однако это открытие вовсе не обрадовало меня. Габор, симпатичный, чуткий человек, химик, сознающий свою ответственность, смотрел на меня так, будто я объявил ему смертный приговор.

— Никто меня не подсылал, Габор. Я сам обо всем догадался.

Эти слова вряд ли утешили его, однако он немного пришел в себя.

— Ну и что ты теперь собираешься делать? — спросил он с легким оттенком упрямства. В его темно–карих собачьих глазах блеснули искорки воинственности.

— Хочу поговорить с тобой, Габор. — Я перешел почти на шепот, так как к нам приближалась пловчиха в очках–консервах, пожилая сотрудница из юридического отдела, которая ужасно кичилась своей спортивностью. Она плавала так же тупо и упорно, как и делала свою карьеру (она была одной из немногих женщин в концерне, кому удалось продвинуться по службе). — Пойдем отсюда, Габор. Здесь нам не дадут спокойно поговорить.

Он последовал за мной, как послушная собака, которая прекрасно понимала, что ей нельзя грызть домашние туфли. Под душем и в раздевалке мы почти не разговаривали друг с другом.

Перед входом в административное здание Габор впервые снова обратился ко мне:

— Куда теперь?

Прозвучало это так, будто он спрашивал, куда его ведут на расстрел. Казалось, он хотел сказать: не тяни, кончай поскорее, все равно я тебе ничего не выдам.

Снег начал таять; с бетонных карнизов окон на посыпанную солью дорожку шлепались крупные капли. Я предложил Габору прогуляться до ближайшего ресторанчика.

— О'кей, — сказал он безо всякой охоты.

Когда мы оставили позади встречный поток людей, идущих к административному зданию, я попытался успокоить своего упрямо молчавшего спутника.

— Габор, ты меня не так понял. Я же не против тебя.

— Вот как? — В его голосе слышалась скептическая нотка.

— Слушай, кончай разыгрывать оскорбленное благородство. Я сам пострадал во время той аварии.

Он с любопытством посмотрел на меня.

— Дело в том, что я одним из первых оказался на месте аварии, — объяснил я. — Меня послал доктор Феш сделать там несколько снимков. Ты ведь знаешь его?

Габор кивнул.

— Министр пропаганды.

Я рассмеялся, но тут же осекся. А можно ли доверять Габору? Пока что он мне ничего не сообщил, только побледнел там, в бассейне, но, может, это было от переутомления. Я крепко взял его за рукав дубленки и замедлил шаг.

— Габор, ты мне все еще не ответил. Это ты проинформировал ШАП?

— Выключи свой магнитофон, тогда поговорим. О, черт!

Поскользнувшись в своих полуботинках на обледеневшем снегу, Габор едва не грохнулся, но в последний миг уцепился за воротник моей куртки. Мы чуть не свалились оба. Запыхавшись, мы стали вплотную друг к другу — и вдруг невольно расхохотались.

Я рассказал ему о пропаже фотографий, о допросах в кабинете Феша, о подозрении, что мою квартиру обыскивали, о кровотечении из носа, о распухшем горле — тут он меня остановил. Тем временем мы дошли до автобусной остановки «Эрмитаж» под мостом шестирядной автострады. Остановка называлась так из–за бывшей загородной виллы одной патрицианской базельской семьи; эта вилла располагалась в глубине роскошного парка, теперь в ней был ресторан. Хотя парк и ресторан принадлежали концерну, однако здесь не стали строить административных зданий, так как господин Вольф–старший распорядился в своем завещании предоставить парк и ресторан в общественное пользование, после чего государство уже не беспокоило его по поводу налоговой задолженности и даже ежегодно давало кругленькую сумму на уход за парком и поддержание убыточного ресторана. Правда, зато пришлось срубить часть деревьев, чтобы оборудовать развязку автострады.

Шум проносившихся машин заглушал наши голоса. Габору пришлось прокричать мне в самое ухо:

— А ты был у врача?

Я отрицательно мотнул головой.

Он озабоченно посмотрел на меня.

— Ты сильно надышался этой дряни?

— Какой дряни?

Наконец на противоположной стороне загорелся зеленый свет; в парке можно было говорить уже нормальным голосом.