Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих - Страница 101

— При взрыве образовалось и ушло в атмосферу еще не установленное количество ДБФ–4, производное дибензофурана. Вот этот–то факт и замалчивается концерном.

— Почему? Разве дибензофуран опасен?

Габор горько усмехнулся.

— Опасен? Разве ты не читал листовку «ШАП–Хеми»? Даже небольшая концентрация дибензофурана вызывает паралич дыхательной системы с возможным смертельным исходом. Даже совсем малая — серьезное поражение слизистых оболочек, а самое скверное — это вещество почти не выводится из организма и, кроме того, опыты на животных однозначно указывают на его канцерогенность.

Канцерогенность! То есть дибензофуран способствует развитию раковых опухолей. Я остановился и взглянул на мыски ботинок, на которые налип снег. Холодной ладонью погладил затылок. Мы стояли на слегка извилистой, обрамленной металлическими планочками дорожке. Со злым карканьем с дерева снялась ворона, ветки осыпали мокрый снег.

— Чего же мне теперь ждать, Габор?

— Ну–ну, я не хотел пугать тебя. Пойдем обсудим все это в тепле.

Габор потащил меня к «Эрмитажу».

Мы нашли угловой столик, за которым можно было спокойно поговорить. Летом этот ресторан, по крайней мере его филиал на открытом воздухе, переполнялся беглецами из нашей столовой, и обслуживание становилось скверным. А теперь лишь несколько человек сидели поодиночке за столами в безобразном ресторанном зале, пристроенном к вилле, выдержанной в классическом стиле. Обтянутые красной искусственной кожей и украшенные латунными кнопками стулья, как и асимметрично округлые абажуры с лампами «миньон», — все это также относилось к тому периоду, когда были в моде низенькие столики, бамбуковые стоечки для газет, к тому времени, когда только появилась самоклеящаяся пленка.

Габор заговорил, понизив голос, да и вообще казался сдержанней, чем обычно, но я видел, что он уже вполне взял себя в руки. Говорил он энергично, но осторожно. Сначала он постарался развеять мои страхи, которые нагнал на меня, сказав о канцерогенности.

— Ты долго держал дверь открытой?

— Всего секунду–другую, вонь была очень уж едкой.

— Отлично. А потом ты бросился в туалет?

— «Бросился» — это преувеличение. Быстро двигаться я не мог, ведь была ужасная темень.

— Ах да, конечно.

Он довольным кивком отметил мои слова о том, что я сразу же промыл глаза и сполоснул рот.

— Ну, значит, ты не успел сильно наглотаться этой дряни.

— Габор, может, ты все–таки объяснишь, что производилось на этом объекте?

Он откинулся назад, отпил глоток пива, только что поставленного на стол развязным официантом. Я выпил свое пиво единым махом; у меня было такое чувство, что необходимо промыть горло от какой–то гадости.

— Там изготовлялся довольно простой инсектицид Д–911, особенно эффективный в борьбе против саранчи, термитов и прочих прямокрылых. Главное преимущество этого средства состоит в новом механизме его воздействия: он нарушает обмен веществ у насекомых, как бы подтачивает их изнутри. Вероятность того, что у насекомых разовьется значительная сопротивляемость этому препарату, невелика. Важна и его небольшая токсичность, то есть вредность для человека. Этот инсектицид легко смывается с растений. Обработка посевов инсектицидом Д–911 безопаснее, чем другими аналогичными препаратами.

— Звучит многообещающе, — сказал я и откусил второй кусок чуть теплого шницеля, который в меню значился как «beefy mexicaine». Не удивительно, что столовая в административном здании процветала, а «Эрмитаж» терпел убытки…

— Точно, — согласился жующий Габор, — научному отделу действительно удалась стоящая вещь. Но вся проблема в том, что и конкуренты работают над инсектицидом с исходным базисом и, кажется, там работа весьма продвинулась вперед. Приходится спешить и нам, забыв обо всякой осторожности. Вот и результат. Сам видишь, — Габор вытер салфеткой толстые губы, а потом и лысину, — Д–911 в экологическом отношении сравнительно безобидный яд, если такое вообще возможно. Однако при его производстве, точнее, при синтезе, есть критический момент. Из–за комбинации аминокислот группы гамма–3 с ферментами… Впрочем, это для тебя слишком сложно. Во всяком случае, на одной из стадий процесса в качестве побочного продукта, особенно если реакция выходит из–под контроля, возникает дибензофуран. До сих пор мы экспериментировали с небольшими количествами чистого вещества, всего с несколькими граммами. Для промышленно–опытной установки нужны уже большие количества. Из–за нехватки времени, так как конкуренты нас подгоняли, Джан, то есть доктор Кавизель, пренебрег контролем за увеличивающейся концентрацией раствора и сразу решил проводить эксперимент на опытно–промышленной установке объекта номер 71. Теоретически мы все вроде бы рассчитали, особенных сомнений у нас не было. И вот что произошло.

Темно–карие глаза Габора казались несчастными, почти молящими о прощении.

— А кто еще знал о проведении этих работ? О возможном риске?

— Джан, Фриц…

— Фриц?

— Да, доктор Форстер, вероятно, он станет преемником Джана. А кроме того, конечно же, господа из научно–исследовательского отдела, подотдела агрохимии. Я подал Джану докладную записку, где указывал на рискованность наших работ на промышленной стадии. Отправил ли он ее куда–нибудь дальше, не знаю.

— Почему ты проинформировал ШАП?

— Видишь ли, Мартин, — Габор перестал орудовать зубочисткой. — Утром после несчастного случая я попытался поговорить с Форстером, он не желал меня даже слушать. Тогда я позвонил начальнику подотдела агрохимии доктору Шюллеру. Он сделал вид, будто проблемы синтеза его вообще не касаются, за это, дескать, отвечал Джан. О моей служебной записке он якобы и знать ничего не знал. Я еще держал в руках телефонную трубку, когда секретарша положила мне на стол пресс–коммюнике Феша. Вот тут–то я и понял, что происходит. Всю ответственность за аварию пытались свалить на Джана, а об утечке ДБФ вообще не было речи. Все это напомнило мне об истории с порошком–красителем. Я жутко разозлился на то, что концерн вновь пытается скрыть опасную аварию, поэтому и позвонил представителям ШАП.

Мы оба замолчали.

Из комнаты в конце ресторанного зала доносился возбужденный голос телекомментатора, который вел репортаж с соревнований мужчин по гигантскому слалому; при появлении каждого швейцарского слаломиста телекомментатор буквально орал.

Итак, Габор совершил мужественный поступок. Он послушался своей совести вопреки интересам концерна. Нельзя сказать, чтобы он гордился этим; Габор задумчиво подпер рукой свою круглую лысеющую голову. А я? Заподозрили меня по ошибке? Из чистого любопытства я сунул нос в эту помойную яму, а потом попытался разными способами уберечься от неприятностей.

— А теперь? Что будет дальше? Может, руководство концерна подозревает уже и тебя?

Он все так же задумчиво покрутил в руках пустой пивной бокал.

— Надеюсь, что нет. Иначе мне конец… — Его зычный голос понизился до едва слышного шепота. — Как, собственно, ты меня вычислил?

— Я изучал вчера ваше штатное расписание. Потом вспомнил чардаш на вечере служащих концерна и прощальную вечеринку перед отъездом Иды.

— Ну да, конечно, — устало улыбнулся Габор.

— А вечером я был в «Старой мельнице». Там случайно встретил Тео Мецгера из ШАП и немножко расспросил его. Он сказал нам, что звонил человек с восточным акцентом.

— Нам?

— Да, там был еще мой знакомый, репортер из «Нойе базлер цайтунг».

Габор застонал.

— Кстати, Габор, почему бы тебе не передать ему все материалы? Его зовут Эйч–Ар, он бы так раздраконил концерн.

— Ах, Мартин, забудь о нем. Солидная газета! — Он выплюнул эти слова, будто горькую миндальную косточку. — Неужели ты веришь, что такая газета, как «Нойе базлер цайтунг», вскроет истинную подоплеку аварии? Ведь наши химические магнаты заседают в совете издательства! — Он грустно усмехнулся. — Я уже обжегся на скандале с порошковым красителем. Я тогда сообщил газетам о преступной безответственности, которая допускается при производстве красителя. Нигде не появилось ни слова, даже в социалистической газете «Абендблатт». Но если твой знакомый репортер неглуп и если он вроде тебя внимательно сопоставит факты, то вскоре мое имя…