Река Богов - Макдональд Йен - Страница 70
- Предыдущая
- 70/151
- Следующая
Шахину кажется, что он оставил свой желудок там, на растерзанных и выжженных полях. Самолет взлетает почти вертикально. У Бадур Хана врожденное отвращение к полетам. Он переживает каждый толчок и каждую воздушную яму, как маленькую смерть. Он судорожно сжимает подлокотники сиденья. Самолет переходит в горизонтальный полет.
– Прозвучало слишком пафосно, вам не кажется? – говорит Саджида Рана, расстегивая ремень безопасности. – В армии всегда помнят, где место женщине. Джай, Бхарат! Тем не менее все прошло хорошо. Думаю, информация о результате крикетного матча тоже была вполне уместна.
– Как скажете, мэм.
– Да, я именно так и говорю. – Саджида Рана ежится в облегающей военной форме. – Чудовищно неудобная одежда. Не представляю, чтобы кто-то мог воевать в чем-то подобном… Итак, ваша оценка?
– Она будет откровенной…
– А разве когда-нибудь бывало иначе?
– Я считаю оккупацию дамбы авантюрой. План заключался в том…
– План, конечно, был хорош, однако в нем не хватало настоящей воли.
– Госпожа премьер-министр, при всем уважении…
– Я понимаю и ценю ваши дипломатические ухищрения. Но черт с ней, с дипломатией! Я не позволю сделать из этого Дживанджи мученика хиндутвы. Мы – Раны, а это что-нибудь да значит! – Она делает паузу, чтобы снять налет театральности, и затем спрашивает: – Мы способны выйти из создавшегося положения с наименьшими потерями?
– Полагаю, что пока да. Но как только сообщения о последних событиях обойдут все новостные каналы, важным фактором в данном вопросе может стать внешнее давление. Англичане наконец получат предлог для возобновления требований о созыве международной конференции.
– Только не в Лондоне! Но американцы…
– Мы с вами думаем об одном и том же, госпожа премьер-министр. Особые отношения…
– Никогда не отличались той взаимной теплотой, о которой так любят распространяться англичане. Но я вам должна сказать, Хан, что по крайней мере одно во всей создавшейся неразберихе доставляет мне истинное удовольствие.
Мы разделались с этим дерьмом, с Дживанджи. Он думал, что ему удалось перехитрить нас, распространив повсюду изображения своей Святой Тележки, а теперь бежит домой с поджатым хвостом, словно побитый пес.
– Однако, госпожа премьер-министр, он еще окончательно не разгромлен. Я думаю, мы еще услышим о господине Дживанджи – в том случае, если начнется мирная конференция.
– Когда она начнется, Хан…
Шахин Бадур Хан наклоняет голову. Знак полнейшего смирения перед мнением премьер-министра. Но он-то прекрасно знает, что в подобных вещах не существует никаких четких правил, которыми можно было бы руководствоваться. До сих пор ему, его правительству и его народу везло.
Саджида Рана замечает неаккуратно сделанный шов на своих военных брюках и начинает нервно ерзать в кресле.
– Есть еще что-нибудь, что может меня касаться?
Шахин Бадур Хан включает палм, просматривает новостные каналы. Фантомные страницы появляются у него прямо перед глазами. Новости «взрываются» вокруг маленькими цветными бомбами.
– Си-эн-эн, Би-би-си и «Ньюс Интернэшнл» включают наши события в число первоочередных новостей.
– Что же задает тон в царстве Главного Дьявола?
Шахин Бадур Хан быстро «пролистывает» передовицы основных электронных СМИ от Бостона до Сан-Диего.
– От мягкого скептицизма до резкого отторжения. Консерваторы требуют, чтобы вначале мы вывели войска, а за тем переходили к переговорам.
Саджида Рана слегка оттягивает нижнюю губу – жест, известный только ее ближайшим доверенным лицам.
– Ну, по крайней мере пока они не посылают сюда морских пехотинцев. Собственно, с какой стати, ведь речь у нас идет не о нефти, а всего лишь о воде. Как бы то ни было, воюем мы не с Вашингтоном. Какие новости из Дели?
– На онлайновых каналах ничего.
Премьер-министр еще больше оттягивает нижнюю губу.
– Не нравится мне это. Плохой знак.
– Данные с наших спутников показывают, что силы авадхов все еще находятся на занятых ранее позициях.
Саджида Рана отпускает губу и выпрямляется на сиденье.
– Черт с ними! У нас великий день! Мы должны радоваться и торжествовать! Шахин, – называет его по имени, – между нами… Чаудхури. Что вы о нем думаете?
– Министр Чаудхури – очень способный депутат парламента от своего округа…
– Министр Чаудхури – хиджра. Шахин, у меня есть одна идея, которую я давно обдумываю. В будущем году в Дидаргандж проводятся внеочередные выборы. Ахуджа пытается делать вид, что победителем будет он, но всем известно, что беднягу давно пожирает опухоль. А место-то хорошее, надежное. Черт, они бы избрали даже самого Джеймса Маколея, стоило бы ему воскурить немного фимиама Ганеше.
– Должен вам напомнить, госпожа премьер-министр, что президент Маколей не мусульманин.
– Да бросьте, Хан. Вы-то сами даже отдаленно не сойдете за Бен Ладена. А кто вы, кстати? Суфий или что-то в этом роде?
– Да, я происхожу из суфийской семьи.
– Вот, собственно, о чем я и хотела сказать… Послушайте, вы хорошо себя проявили в нашем нынешнем деле, и мне нужно, чтобы способности такого человека не пропадали втуне. Вам, конечно, придется пройти определенный период ученичества на задних скамьях парламента, но моя задача – вручить вам министерский портфель.
– Госпожа премьер-министр, я не знаю, что вам на это ответить…
– Можете начать со «спасибо», господин расчетливый суфий. Но все, что вы слышали, строго между нами.
– Будьте спокойны, госпожа премьер-министр.
Поклоны, смирение, полное соглашательство. Простой государственный служащий. Но сердце Шахин Бадур Хана готово выскочить из груди. В Гарварде – вскоре после того, как закончились первые экзамены и спало первоначальное, свойственное всем новичкам напряжение, а лето зацвело вокруг всей своей роскошной красой, – он позабыл о добродетелях студента факультета бизнеса и о дисциплине суфия. Под долгие разглагольствования владельца магазинчика, где продавались спиртные напитки, Шахин купил бутылку импортного солодового виски и среди пыльных полос солнечного света, проникавшего в окна его студенческой комнаты, выпил за успех. Между тем мгновением, когда с характерным щелчком из бутылки вылетела пробка, и мучительными минутами, проведенными в лиловых сумерках над унитазом, он пережил период, в течение которого совершенно определенно ощущал себя погруженным в океан счастья, восторга, света, полной уверенности в собственной значимости, а весь мир казался беспредельным и совершенным. Шахин подошел к окну с бутылкой в руках и рычал от блаженства. На следующее утро его мистическая эпифания обернулась тяжелым похмельем и чувством глубочайшей духовной вины. И вот теперь, сидя в военном самолете рядом с премьер-министром, Хан вновь ощутил нечто подобное. Член кабинета министров! Он!.. Шахин пытается взглянуть на себя со стороны, представить совсем другое место – за столом в великолепном, залитом солнечным светом зале заседаний кабинета министров. Он видит себя стоящим под куполом Сабхи. Почетный член Дидарганджа. И это будет справедливо. Он будет вознагражден по заслугам – и вовсе не за усердную и безупречную службу, а за свои способности, за свой талант. Он заслужил награду. Заслужил – и получит ее.
– Сколько времени мы уже работаем вместе? – спрашивает его Саджида Рана.
– Семь лет, – отвечает Шахин Бадур Хан.
И еще три месяца и двадцать два дня, добавляет он про себя. Саджида Рана кивает и снова начинает теребить себя за губу.
– Шахин.
– Да, госпожа премьер-министр?
– У вас все в порядке?
– Боюсь, не совсем понимаю, что вы имеете в виду, госпожа премьер-министр.
– Просто мне показалось, что последнее время вы выглядите несколько… ну… скажем так, рассеянным. И до меня доходили определенные слухи.
Шахин Бадур Хан чувствует, что у него останавливается сердце, замирает дыхание, мозг отказывается работать. Он мертв. Мертв. Нет. Не может быть. Она не стала бы предлагать ему все то, что только что предложила, чтобы отобрать снова из-за какой-то совершенной им незначительной глупости, мгновения легкого помешательства. Нет, не из-за глупости и не из-за легкого помешательства, Шахин Бадур Хан. В том, что вы так именуете, – вся суть вашего истинного «Я». И настоящее безумие заключается в наивной надежде скрыть и отринуть его.
- Предыдущая
- 70/151
- Следующая
