Хозяйка мельницы (СИ) - Демина Евгения Александровна - Страница 3

— Конечно, тут она хозяйка. Хотела одна батьку на себе женить, так пригрозила всех детей передушить. Так и живёт полюбовницей. Хороша, знаешь. Грива бурая, яркая, так и кольцами… А сама-то белая, вздохнёт — как опара колыхнётся…

— Твоя-то как?

— Моя? Моя три раза скидывала. Мы уж бережём её всяко. Доносила бы, что ли. Двадцать третий год, а дитяти не прижил. Обидно знаешь как.

Аскольд знал. Они были ровесники.

— Другую не возьмёшь?

— Жалко. Она хорошая. Тихая.

Светозара женили в шестнадцать лет, и про жену он говорил всякий раз разное. То плевался, то жалел. Седьмую зиму вместе, а всё не притерпится. Седьмую зиму… Может, уж надоела?

— Ты-то как живёшь?

— Да так… Поморян в войско взял. Ятвяга даже.

— Не боишься?

— Нет. Надёжные. И сюда взял. Вон те, с орехами, видишь? Обожжённый — летголец, рядом — ятвяг. Ещё те двое — тоже с Даугавы.

— Это Двина-то по-нашему?

Перед Хильдико то сшибались, то расходились белесый и чёрный хвосты. Справа от девушки ехал молчаливый Владко и как будто спал с открытыми глазами. Хильдико подмигнула. Так. Чтобы развеселить.

— А свои что, не идут?

— Откупаются. Ну и пусть. Тетиву не натянут — где это видано?!

— То есть как?

— А так. У меня сестра её — одной левой, а эти…

— Сестру всё с собой возишь?

— Пока не выдам.

— Что, как наша?

— Нет, она мужчин не чурается, — на всякий случай глянул назад. — Но уж больно тяжело с ней, не всякий выдержит.

— Дела… Да они вообще сейчас измельчали. Знаешь, как теперь в возраст входят? Не знаешь?

— Ну как?

— Боронят.

— Что?

— Вот и я тоже: что? Ну скотина-то посвятится. А парень? И чего они умеют после этого…

— Ну твои-то не так?

— Да батька сам скорей под борону ляжет. Он через это с матерью ругался… Она всё «не дам», «не дам» — чего боялась?

Остальные княжичи в разговор не мешались: при старшем брате слова не вставишь. Братислав-Булгарин чуть отстал и поравнялся с Ингваром. Святча пристроился рядом. Варяг оказался вполне себе дружелюбным и по-славянски понимал, хоть в их землях впервые.

Княжий терем стоял на окраине, почти не видный за частоколом. Только причелины[20] цвели резьбой поверх черепов. С крыши самой высокой клети смотрела конская голова.

Княжеские сыновья поколотились в ворота. Долго ждали. Наконец грохнул засов, трёхпалые скобы размахнулись, обнимая тёкшую в зев толпу. Щёлкнул затвор: зверь заглотил свой хвост. И накрылся крылом-засовом.

Братья спешивались. Викинги остановились. Терем стоял на сваях: река близко, места болотистые, да и не пристало князьям пыль утаптывать. Крыльцо было ступенях о семи — обточенных и отглаженных обувью и без обуви. Прищурилось оконце, встопорщились наличники и полотенца.[21] Из-под бока выглядывали конюшни и овин. Со всех сторон набежала челядь — встречать. Последним вышел князь.

Сухой, поджарый, тёмный с лица. Сыновья были все в него.

Стремглав по ступеням, точно к земле пристилаясь, украдчивым волчьим ходом. Обнял побратима, дивился подарку.

— Вишь ты, лёгкий какой. Да в полной сбруе… Угодил, Аскольдушка, угодил… Объезженный?

— К седлу приучен, а к новому хозяину так и так приучать.

— Добре. Будет чем заняться. А то мы в степь давно не ходили. Там всё аланы да булгары, поляне с ними знаются… Сшиблись мы пару раз, долго раны зализывали… Вено,[22] значит?

— Погоди, остальное на свадьбу будет.

— Ого, да вы ещё с возом! Что ж не по реке?

— Обмелела река. Лето сухое.

Глаза у князя как пещоры чёрные, а в глуби костерки, а вокруг лешанята прыгают. Достают пламена до Аскольда, обжигают.

— Что ж не волоком? Торопишься, на свадьбе бы не загуляться? Зимовали бы, а весной в путь.

— Сон я видел, Ростецлейв. Не водить драккар к городу.

«А мне не мог про сон сказать», — обиделась Хильдико.

Заметил её князь.

— Ну коли сон… А это что за пташка? Сестрица, так?

Огоньки из пещоры вырвались, побежали по зацветшей глади зеленой — по её глазам.

— Давай меняться — девку на девку?

Хильдико поняла, что он шутит.

Устроили гостей в тёплом срубе, просторном, чтобы всем вместе дневать и ночевать, по-братски. После отдыха позвали вечерять.

Хильдегарде собралась было, но Аскольд встал у дверей.

— За разговорами мужскими заскучаешь. Оставайся-ка здесь.

— Ты что, брат? Я же всегда с вами.

— То-то, что всегда. Меньше заигрывать будешь.

— Это в лесу-то? Подумаешь!

— Хватит. Не позволю.

— Аскольд, вот они тебе кто? Друзья?

— Друзья.

— Вот и мне тоже.

— Надо же! — Аскольд упёрся в косяк. — Ещё скажи, побратались.

— А если так?

— Всё, Хильдегарде, я сказал: останешься, значит останешься.

— Так её, конунг, — сказал из-за Аскольдова плеча Харальд. — В следующий раз пусть ровно делит.

Конунг ничего не ответил, только с разворота отвесил ему в челюсть. Харальд клацнул зубами и ушёл.

Хильдико смотрела в угол:

— А поесть?

— Ключница тебя накормит.

— А на двор?

— В окно слетаешь.

— Что мне, каждый раз по нужде превращаться?

— Разок превратишься. Только учти: увижу с кем — ощиплю и сварю.

Сестра сложила руки на груди и отвернулась.

Оконце высоко, да узкое. У других ставни снимать — заметят. Ну ничего, протиснется, крылья не поломает.

Небо стало цвета ягод жимолости. У забора тонко алела кромка. Чернелись верхушки вишен и яблонь, одни отродившие, другие — в тягости.

Владко вышел из конюшни и увидел на поленнице девушку, ту самую свейку. Не в грязной мужской одежде, а в нарядном платье, только шкуру на плечах оставила и оберег-молоточек на шее.

Подсел к ней.

Нахохлилась, в меха уткнулась. Волосы пёстрые, как перья у сокола.

— Что ужинать не идёшь?

— В горнице поем.

— Обидел кто?

— Нет.

— Тебя как зовут?

— Хильдегарде. Друзья зовут Хильдико.

— А мне как звать?

— Как хочешь. А тебя? — наконец повернулась. Глаза у неё были тоже пёстрые.

— Владко. Хорошего коня твой брат подарил.

— Да, знаю.

— Завтра пойду объезжать. Ты умеешь верхом?

— Немножко.

— Пойдём с нами. Покатаю.

— Сама покатаюсь, когда захочу, — она отодвинулась. Ноздри у Владка дрожали, как будто принюхивался.

— Пойдём гулять.

— И так гуляем.

— Всё равно не отстану.

— Сначала догони, — вскочила и подобрала подол.

— Не могу. Голова кружится.

Хильдико наклонилась над ним:

— Ты спокойней. Разъяриться всегда успеешь. Знанья на то и даны, чтоб не тревожиться.

— Ты тоже?

Сощурилась.

— В кого?

— Угадай.

Снова села на бревно.

— А хочешь, я тебя умыкну?

Хильдико наблюдала за небом:

— Прошлый год брат мой чудь воевал. Песню привёз…

— Причём тут песня?

— Уж это как ты сама будешь, — засмеялся Владко. И замер: перед лицом мелькнуло крыло. Соколиное.

Княжич вильнул хвостом и спрыгнул с поленницы.

Наутро гнев Аскольда не убавился. Наслушавшись от Баюса и Ольгерда расспросов «Куда подевалась Хильда?», он сослал сестру на женскую половину. Свободно вхожей в дружину-братину хорошо быть до поры до времени. До времени, когда нужны уже не братья, а жених. И была Хильдико посвящена в их круг, и могла являться куда и к кому хотела, но такие порядки становились не в чести, потому что рано или поздно женой девушка будет. Если всем разом — ссор не оберёшься, или ревности новых жён, которых позже возьмут, по мирскому ряду. Если кому одному — то какое ей братство? Бросит валькирия крылья, доспехи, будет хозяйкой. Вот и решай.