Сильное государство - Фукуяма Фрэнсис - Страница 20

Однако концептуальная проблема заключается в том, что теории, на основании которой можно было бы разработать общие нормы определения надлежащего уровня свободы действий в общественном управлении, просто не существует. Одна и та же степень свободы действий будет эффективна в одном типе общества и неэффективна в другом; в рамках одного общества она может оказаться функциональной в один период времени, но не быть такой в другой.

В качестве примера можно привести промышленную политику, проводимую так называемыми высокотехнологичными странами, такими как Япония, Корея и Тайвань. Промышленная политика предусматривает вмешательство правительства в распределение кредита и в ускорение процесса развития промышленности по сравнению с тем, как это происходило бы, если бы процесс регулировался одним лишь свободным рынком. Это неизбежно подразумевает предоставление огромной свободы действия органам экономического планирования, которые осуществляют регулирование и наделены полномочиями «выбирать победителей и побежденных» и, в сущности, поощрять целые сектора промышленности. В руках компетентной, некоррумпированной технократической бюрократии промышленная политика может быть эффективным способом компенсации информационной неадекватности слаборазвитых рынков капитала. Однако в нечестных руках она может стать орудием направления инвестиционных ресурсов группам, пользующимся политической поддержкой, или более того — в карманы друзей и родственников тех, кто принимает решения.

Как я отмечал в главе 1, в нескольких северовосточных азиатских странах министерства экономического планирования славились своей относительной компетентностью, профессионализмом и независимостью от групп общественного влияния, стремящихся получить доход для себя. Например, министерство финансов Японии позволило бюрократии практически без потерь пережить систему распределения кредита военного времени и продолжать функционировать в течение следующего поколения при относительно небольших внешних проверках (Sabakibara 1993, Hartcher 1998). Орган экономического планирования, скажем, в Бразилии или Мексике, получив формально такое же задание, дал бы весьма отличающиеся результаты. Причины тому могут быть разные. В Латинской Америке государство не так автономно, как оно исторически было в Японии, и подверглось бы большему общественному давлению в целях получения контроля над процессом распределения кредитов. Качество бюрократии было бы другим, потому что она подпитывается разными типами образования и традициями. И готовность членов общества признать власть государства была бы другой.

Даже в случае Японии деятельность одного и того же института имел бы разные степени эффективности в разные периоды времени. Хваленая исторически возникшая автономность министерства финансов с течением времени начала явно ухудшаться. К 80-м годам XX века важные отделы министерства подпали под влияние не только отдельных секторов, таких как банковский или кредитно-сберегательный, но и влиятельных фракций правящей либеральнодемократической партии. Кроме того, его хваленая технократическая компетентность снизилась, как свидетельствует имевшее катастрофические результаты управление нереальными коммерческими проектами после соглашения, заключенного в 1984 г. в Плаза (Hartcher 1998). Эти институциональные недостатки остаются непреодоленными и в некоторой степени объясняют продолжительную экономическую стагнацию, которую переживает Япония с 1991 г.

Таким образом, преимущества и недостатки централизованных и децентрализованных организаций компенсируют друг друга. Какие преимущества окажутся решающими, будет зависеть от внешних условий, которые не всегда можно предугадать. Часто лучшие организации — это те, которые способны гибко переключаться с одного уровня централизации на другой в ответ на изменяющиеся внешние условия.  

Основная проблема, стоящая перед всеми организациями, — это предоставление свободы действий. Три источника организационной неопределенности, которые обсуждались выше — ограниченная рациональность в постановке организационных целей, альтернативные подходы к контролю поведения доверенных лиц и неуверенность относительно степени предоставляемой свободы действий, — связаны с этим вопросом. Неопределенность — результат того, что теоретически нет оптимальных способов определения права принятия решений в рамках одной организации. Все зависит от контекста, прошлой истории, индивидуальности игроков и массы других независимых переменных. Вместо равновесных состояний или оптимальных решений организационных проблем, по Парето, имеет место постоянный выбор между выгодами и потерями с учетом важных аспектов плана.

Для экономической науки характерно огромное количество абстрактного теоретизирования, которое постулирует универсальные правила поведения человека. Применительно к рынкам эта теория имеет достаточные основания для определения условий как равновесия, так и оптимальности. Она также строго эмпирична и имеет четкие стандарты проверки гипотез и использования данных.

Когда одни и те же методологические инструменты используются для анализа содержимого «черного ящика» организаций, полученные результаты остаются полезными и интересными, пока люди в организациях взаимодействуют как своекорыстные индивиды. Но взаимодействия людей в организациях отличаются от характерных для рынков «отстраненных» взаимодействий: на самых разных уровнях в гораздо большей степени присутствуют и активно формируют предпочтения или практические функции игроков нормы, ценности, общий опыт и прочные социальные связи [Современная экономика имеет собственную теорию норм, в которой делается упор на способы рационального взаимодействия децентрализованных индивидов с целью выработать нормы, придающие огромное значение индивидуально приносимой ими пользе (Е1-lickson 1991). Проблема заключается в том, что у норм много других, нерациональных источников, от традиции до религии и привычки. —Примеч. автора.]. Например, работник приходит работать в некое отделение организации, просто чтобы зарабатывать деньги, но затем в нем развивается сильное чувство лояльности к другим членам своей группы, и он работает по вечерам и выходным, чтобы помочь группе победить конкурента. Другой сотрудник начинает сильно недолюбливать сослуживца и делает все, что может, чтобы навредить этому человеку, даже за счет всей организации и собственной карьеры. Руководитель произносит пламенную речь о высших целях организации, услышав которую еще один работник оставляет мысль о переходе на более высокооплачиваемую должность в другой фирме. В условиях рынка подобные иррациональные мотивы встречаются гораздо реже, чем в организациях.

Исследование менеджмента или общественного администрирования нельзя формализовать до степени микроэкономической теории не потому, что этой области еще недостает аналитической точности, но из-за причин, присущих самому предмету обсуждения. В организациях широко распространены нормы и другие, иррациональные, источники поведения, что имеет важные поведенческие последствия. Причина ограничения рациональности в организационном контексте в том, что члены организаций воспринимают мир и просчитывают будущие результаты через социальный фильтр, установленный их сослуживцами. Они подменяют институциональное суждение индивидуальным. Они стремятся, скорее, удовлетворять, а не оптимизировать, поскольку их область принятия решений определяется их социальной ролью или функцией. Их поведение в значительной степени мотивировано не просто узким экономическим эгоизмом, но также нормами лояльности, взаимодействия, профессиональной гордости или желанием поддерживать традицию. Рынок редко формирует у индивидов чувство групповой идентичности; организации же его формируют.

Эти рассуждения не новы. Есть более старая, более социологическая традиция, которая выдвигает вопросы нормативности или морали на передний план в теории организаций. Эта традиция начинается с Честера Барнарда и его классического произведения «Функции руководителя» (Barnard 1938).