Поверженные правители - Холдсток Роберт - Страница 7

Мы вошли в главный зал, где в очаге горели поленья и свет вливался в отверстия крыши.

— Хоть ты и искусен в волшебстве, Мерлин, я всегда знаю, когда тебя что-то гложет, — сказал Урта, сбрасывая плащ и пояс с мечом и опускаясь в крепкое дубовое кресло. Он вопросительно взглянул на меня. — Новые знамения?

— И еще более странные, — согласился я, и он склонился ко мне. Я сел на одну из скамей у стены.

Когда я закончил свой отчет, он поскреб щетину на подбородке, снова откинулся назад — усталый человек, — потянулся за кубком и осушил его одним глотком.

— Пока я рос, — сказал он, глядя в никуда, — о пристанищах знали из героических преданий. Вот в этом самом зале я сидел среди других мальчишек и слушал, как Глашатай Прошлого рассказывает забавные и удивительные истории этих земель со времени возведения первой крепости. Очень захватывающие. Но с тех пор я не часто вспоминал о пристанищах. Ими впору детей пугать. Из Царства Теней Героев есть пути через броды на Извилистой реке, но ведь к Нантосвельте никто не ходил. По крайней мере, пока в моей жизни не появился ты. Так ты говоришь, Глашатай правителя не понимает знаков?

— Нет.

— А Глашатай Прошлого?

— Скрылся в рощах, готовит преемника.

— Но Катабах считает, что они предвещают опасность, какой нам не вообразить?

— Мне так кажется.

Урта кивнул с умным видом, хотя ясно было, что он пребывает в полной растерянности.

— Очевидно, нам следует усилить оборону Тауровинды и западных укреплений. И расставить голубиных вестников в виду пристанищ.

Он подразумевал новый вид связи: посредством голубей, всегда возвращавшихся домой в Тауровинду, в свои маленькие клетки.

— И надо мне договориться о вооруженной поддержке с Вортингором. Верховный правитель Коритании запросит высокую цену в быках и ответных услугах. Но, думается, после того, как все кончится, я сумею уговорить его взять большую часть платы конями. Лошадей у нас в избытке!

В его глазах вдруг блеснула ярость.

— Мне понадобитесь вы с Катабахом… и Манандун тоже, а может, и твоя красотка-любовница…

— Ниив?

— Почему бы и нет? Она пожинает твое знание, пока ты спишь. — Он издевательски усмехнулся. — Скоро станет мудрее тебя!

Я улыбнулся, но в улыбке была горечь. Верно. Ниив все еще старалась извлечь мою волшебную силу. Такова была ее природа. Кто бы, родившись, подобно ей, дочерью северного колдуна, не стремился обогатить свое умение, прикрывая любопытством беспощадную решимость сорвать символы и знаки с того, кто носит их на своих костях? Урта, естественно, не сомневался в успехах Ниив, так как я не признавался ни ему, никому другому, что постоянно направляю ее внимание к менее уязвимым местам своего тела, скрывающего волшебную силу.

К десяти чарам я ее и близко не подпускал.

— Если ты настаиваешь, — ответил я. — Хотя у нее есть привычка больше путаться под ногами, чем помогать.

— Ну что ж, решай сам. Но ты должен разведать, что творится на бродах Нантосвельты. — Он послал мне долгий пристальный взгляд. — Да, пожалуй, ты увидишь больше, чем Катабах, каким бы мудрым он ни был. А я тем временем добуду у Вортингора «руки с оружием и крепкие щиты».

Он вздохнул. Он и вправду устал. Он стоял на перевале жизни: от жажды битв — к желанию мира.

— Справа знамения… слева знамения, — бормотал он. — Куда, во имя богов, мы скачем, Мерлин?

— Куда бы мы ни скакали, кто бы ни скакал нам навстречу, думается, неплохо бы принести дар Громовнику. Перетянуть Тараниса на свою сторону, пока его не уговорили помочь врагу.

Он махнул рукой:

— Тараниса? Я не имею дела с богами. Это для жрецов в их провонявших кровью рощах.

— На твоем месте, я освежил бы рощи и не забыл бы там побывать.

Он оскалился:

— Значит, нужны головы. Я в свое время насобирал достаточно. Наскучила мне эта забава.

— Тогда настало время Кимона. Время великого испытания для твоего сына.

Мгновение он глядел мне в глаза пылающим взором. Я думал, он убьет меня за такое предложение, но потом обнаружил, что глаза его пылают восторгом.

— Да! — выкрикнул он, хлопая ладонями по ручкам кресла. — Я сам должен был догадаться! Время великого испытания Кимона! Двух куропаток одним камнем! Мальчик станет мужчиной, и мы за один раз соберем к себе и богов, и воинов Вортингора. Отличная мысль, Мерлин. До такого не додумался даже Манандун, мой мудрый советник. Что за минута для него! И для всех нас! Я сам поговорю с парнем. — Потом он замялся, лицо омрачилось. — А сейчас, сдается, мне следует поговорить с моей непослушной дочерью.

Весь его вид говорил о том, что это было самое трудное дело за последнее время.

Крапивники, малые птахи, почитаются за умение вернуться на свою территорию, куда бы их ни завезли. Объявлялись они внезапно, и никто никогда не видел, как они прилетают. Друиды и женщины-старейшины ценили их в равной мере. Но еще много раньше их применяли, чтобы заглядывать далеко вперед. Одним из первых уроков моего детства было умение овладевать и управлять духом крапивника.

Теперь крапивник скакал под застрехой длинного дома, где собирались женщины и где Мунда дожидалась, пока ее отец не вернулся с последней стычки с большим отрядом дхиив арриги, которых видели едущими с юга к реке. Урта как был, усталый и грязный, прошел прямо в дом.

Все женщины, кроме Рианты, вышли. Будь жива Айламунда, мать девочки, она тоже осталась бы, но Айламунда умерла и странствовала под своим курганом. Улланна, несмотря на отношения с правителем, не могла входить в женский дом. Никто не слышал, чтобы Улланна — охотница и светлая душа — жаловалась на этот запрет.

Урта уселся на волчью шкуру лицом к Мунде. Та опустилась на колени на такой же подстилке, сцепив руки. Она волновалась и ерзала, дожидаясь, пока отец удобно устроится. Я представлял себе, о чем он думает, принимая подобающую позу.

Вот он подогнул правую голень под левое бедро. Левая нога слегка согнута и вытянута в сторону девочки. Он наклонился вперед, оперся правым локтем о колено правой ноги, а левой рукой — о пол позади себя.

То была одна из трех поз «дружеской встречи» — та, что предназначалась для семьи и друзей, что касается двух других, то первая предназначалась для врагов, выпрашивающих мир, чтобы сохранить головы, а вторая — для животных, если ими завладел один из Мертвых и предстояло выслушать, достойно ли обращаются с ними друиды.

Последнюю, весьма сложную позу Урте никогда не приходилось принимать, и он втайне радовался этому. Он признавался мне, что понятия не имеет, что стал бы делать, возникни такая нужда.

Все три позы порой именовали «позами, предназначенными замучить вождя до смерти». Так шутили те, кому никогда не приходилось принимать их. Урте эта шутка не казалась смешной.

— Сегодня мне сказали, — обратился правитель к дочери, — что ты освоила прием «вращение в седле».

— Да, с нескольких попыток, но я справилась.

«Вращение в седле» требовало, отступая галопом от врага, развернуться в седле и швырнуть дротик или камень из пращи, тут же снова повернувшись вперед. Весь прием выполнялся одним плавным непрерывным движением.

— Когда-то и я это умел. Теперь мне трудно даже оглянуться, не то что вращаться. Суставы болят. Надо думать, я старше, чем мне кажется.

Молчание.

— Хорошо. Сегодня, — сказал отец, — я вернулся из леса Поющих Пещер. Я разогнал нескольких стервятников, засевших там. Отчаянных. Мстительных изгоев. Семеро спаслись. Семеро — нет. Они дрались как бешеные.

И снова молчание. Урта сделал неловкое движение.

— Я привез тебе подарок. Его нельзя потрогать, съесть или увидеть. Но все же он твой.

Девочка подняла взгляд:

— Расскажешь?

Урта заговорил теплее:

— Мы тихо ехали по светлому лесу и выехали на широкую поляну. Там были лошади: кобыла с жеребенком. Шкура матери была необычной масти, в рыжих и серых пятнышках. Никогда такой не видел. Жеребенок был рыжим с черной гривой и белым пятном на шее. Он хромал на заднюю ногу и очень страдал. Кобыла кружила вокруг него, то и дело бросала на нас яростные взгляды и фыркала. Клянусь Таранисом, она была бы не прочь отрастить бычьи рога, чтобы броситься на нас.