Поверженные правители - Холдсток Роберт - Страница 8

Мунда молча, распахнув глаза, глядела на отца.

Урта сказал:

— Конечно, я оставил их там. Думаю, в том месте в старину было святилище. Но я отыскал кусок березовой коры поровнее и нанес на нее знаки: Суцелл риана немата…

Мунда улыбнулась, закивала:

— Роща лошади-целительницы…

— Не знаю, сумеешь ли ты когда-нибудь отыскать ее, но если сумеешь, думаю, это место исцелит не только лошадей. И защитит тоже. Вот тебе мой подарок.

Снова молчание. Через минуту его нарушил Урта.

— Какие два гейса были наложены на тебя на восьмом году?

Мунда, мгновенно встрепенувшись, ответила:

— Я никогда не должна плыть по Извилистой на запад, даже если увижу, как брат или друг тонет и зовет на помощь. И если я увижу собаку в беде, охромевшую, голодную или раненную кабаном, я должна бросить все дела, чтобы прийти ей на помощь.

— Более или менее верно, — признал Урта.

Женщина-старейшина с улыбкой покачала головой. В тех правилах всегда крылось больше, чем значили их простые слова.

— Ты знаешь, почему тебя связали такими обязательствами?

Мунда рассудительно кивнула:

— Меня спас от врага твой пес Маглерд и унес в убежище за рекой. Так же уцелел и Кимон. Всадники зарубили моего брата Уриена и пса, который пытался защитить его. Меня приютили на том берегу, а затем дед пришел за мной и забрал обратно. Но то был дар нянек — матерей Мертвых, — спасших мне жизнь. Я вступила в Иной Мир прежде назначенного мне времени, и потому мне нельзя возвращаться в него, пока воистину не настанет мой срок.

— Хорошо запомнила. А теперь тебе придется объяснить: почему ты решилась нарушить гейс?

Молчание. Отец и дочь долго, пытливо вглядывались друг в друга. Наконец Мунда потупила взгляд:

— Из любопытства. Меня тянуло к дверям пристанища. Когда я вошла, мне стало страшно. Но все же я прошла по мосткам внутрь. Это на середине Извилистой реки.

— Что влекло тебя? Отчего тебе стало любопытно?

— Голос из сна. Песня. Я вспомнила счастливую пору под опекой нянюшек, когда я пряталась на том берегу. После прошлого набега на крепость. Я думала, они меня зовут. Я чувствовала: там мой дом. Потом мне показалось, что я ошиблась. Пристанище было коварным местом. Лица, что глядели на меня, запахи, звуки, этот смех… Плохое место. Я бежала в ужасе. Но бежала от странного и неизведанного. Брат испугался больше меня. Едва мы вернулись на свою землю, я поняла, что бояться было нечего.

Крапивник на стрехе выслушал все это с большим вниманием.

Молчание.

Потом Урта заговорил:

— Как я хотел бы, чтобы здесь была твоя мать. Она гордилась бы тобой.

— Гордилась?

— Гордилась бы твоей отвагой. Ты прошла непростое испытание, но, как знать, может быть, полезное. Ты решила, будто допустила большую ошибку, и вот ты здесь, в горе и унынии. Но отчего? То была минута вдохновения, храбрости, а не предостережения. И ты не нарушила гейс.

Она не понимала.

Урта пожал плечами, что нелегко далось ему в позе «дружеской встречи».

— Гейс нельзя нарушить наполовину. Мне придется спросить Катабаха, но я уверен, что не ошибся. Нарушить целиком — да, но не наполовину. Гейс не похож на золотой полумесяц, луну, которую можно разрубить пополам, так что одна половина висит у тебя на шее, а другая — у твоего брата.

Мунда потянулась пальцами к амулету на кожаном шнурке. Солнечный металл блестел на свету. Обломок амулета, древнего, как само время, ее сокровище, отцовский дар, половинка знака, хранимого ее родом со времен Дурандонда. Амулет связывал девочку с братом. Правитель, вручая свое достояние уцелевшим детям, надеялся, что дар накрепко свяжет их.

— Разрубив надвое этот кусок золота, — тихо сказал он, — я разделял и одновременно связывал вас двоих. Легко располовинить золото. Нельзя располовинить запрет. И вот мой приговор. Ты сказала, что пристанище стоит на середине реки. На полпути. Но полпути не путь. Вот мое решение, дочь: ты ничего не нарушила.

Мунда бросилась к отцу, взвизгнув от радости. Урта опрокинулся навзничь и покосился на женщину-старейшину, но та только плечами пожала. Ей, вероятно, было что сказать, но она предпочла промолчать.

— Слезай с меня, девчонка! Ты слишком тяжелая!

Мунда встала, изобразила знак почтения перед распростертым на шкуре правителем, повернулась и вприпрыжку выбежала из женского дома.

Крапивник на стрехе заметил, что Рианте пришлось помочь правителю подняться на ноги.

Какое счастье, что Урта не поверил ни единому слову из рассказа дочери. Он, конечно, любил девочку и сознавал, что устами ее говорят темные силы. Он пощадил ее. Он понимал, что она одержима.

Он тут же обсудил со своими военачальниками и Глашатаями, как лучше разделить силы, чтобы встретить угрозу со стороны реки. Порешили на том, что пастухам следует быть начеку, чтобы немедленно отогнать скот и табуны в случае набега, а кузнецы, скорняки и горшечники должны, если нужно, им в этом помочь. Тем временем следует изготовить побольше длинных округлых щитов, крытых толстой бычьей кожей, а также коротких крепких копий. Никакой особой отделки, чтобы не жаль было потерять. Каменотесов приставили к извечному ремеслу: обкалывать длинные тонкие кремневые наконечники, часто более действенные, чем железо, хотя на старейших Мертвых железо оказывало ужасающее действие.

Сам Урта со своими людьми направлялся к Вортингору — правителю Коритании, чтобы нанять сотню временных защитников. Паризии, живущие на севере, хуже поддавались уговорам, зато их земли лежали дальше от границ Страны Призраков, а потому они могли заключить договор, хотя в отплату запросили бы многого. Помимо угрозы, нависшей со стороны Извилистой, опасность представляли и мародерствующие отряды дхиив арриги.

Глашатаям предстояло заняться тайной защитой: деревянными изваяниями и резными столбами, зверями из соломы и кости, а еще личинами деревьев — оградой, которую сумеют преодолеть не все Мертвые.

Труднее всего было противопоставить подобную линию обороны Нерожденным: многие из них не узнавали оберегов и преспокойно ехали мимо. Однако Нерожденные обычно проявляли меньше враждебности, чем их предки, и это тоже следовало учитывать.

Мне выпало ехать к реке в сопровождении Ниив, личной стражи из четырех воинов и Улланны во главе собственного отряда молодежи. Я был рад ее обществу. А обученный ею отряд, набранный из женщин Тауровинды, мог поспорить с утэнами Урты.

Нантосвельта текла с запада, из глубины лесов, из вечного сияния заходящего солнца. Она вилась по каменистым долинам и туманным болотам, через чащобы и мимо заросших холмов. Местами в ее излучинах попадались каменные руины и изъеденные ветром и дождем статуи. Несколько притоков впадало в нее из Царства Теней, и воды их пенились красным, сливаясь с главным потоком священной реки. Исток Нантосвельты скрывался в Царстве Теней Героев.

Терялась она у северных рубежей владений Урты в лесу, известном как Непроходимые Дебри Видений. Из чащи слышался грохот водопада, срывающегося с невидимой скалы. Появлялась же она снова на пути к далекому морю, во владениях коритани. Она протекала мимо вечных рощ, столь же волшебных, но уже не таких недоступных, хотя воды ее оставались опасными и здесь. Она огибала Коританию, обнимая земли, защищая их и питая духовной силой, как питала народ Урты. Ее берега отяжелели от алтарей и святилищ былых народов, общавшихся со своими богами.

Все пять бродов через реку располагались западнее, и на каждом из них теперь возникло пристанище, распахнутыми дверями словно бы приглашавшее гостей.

Первым на моем пути было пристанище Щедрого Дара.

Улланна поначалу отстала, да и кобыла ее с испугу заартачилась. Пристанище не оправдывало своего имени и выглядело довольно мрачно: дубовое строение с большим тяжелым карнизом над низкой дверью. Опоры по сторонам входа изображали гримасничающих козлов, поднявшихся на дыбы и сцепившихся рогами, словно пронзавшими оскаленное лицо женщины. Шаткие мостки тянулись от ближнего берега к илистому островку, где стояло жуткое здание. Обломки мечей свисали с крыши и скрежетали, сталкиваясь под порывами ветра. На высокой крыше, сложенной из жердей, не было соломы или дерна. Между грубыми стропилами пробивался дым.