Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 55

• Предыдущая
• 55/71
• Следующая

Если вышел на панель, то не надо дергаться, когда проституткой называют. Ладно, уважим.

— Дело будете иметь только со мной. Самостоятельная фирма, которую я запрещу трогать: мол, с мусорами не будем связываться.

— Условия мне подходят, — произнес бывший кагэбэшники и, позабыв, что собирался посоветоваться с женой, согласился: — Месяца за два я улажу дела в Москве и переберусь к тебе.

Поболтали о Толстожопинске и я затосковал о нем. Пора возвращаться домой. Я заехал в больничку к Биджо, рассказал о последних розыскных новостях и поставил в известность, что возвращаюсь к своим баранам.

— Перебирайся сюда, брат, — еще раз предложил он.

Биджо ничего не обещал за спасение, не бил кулаком в грудь. Он знал, что я его знаю, что за ним не заржавеет. То, что он назвал меня братом, говорило больше всяких клятв. Если я перееду в Москву, то буду не просто компаньоном, а членом семьи.

До чего же бабы слабый, безвольный народ! Оставишь без присмотра, обязательно в какое-нибудь говно влезет. Нет, Ирка не заблядовала. В Толстожопинске такое не утаишь, доброжелатели обязательно заложат. Народ здесь в большинстве своем хоть и не плотники, а стучать охотники. Жена моя дура-дурой, но догоняет, что ее измена будем первой и последней. Я ей втолковал, что моя честь лежит на ее ляжках. Раздвинет ноги для другого — честь свалится в пизду и ее затолкают хуем поглубже. Жен может быть много, а честь — одна. Ирка всего не поняла, но прониклась, сделала правильные выводы.

Домой заявился я, как положено, без предупреждения, чтобы всегда была на стреме. С вокзала поехал в «Светку», общнулся с братвой, узнал, как поживают, поделился московскими впечатлениями. Здесь все было в порядке. После неудавшегося путча массы доились дисциплинированнее, директора госпредприятий рискованней занялись аферами, мусора подешевели и стали сговорчивее. Шлема доложил, что от мусориных предложений отбоя нет. Домой я попал к полуночи.

Ира намыливалась спать. Мне обрадовалась, но сдержанно, без обычного пионерского задора. Я по-быстрому распряг ее и завалил на кровать. Залупа зажила, ебал без отвлекающих ощущений. Напрягаюсь, напрягаюсь и вдруг догоняю: что-то не так. Слишком тихо. То есть какие-то звуки слышатся, но приглушенные, будто через подушку. Я кончил и провел оперативно-розыскную работу.

Был бы у нее ебарь, в глаза бы не так смотрела, через заслоночку, чтобы я не почувствовал ее виноватость. А тут пялит зенки открыто, в них неяркая радость, а на морде блаженная улыбка. Ей хорошо, а все остальное похуй, точнее, до пизды.

И тут меня пробило. Сперва решил, что заглотанная — колесами обожралась. Посмотрел на всякий случай на руки, на локтевые сгибы. Ну, конечно, вот они — красноватые пятнышки от уколов.

— Догадался! — радостно выдала жена. — Ты знаешь, я думала, будет по-другому…

Доделиться впечатлениями она не успела. Бил не долго, потому что ей сейчас и боль по кайфу. Спать ушел в кабинет, чтобы не слушать ее скуление. А утром, когда кайф из нее выветрился, продолжил воспитание. Старым дедовским способом: зажал голову между ног и отхлестал ремнем по голой жопе. А жопа классная, широкая, с белой нежной кожей и ямочками над крестцом. Пизжу и еле сдерживаюсь, чтобы не выебать. Она на всю жизнь запомнит, что наркота — это очень больно.

Обработав ее, побежал в подлесок тренироваться. В Москве больше по залам занимался, а надо у природы подзаряжаться. Погода была классная. Что-то вроде второго бабьего лета. Бабья осень — что ли?! Люблю эту пору. Природа в самом соку, отчаянно добирает последние солнечные деньки. Сейчас ее ебать и ебать!..

Иришкин отревелась, умылась и подмалевалась, чтобы спрятать синяки. Они — образцово-показательные. Еще бы в дерюжки вырядилась — и натуральная ханыжка-алкоголичка. Без смеха и не глянешь.

Стол был накрыт. Домработница суетилась вокруг меня, изо всех сил стараясь угодить. Из бабьей солидарности и сама приготовилась попасть под раздачу. С одной стороны как бы сочувствовала хозяйке, которая пила кофе стоя, а с другой не без злорадства поглядывала на синяки, подтверждающие неравнодушное отношение мужа.

Тут еще тесть приперся. По случаю выходного дня и прекрасной погоды собрался вывезти семейство в лес. Увидев физиономию дочки, побледнел и сцепил зубы, как бойцовая собака. Глянул бы на ее жопу! Я не ожидал, что у синего цвета может быть столько оттенков и такая сочность.

— Решила наркотиками побаловаться, — поставил я его в известность.

Тема сразу была снята. В этом вопросе он полностью на моей стороне, разве что темперамента имеет поменьше.

— Жаль, погода такая хорошая, — сказал он и пошел к себе.

Предательство папаши доконало Иру. Она уронила чашку и побежала в спальню, глотая слезы.

— За что вы все меня ненавидите?! — крикнула она и отыгралась на двери.

Спроси у хуя моего, он тоже бородатый.

Я спокойно доел завтрак, затем пообщался с сыном, который потрошил очередную игрушку, а потому не слишком мне обрадовался. Даже признал не сразу. Вот и уезжай после этого надолго из дома.

Я поехал в гости к Галке Федоровской. Не могла моя жена сесть на иглу в одиночку: сыкуха страшная. А уколы любит — за неделю до похода к врачу начинает колотиться от страха.

Федоровская была дома. Предупредить ее не успели, телефон зазвонил, когда я вошел, но Галка сразу просекла, зачем пожаловал. На ней были джинсы в обтяжку, отчего казалась совсем тощей. Джинсы трутся о жопу худую — хипую, хипую, хипую…

— Где брали химку? — спросил я в лоб.

Грешил на Чичерина. Я бы ему, пидору старому, шприц в очко затолкал.

— Какую химку? — попробовала она крутить пуговицу.

Я заехал по немытому уху, прочищая его. Галка, падая, сбила вазу с пучком разноцветных, переливающихся, искусственных стебельков.

— Что там такое? — спросила ее мамаша из дальней комнаты.

— Мышь пробежала, — ответил я.

Ответ ее устроил.

— Где брали химку? — повторил я вопрос.

Хоть Федоровская и прижимала руку к уху и слышала хуже, чем в первый раз, но вопрос поняла.

— В ресторане.

Кабак она посещала один, тот самый, где я с ними познакомился.

— У кого?

— Не знаю, — она размазала по щекам слезы. — Нерусский какой-то. Кажется, Гамзат.

— Знаешь, что с тобой сделаю, если еще раз посадишь Ирку на иглу?

— Я не сажала! Это она предложила.

Скорее всего, так оно и было. Неебанная баба до чего только не додумается.

— Меня не интересует, кто предложил. Если узнаю, что кололась вместе с тобой, руки пообламываю.

Федоровская знала, что так и сделаю. Поэтому слов больше на нее не тратил, поехал в «Светку».

Вэка и кое-кто из пацанов были там, похмелялись и решали мелкие вопросы. Шлема пробил еще один телефонный номер и поставил аппарат прямо в нашем зале. Вэка, прижав трубку к уху плечом, наливал себе пива и толковал с кем-то:

— Сколько он должен?.. Что из себя представляет?.. Понял, сейчас подъедут.

Он положил трубку, поздоровался со мной, выпил пива и распорядился:

— Фарисей, мотани с кем-нибудь на авторынок к Зубатому. Какое-то чмо не хочет ему долг возвращать. Побудете за мебель. Пятихатка ваша.

Фарисей поехал вместе со Снегирем. Они скентовались на любви к книгам. Оба торчат на детективных романах, в которых крутые, как вареные яйца, мусора лихо разделываются с бандитами. Читают — и не смеются. После коронации Вэка основательно задвинул Деркача на третий план и почти все пацаны последнего легкой трусцой переметнулись на сторону сильного. Фарисей был одним из первых.

— Вэка, где можно клевую химку достать?

— У Чичерина, — сразу ответил он. — На зону хочешь отправить?

Он сам не кололся, только покуривал, и знал, что я не употребляю.

• Предыдущая
• 55/71
• Следующая