Боевой вестник - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" - Страница 6

– Все эти баллады и любовные элегии, дочь моя, как бы они ни нравились тебе, лишь плоды искусства, служащие для развлечения.

– Развлечения? – воскликнула принцесса. – Какая потеха в том, что от иных песен текут слезы и щемит сердце? И отчего я не слышала ни одной оды о том, как благородная дева и знатный рыцарь вступили в брак лишь ради исполнения долга перед своими домами?

– Говорю тебе еще раз, Эли, все это лишь песни. Наше королевство состоит из множества феодов, которыми владеют те или иные фамилии. Брачные узы представителей разных знатных домов служат делу укрепления державы. И чем более могущественный лорд станет твоим мужем, тем сильнее будет власть твоего отца и крепче страна. На востоке огромные земли скифариев. За Срединным морем мощное царство Тассирия. И наконец, когда сменится течение в океане Предела, к нашим берегам снова приблизится Странствующее королевство. И если твой отец задумал установить с Тассирией и Скифарией прочный мир, то со Странствующим королевством так не выйдет. И война всегда будет угрожать нам. На том стоит наш мир. Мы – женщины, нам не суждено сжимать рукояти мечей и пускать стрелы. Но у нас есть иные обязанности: мы становимся женами тех, кто будет защищать королевство, и дарим им наследников, новых сынов и дев. Мы продолжаем династии, что являются скрепами нашего царства. Я тебе это говорила не единожды. Тебе следовало принять подходящее предложение еще в шестнадцать лет, ведь первыми к тебе сватались представители наиболее знатных, богатых и крупных домов. Но ты отвергала их всех. Я это терпела. Твой отец этому попустительствовал. Но тебе уже восемнадцать, это возраст, в котором я родила мужу наследников. А ты продолжаешь свои детские забавы. Самые могущественные лорды ушли отсюда обиженными. Все последующие женихи будут все менее и менее достойными. Что дальше, Элисса? Будем принимать странствующих рыцарей, а затем их оруженосцев и конюхов? Ты подводишь отца. А значит, и все королевство.

– Если богам угодно, чтобы знатные леди выходили замуж лишь ради долга и нужд королевства, то тогда зачем эти боги вкладывают в наши тела трепетные сердца, которые противятся обману и желают истинных чувств?

– О боги, Элисса! Ты влюбилась в кого-то? Отвечай мне честно! – Анриетта с тревогой взглянула в зеленые глаза дочери.

Королева действительно забеспокоилась. Ее волновал не только душевный покой принцессы, но и воспоминания, пробудившиеся при мысли о том, что Элисса воспылала к кому-то чувствами.

– Нет! – Принцесса резко отвернулась. – И не собираюсь, – сказала она тише. – Но это ведь само приходит. Никто не властен над своим сердцем. Все другое обман, притворство. А ты знаешь, как я не терплю этого. Но я доверяю своему сердцу. И если оно полюбит, значит полюбит. А если нет, то и ответ мой будет – нет. Разве ты не любила отца, когда вышла за него замуж?

– Я любила его, ибо так подобает любить принца, царственную кровь и…

– Вот это и есть притворство, мама! Подобает любить – это язык долга и обязанностей, но не сердца и чувств.

– Сначала мы скрепили брачные узы, Элисса. То есть заложили фундамент, подобно тому как это делают при строительстве замка. И когда появилась твердая опора, мы вместе с твоим отцом стали возводить цитадель нашей любви. По крупицам. По кирпичику. День за днем. Год за годом. И вы, наши дети, стали краеугольными камнями нашей любви, построенной кропотливым трудом. Так будет и у тебя…

– Я не хочу, матушка. Не хочу притворяться и лгать. И еще больше не хочу, чтобы лгали мне.

– Послушай, в твоих словах лишь девичья наивность, вскормленная всеми этими романтическими балладами о любви. Но слепая любовь… Это всего лишь форма безумия. Если забывать о том, кто ты есть, о своем предназначении, о долге, то полюбить можно даже самого недостойного из недостойных. Такие чувства враждебны нам. Сердце с легкостью может предать своего носителя. И погубить его. Может статься, что сердце воспылает любовью к сыну простого кузнеца…

Сказав это, Анриетта вдруг смолкла и тоже отвела глаза от расстроенной Элиссы, со странным выражением глядя на оружие, выстроенное вдоль стен.

– И что тогда? – шепнула королева после долгой паузы.

– Когда люди влюбляются, они и радуются, и страдают. Люди – они живые, матушка.

– И тебя не страшит мысль, что ты полюбишь нищего и безродного? – Анриетта снова взглянула в глаза дочери.

– Я не ищу любви, матушка. Любовь сама находит человека. Тебе не о чем беспокоиться. Просто я вообще не хочу выходить замуж.

Тон прекрасной девы стал совсем отрешенным. Она словно давала понять, что очень устала от этого разговора и вскоре он может довести ее до слез.

– Я выйду через эту дверь, – продолжила она. – Не хочу возвращаться в тронный зал и опять встречаться с Хайдамаром. Свое последнее слово я ему уже сказала.

Не дожидаясь ответа матери, Элисса открыла засов второй двери и выскользнула в коридор.

Лестничный пролет уходил ввысь бесконечной вереницей ступеней песчаного цвета, плавно сворачивая влево и ведя к большому холлу перед тронным залом. Стена с одной стороны была увешана расписными щитами королевской стражи – алое поле с серебристой каймой и золотыми пегасами. Часть стражи в замке ходила без щитов, и в случае тревоги их снимали со стен. Между щитами располагались бронзовые держатели для факелов. Сейчас факелы не горели, ибо солнце только начало свое отступление в сторону заката. Противоположная стена состояла почти из одних арочных проемов, через которые открывался дивный вид на рыбацкую деревню, поставляющую в королевский замок дары моря. А позади деревни сверкала бликами Слезная бухта, что омывала с запада город Артогно, названный в честь основателя, первого короля, который объединил земли и дал имя королевству Гринвельд. Было это восемь веков назад. Справа от рыбацкой деревни виднелся высокий серый утес, почти вровень с окнами замка. То был утес Плачущей Девы. Когда-то, еще до появления королей, рыцарей и феодов, в этих краях привольно жил простой народ. Но потом с моря пришли охотники за рабами, нужными для строительства Странствующего королевства. Им требовалась также древесина, чтобы вечно продолжать скитания по океану Предела. И разумеется, женщины. Молодой землепашец отдал единственного коня своей возлюбленной и велел скакать на восток, пока конь не выбьется из сил, потом двигаться дальше пешком. А сам взял мотыгу и пошел с ополчением воевать против поработителей. Дева сделала все, как он велел. Она добралась почти до Змиева леса, когда конь упал замертво. Тогда она пошла пешком и увидела белоснежного пегаса, попавшего в ловушку дикого лесного народа. Она освободила его и отправилась на нем обратно. А вернувшись в родную деревню, обнаружила лишь выжженные руины, опустошенные поля и вырубленные леса. И ни одной живой души, кроме умирающего старика, лишенного глаз: он не был нужен поработителям, и они ослепили его, после чего оставили умирать на пепелище родной деревни. На последнем издыхании старик поведал деве, что враги забрали всех в океан. Тогда пегас принес девушку сюда, на этот утес. Она стояла на краю несколько суток, кричала, взывая к небесам и произнося имя возлюбленного. Звала его и плакала. Слезы ее заполнили равнину у подножия высокого утеса, а потом она бросилась вниз, не в силах стерпеть боль потери. Волны новой Слезной бухты приняли ее и унесли прочь. Говорят, от этой девы произошли все сирены, что обитают нынче далеко в океане, у Драконьего хребта. И они продолжают стенания в волнах океана Предела, увлекая моряков песнями в безжалостные глубины. А ее верный пегас стоял на том же утесе и ждал возвращения спасительницы. Он был настолько верен деве, что не сдвинулся с места, да так и окаменел. И теперь на утесе видна была глыба, похожая на подогнувшего передние ноги коня с распростертыми крыльями. Одни верили, что это и есть тот самый пегас, но другие считали, что лишь ветер так причудливо обточил камень.

Нэйрос Вэйлорд стоял на нижней половине лестницы возле арки и смотрел то на утес, то на дальний край бухты, слушая крики чаек над рыбацкой деревней. Он часто коротал здесь свободное время. Иногда наблюдал за работой рыбаков: как они смолят на берегу лодки, растягивают сети на козлах для просушки, чинят те, что уже высохли. Как пристают к деревянным причалам маленькие парусные шхуны и оттуда выгружают свежую рыбу, мидий, лангустов. Люди кричат, суетятся, прогоняют обнаглевших чаек, пытающихся стащить что-то из свежего улова. Рыбаки бранятся с женами, которые говорят им, что рыбы для замка и казарм вполне достаточно и надо побольше забрать домой. А вон ялы, шхуны и маленькие лодки медленно скользят по спокойной глади бухты: они еще без добычи, им рано возвращаться к причалу.