Скорпион - Валяев Сергей - Страница 18
- Предыдущая
- 18/87
- Следующая
— Он хитрожоп, как эфиоп, — предупредил меня Старков. — И осторожен, как жидок. Я за ним без малого три года. Больно умный, сучий дух.
Я пожал плечами, принимая к сведению утверждения об уме потенциального покойника. Правда нынешней жизни такова, что никто никому не может дать никакой гарантии. И даже великий умишко не способен просчитать все варианты быстроизменяющихся обстоятельств. В мире любителей любой герой за секунду может превратиться в опечаленную жертву. Думаю, Папа-дух, если он имеет место быть под приморскими каштанами, совершит роковую ошибку и проявиться на глянцевом фото нашего феерического бытия.
По возвращению из ванной комнаты, обнаруживаю огорченного лейтенанта Татарчука: он хотел испить бацилловой водички из графина и смел со стола стакан. Тот, трахнувшись об отопительную батарею, закончил свой жизненный путь. Я смотрю на осколки:
— Баба Тоня меня со свету сживет.
— Куплю ей пять штук, — горячится юноша, звеня собираемым стеклом.
— И чем раньше, тем лучше, — предупреждаю, — если мы хотим дожить до старости.
И с этой жизнерадостной перспективой мы отправляемся на службу. По пути заглядываем в универмаг, пропахший текстилем, немодной обувью и пыльными банками с измученными неволей помидоринами. В магазине торгуют практически всем, кроме того предмета, который нам нужен. Тогда я предлагаю младшему по званию конфискацию искомой вещи в общепите. Лейтенант крепко задумывается над моими словами — кажется, он воспринимает шутку буквально.
Первый трудовой день в Управлении прошел в суете: поначалу капитана Синельникова представляли коллективу единомышленников, затем он знакомился с первым своим делом, а после вел переговоры с майором Деревянко, который, собственно, это дельце, по мнению руководства, положил под сукно.
— А дело тухлое, — предупредил тучный майор, похожий на волосатую тетку, какую показывали праздной дореволюционной публики в базарные деньки. — Они молчат, как партизаны, а прокурору нужны факты. А какие могут быть факты?
Пролистав папку с делом об уличных торговцах героином, я удивился: почему их взяли без предварительной разработки?
— Это не ко мне, капитан, — задыхался майор от жары и производственной сумятицы. — Подозреваю, что по случаю. Кажись, было постановление об усилении борьбы?
Я хмыкнул — провинция работала по старинке, как в добрые времена: Центр слал секретные строгие предписания, а богобоязненное командование на местах торопилось исполнить их.
В настоящем случае мы имеем то, что имеем: да, тухлое дело, как яйцо 1913 года. По-видимому, руководство решило, что, если капитану Синельникову улыбнется удача, то можно будет наградить находчивого работничка почетной грамотой, а если случится промашка, то на нет и суда нет.
Я снова пролистал страницы дела. Единственное, что радует: оно о наркотиках. Следовательно, общественные и мои личные интересы совпадают. Будем всесторонне отрабатывать ситуацию, связанную с розысками наркобарона. Шанс мал на то, что мелкие уличные лавочники… хотя чем черт не шутит. Всякие чудеса случаются: иногда и шестерка бьет туза — один раз в сто световых лет.
Словом, надо действовать. И я отправляюсь на встречу с подследственными в СИЗО. Пешком — через площадь Ленина с одноименным гранитным патроном всего мирового пролетариата. Разморенный городок лежит в полуденной неге: под ногами пластилином плавится асфальт. На плечах тяжеловесной академической мантией лежит вековая усталость. Эх, хлебнуть бы холодного кваска с хренком, чтобы до ломоты в керамических зубах, да упасть в тень запыленного садика, чтобы сквозь дырявые листья глазеть без мыслей на небесный купол, выбеленный солнцем, точно потолок хохлацкой хатки.
Черта с два, menhanter! Иди-иди решать текущие проблемы, либо они сами напомнят о себе. Без энтузиазма переступаю порог исправительного учреждения. Оно типично и казенно. Проверка документов, лязг замков и ключей, длинные коридоры, клетушка, где проводятся душевные беседы с теми, кто не увильнул от карающего меча правосудия.
Я сел за стол в ожидание первого подследственного, коим выступал некто Катышев Владимир Эдмундович. Учился он на столичном юрфаке, готовил себя в состоятельные адвокаты, летом наезжал в гости к любимой бабушке Милькиной Александре Алексеевне, бывшей подполковнице МВД, уволенной с почетом за выслугу лет.
Внучок Вова был повязан во время спецрейда СБ у кинотеатра «Волна» с пятью дозами порошка, которым он предлагал первым встречным. На свою беду первым и он же последним оказался оперативный работник, маскирующийся под нового русского.
По горячим следам будущий адвокат сказал, что прикупил «белую смерть» у столичной аптеки № 1. Да, для последующей перепродажи, поскольку считал, что у самого синего моря цены будут куда выше. Да, он студент и ему нужно выживать в условиях инфляции, плохо укрощаемой господином Гайдаром и его завлабовской командой. Да, он, Катышев, разумеется, во всем раскаивается и больше не будет. Потом, после встречи с любимой бабушкой, внук Вова принялся менять показания: мол, ничего не знаю и знать не хочу, я был не я, а наркотики в карман тиснули во время облавы неизвестные лица с гор Кавказа, ну и так далее. Понятно, что бывший мент Милькина стремилась освободить внучка от строгого и справедливого наказания и действовала по банальной схеме отрицания всего.
Бабуля любит внука, тот любит дрянь и обоим никакого нет дела, что наркомания, будто армия, захватывает все новые плацдармы, удобные для общего вторжения на широкие евроазиатские просторы, где живет многолюдный народец, не до конца потравленный целебной водочкой, настоянной на цезии-237.
Кто такой, простите, наркоман? Как утверждает наука, человек, сам себя обрекающий на медленную и мучительную гибель, сопровождающуюся атрофией головного мозга, шизофренией, эпилептическими припадками и так далее. Больной уже не может жить без дозы, у него начинается вызванный морфийным голоданием «синдром абстиненции», то бишь ломка: невыносимые боли во всем теле, желудке, кишечнике. Зависимый человек теряет последний ум и способен на совершение любого преступления лишь бы добыть наркотик…
Мои размышления на актуальную тему прерываются появлением гражданина Катышева В. Э. Он хлипок телом, но крепок духом своей бабушки Милькиной А. А. Он напуган, да держится молодцом, как его учили университетские преподаватели. Он читал тома гения адвокатуры Ф. Кона, однако так и не понял, что человеку в нашем, Богом помеченном, государстве не рекомендуется попадать под статью УК — это все равно, что выжечь клеймо на своей уникальной и единственной судьбе.
Жестом приглашаю задержанного присесть на стул. Будущий адвокат жмется на нем, точно на электрическом. Я проявляю добродушие и задаю первые вопросы по биографии. Потом качаю головой:
— Что же, Владимир Эдмундович, у нас получается? Некрасивая история получается. У вас такая хорошая бабушка — в милиции работала, а вы?
— Это не я?
— Что не вы?
— Все не я.
Нет, Эдмундович мне не нравится: не люблю молодых фигляров. Понимаю, следователь не имеет права выражать отрицательных эмоции к подозреваемому. Он должен его любить, лелеять и беречь, как родную речь. Жаль, что у меня нет времени: я бы с Вовочкой пошел на детский сеанс в «Волну» и там под мультипликационные картинки вместе с ним нюхал героиновую пыль. Времени нет и поэтому я, приподнявшись со своего стула, резким движением рук хлопаю строптивца по ушам — хлопаю ладонями. Исключительно в профилактических целях. А ведь мог пристроить «слоника» или «акробата», или «танец маленьких белых лебедей», то есть привести в действие эффективные методы воздействия на тех, кто не желает сотрудничать с внутренними органами.
Будущий служитель Фемиды от такого отношения к собственной пустяковой персоне в стенах, где должны неуклонно блюсти закон, потерял лицо: уши вспыхнули, как пурпурные гирлянды в ДК моряков, белки закатились под веки, точно у страдающего за грехи наши сына Господнего, и весь молодой организм моего подопечного пробила судорога отчаяния и страха. Потом начинаются слезы, сопли и стенания:
- Предыдущая
- 18/87
- Следующая
