Нарский Шакал - Марко Джон - Страница 120

• Предыдущая
• 120/196
• Следующая

— Нет, — признался Ричиус, — император не станет меня слушать.

Дьяна бросила на него странный взгляд.

— Я не понимаю. Ты сказал Тарну, что мог бы ему помочь.

— Тарн считает, раз я один из королей Нара, то Аркус прислушается к моим словам. Он ошибается. Заставить Аркуса передумать невозможно.

— Но ты попробуешь, да?

Ричиус молчал. Он стремительно превращался в шлюху Тарна, и от одной только мысли, что он будет помогать этому чокнутому святоше, его тошнило. Но теперь ему придется принимать в расчет Дьяну и свою дочь. Все изменилось — как и предвидел Тарн.

— Ричиус, — молвила Дьяна, — Тарн очень мудр. Он не просил бы тебя об этом, не будь это так важно. Он принес в Люсел-Лор мир. Он…

— Пожалуйста, прекрати! — воскликнул Ричиус, закрыв уши руками. — И ты тоже! Я этого не вынесу. Все убеждены, что он — великий человек. Прости, но я этого не вижу.

— Он не великий, но он хороший. Ты его не знаешь, Ричиус. Он изменился, даю тебе слово. Он стал таким, каким был раньше, когда мы были детьми. Он заботится о своем народе. Мы для него все.

— Люсилер говорит, что Тарн полагает, будто его обезобразили боги. Я считаю, он просто болен. А что думаешь ты?

— Я думаю, что он получил дар Небес, — ответила Дьяна. — По-моему, боги отметили его. И мне кажется, он это знает — и это заставило его осознать свои слабости.

Ричиус удивленно покачал головой. У него сложилось впечатление, что все здесь страдают от какого-то заразного слабоумия. Неужели прошлое для них ничего не значит? Он медленно поднялся и снова заглянул в колыбель. Малышка беспокойно двигалась.

— Моя дочка, — печально промолвил он. — Как я могу ее оставить? Ты хочешь от меня невозможного, Дьяна.

— Но именно так все должно быть. Мне хотелось бы отыскать другой путь, но…

Она замолчала, не договорив, и передернула плечами.

— Я понимаю.

Ричиус опустил руку и нежно прикоснулся к крошечной пушистой головке Шани, изумляясь своим ощущениям. В этот миг она представлялась ему удивительнее башен Нара, древних лесов Арамура или сверкающей цитадели Фалиндара. Ради нее он готов был победить целую армию Тарнов, но у него не было оружия, с которым он мог вступить в этот бой. И он молча задвинул полог колыбельки.

— Я хочу перед отъездом еще раз ее увидеть, — сказал он, не оборачиваясь.

Дьяна подошла к нему.

— Значит, ты уедешь?

Он кивнул.

— Ты поговоришь со своим императором?

— Я уеду через несколько дней, — безнадежно произнес Ричиус. — Я хочу дать Тарну время, чтобы он обдумал мои слова.

— Ричиус, ты поговоришь с ним?

Он отвернулся и пошел к двери. Но, дойдя до нее, замер, не в силах переступить порог. Дьяна вопросительно смотрела на него.

— Ричиус?

— Я много месяцев думал о тебе, Дьяна, — тихо сказал он. — Я, так же как Тарн, одержим тобою. И не нахожу сил, чтобы тебя забыть.

— Ты должен.

— Не хочу. Я тебя люблю. Дьяна покраснела.

— Я понимаю, это глупо, — добавил Ричиус. — Но я все время надеялся при встрече с тобой услышать, что в эти прошедшие месяцы ты тоже обо мне думала. — Он попытался ей улыбнуться. — Ты обо мне вспоминала? Хоть изредка?

Дьяна отвернулась.

— Об этом говорить не следует, — ледяным тоном заявила она. — Я замужем за Тарном.

Это не было ответом, и ее уклончивость обнадежила Ричиуса. Он сделал шаг к ней.

— Может быть, хотя бы иногда?

Дьяна не повернулась к нему, но слегка понурилась.

— Когда я вынашивала Шани, Тарн все время был со мной. Он заботился обо мне, следил, чтобы у меня было все необходимое. Он был мне как настоящий муж. И когда я рожала, он помогал мне и держал меня за руку. Но Шани всегда заставляла меня думать о тебе, Ричиус. Даже когда еще была в утробе. — Дьяна наконец повернулась к нему, и ее взгляд был полон печали. — Тебя не так легко забыть, Ричиус Вентран.

Надежда мелькнула в его глазах

— Дьяна…

— Ты слышал мой ответ, — отрывисто сказала она. — Больше я ничего тебе сказать не могу. И если ты действительно любишь меня так, как говоришь, ты сделаешь это ради меня и нашего ребенка. Ты это сделаешь? Ты поговоришь со своим императором?

Ричиус ушел не ответив.

На голой скале Фалиндара, на обращенной к морю стороне был отвесный обрыв, который уходил вниз на тысячу футов, где об острые камни бился прибой. На обрыве почва была каменистой, почти лишенной растительности; вид на бескрайний океан ничем не ограничивался — если не считать одного древнего дерева, высокого и корявого. Кривые ветки никогда не сбрасывали с себя листву — даже зимой. Золотая и по-летнему зеленая листва меняла цвет в зависимости от времени года, а ствол заканчивался паутиной корней, вырывавшихся из земли, словно они задались целью разломать камни под собой. Никто не знал, как это дерево попало туда и каким образом получало питание из скудной почвы, но, по местному поверью, дерево было даром небесных духов, младших божеств трийцев, которые парили над землей, а порой поселялись на прекрасных горах. Из-за этого да еще из-за странных плодов, созревавших в начале весны, дерево славилось по всему Люсел-Лору. Оно считалось доказательством того, что боги существуют и что они любят своих детей-смертных.

Люсилер не знал, было ли это дерево даром Небес, или капризом природы. Он знал только, что любит его, что оно дарует ему утешение и заставляет думать. Накануне падения Фалиндара, в те дни, когда он был любимцем дэгога, он приходил к этому дереву, срывал похожий на цитрус плод и, наслаждаясь его вкусом, любовался на волны, бьющиеся о скалы. В те беззаботные дни ему приходилось думать только об охране дэгога и скучных повседневных делах. Тарн и его революция навсегда изменили его жизнь, но дерево по-прежнему оставалось на своем месте и плодоносило. И по-прежнему заставляло Люсилера размышлять о тайнах жизни.

Сегодня это дерево было ему необходимо.

Люсилер просунул руку между колючими ветками и сорвал спелый красный плод. Ветка откачнулась обратно, вспугнув дрозда, и он шумно взлетел к небесам. Утро было теплое — хорошее утро, чтобы насладиться безмятежностью горы. Он сел на камень, свесив ноги с обрыва, и начал не спеша счищать кожуру с плода. В лицо ударил фонтанчик сока, и он улыбнулся.

Затем принялся вкушать терпкий сок, высасывая его из долек плода, и смотрел на спокойную воду. Над морской гладью в лазурном безоблачном небе парили чайки, занятые непрерывным поиском пищи. Ветерок доносил до него свежий запах соленой воды, лучи солнца ласково прикасались к лицу, навевая дремоту. Но сегодня Люсилер пришел к дереву не для того, чтобы спать. Он пришел поразмыслить — ему было неспокойно, даже отменная погода не поднимала настроения. Он предал друга — и чувство вины его убивало.

Прошло два дня с тех пор, как он последний раз разговаривал с Ричиусом. Тарн сообщил им обоим порознь о своем решении, и теперь Ричиусу тоже предстояло решить, что он будет делать дальше. Узнав о существовании своей дочери, он стал холодным и неприступным. Не выходил к столу, ни с кем не разговаривал, не отвечал на стук в дверь. Запершись у себя в комнате, брал еду, оставленную для него в коридоре, только когда слышал удаляющиеся шаги Люсилера. Они все о нем тревожились — даже Тарн, и никто не догадывался о том, что происходит за дверью его спальни.

«Бедный мой друг, — печально думал Люсилер. — Мне так жаль!»

И он действительно искренне стыдился отведенной ему роли, которую вынужден был сыграть. Он мысленно перебирал все события последних недель, разбирая свою тактику и отыскивая ошибки. Больше всего он сожалел о том, что послушался эту женщину. Дьяна была не права, скрыв от Ричиуса свою новость, — теперь Люсилер это ясно видел. Ему следовало сказать другу о ее беременности, как только они встретились на дороге Сакцен. Но Дьяна очень надеялась, что Ричиус вообще не поедет в Люсел-Лор. Она убедила Люсилера в том, что нет смысла рассказывать ему о ребенке, если он примет решение не возвращаться за ней. Это известие только разожжет его стремление приехать — а здесь для него ничего нет.

• Предыдущая
• 120/196
• Следующая