Эволюция личности - Чиксентмихайи Михайи - Страница 36

Теперь же благодаря этому изобретению человеку оставалось лишь выучить символьный код, и он получал доступ к потенциально неограниченному объему информации, хранящейся на долговечных носителях. С открытием символического представления информации вне тела стала возможной эволюция мемов.

Потребовалось много тысяч лет, чтобы от выцарапывания на кости и пещерной живописи перейти к развитию подлинной грамотности, связанной с изобретением букв^{91}. На Ближнем Востоке сохранилось довольно много документальных свидетельств начальных шагов на этом пути: самые первые записи служили для учета царской собственности — свиней, мер зерна, бочек масла. Письменность была очень утилитарной, своего рода бухгалтерией для богатых. Первые «книги» крайне скучны — это длинные перечни сделок и запасов, договоры и квитанции. Древнейшие китайские записи на черепашьих панцирях — предсказания оракула, помогавшие царям принимать важные политические решения.

Еще одно применение письменности — распоряжения. Приказ, записанный на папирусе и отосланный за сотни миль полководцу, как и выбитые на камне резолюции, ставшие законом для всей страны, значительно расширяли власть правителя. Впервые человек смог зафиксировать свою волю вне собственного мозга и передавать ее множеству людей на огромные расстояния.

Однако со временем знаки, используемые для записи человеческих знаний, зажили собственной жизнью. Однажды кто-то понял, что можно записывать не только то, что уже было, но и то, чего еще не было. Грамотность породила литературу. И вместе с ней — книги, поддерживающие одну идеологию и выступающие против другой. Крестоносцев вела на войну Библия, мусульман — Коран; в Китае культурная революция растоптала буржуазию, вооружившись цитатником Мао. Изобретение литературы, несомненно, было огромным шагом к освобождению человеческого воображения от пут действительности. Но опять же — эволюция литературы не всегда нам во благо. Книги порождали еще больше книг: в конце концов «Илиада» произвела на свет дешевые женские романы.

Сегодня книгам приходится отчаянно бороться за выживание^{92}. В США ежегодно издаются почти сто тысяч наименований, и за место на полках магазинов и библиотек они бьются не на жизнь, а на смерть. Сколько из этих книг люди запомнят или будут цитировать десять лет спустя? Одну на тысячу? Скорее, и того меньше. Даже если бы каждая из этих книг содержала важную информацию, нам не хватило бы памяти, чтобы вместить их все. Соперничают между собой не только отдельные книги — за выживание борются целые «виды» мемов на разных носителях. Полное вытеснение книг лазерными дисками или еще более продвинутыми технологиями, имплантирующими информацию прямо в мозг, уже не кажется столь невероятным.

Примерно так же дело обстоит и в изобразительном искусстве. Кажется, это футуристы^{93} в своих многочисленных манифестах в начале XX века первыми сравнили историю искусства с эволюцией. «Эволюцию музыки повторяет преумножение машин, — писал Луиджи Руссоло в 1913 году, утверждая, что близкое знакомство с классическим репертуаром наводит скуку. — Сегодня мы предпочитаем наслаждаться слаженным шумом трамваев, тарахтящих автомобилей, поездов и вопящей толпы, чем который раз слушать ту же Героическую или Пасторальную симфонию».

Тщательно анализируя художественные стили, специалист по психологии искусства Колин Мартиндейл развивает похожую теорию^{94}. Он утверждает, что в последние десятилетия стремление литературы, живописи и музыки шокировать неизменно усиливается. Каждое новое поколение поэтов использует все более яркие образы и более чувственные слова, ведь в противном случае их никто не заметит. Из тысяч публикуемых каждый год поэм выживают лишь те, что написаны на самые эмоционально заряженные темы или используют самую невероятную игру слов. Среди произведений живописи внимание пресыщенной современной публики привлекают лишь те, что кажутся ей наиболее шокирующими. Заметим, что новые мемы должны явно отличаться от своих предшественников, а лучший способ привлечь внимание — использовать предрасположенности нашей генетической обусловленности. Сексуальность, агрессивность, страх смерти — неисчерпаемые источники художественных тем, но воплощаемые раз за разом в произведениях искусства, они требуют от последующих художников все большей наглядности и откровенности, чтобы привлечь внимание.

По данным переписи населения, полмиллиона жителей США в графе «профессия» пишут «художник». Но среди них вряд ли хотя бы один из тысячи сможет заработать себе на хлеб живописью или скульптурой. А многие ли из их работ доживут до следующего поколения? И снова заметим, что, за исключением горстки знатоков, психической энергии у любого из нас хватит только на то, чтобы оценить и запомнить лишь несколько произведений искусства. Сколько современных художников вы можете назвать? Не удивлюсь, если в среднем меньше одного. Из новейших художников обычно вспоминают Пикассо, не видя особой нужды следить за тем, что с тех пор произошло в мире искусства. В конце концов, у сознания и без того полно забот…

Принято считать, что количество великих художников определяется предложением: если их мало, значит, лишь немногие создают великие произведения искусства. Однако верно, скорее, обратное: то, что считают великим искусством, в большей мере определяется спросом, точнее, пределами внимания. Человек в среднем способен знать и помнить лишь нескольких современников — художников, музыкантов, писателей и других творцов новых мемов. Но в наши дни художнику, чтобы его признали «великим», нужна широкая известность. В прошлом работы художника могли оценить несколько властительных вельмож и церковников — и место в истории ему было обеспечено. В демократической культуре нужен более широкий консенсус, которого при этом труднее добиться. Великих произведений искусства немного потому, что мы не хотим или не можем выделить достаточно психической энергии на оценку художественных мемов, и, как следствие, лишь немногие из них выживают. Рок-музыке, напротив, уделяется огромное внимание — только посмотрите, сколько места газеты отдают новым группам, особенно молодежных направлений. У этих мемов есть все шансы сильно влиять на сознание, по крайней мере, сегодня.

Пусть художник никогда не добьется известности, но он все же свободно воплощает свое видение. Верно? Да, но не совсем. Искусство в значительной степени следует собственным законам^{95}, независимо от желаний художника. Современному художнику приходится соотносить свою деятельность с последними течениями в искусстве. Чтобы быть замеченным, он должен задействовать или отражать новейшие стилистические условности, подавая их, однако, под несколько иным углом, добавляя им «оригинальности». 30 лет назад, когда в американской живописи царил абстрактный экспрессионизм, тысячи молодых одаренных художников реалистического направления терпели насмешки от своих учителей, коллег и критиков. Многие из них сдались, оказавшись в тупике. Разве писать как Рафаэль — порок? Лишь немногие из них, наиболее упорные, в последующий период гиперреализма 1970-х обнаружили, что создаваемые ими мемы теперь могут выжить. Примерно тогда же, когда в Америке побеждал абстрактный экспрессионизм, в СССР развивалось противоположное направление искусства. Чтобы сохранить свои работы, художнику приходилось писать в реалистическом стиле. Утверждение, что художники — причина эволюции искусства, видится чересчур антропоцентричным. Правильнее было бы сказать, что художники — это среда для эволюции произведений искусства.

Немногим больше свободны ученые в выборе своих проектов. Любой молодой ученый начинает свою профессиональную карьеру в определенный момент эволюции идей конкретной дисциплины. Если он заинтересован в том, чтобы его воспринимали всерьез, и хочет найти работу, ему придется направить свою психическую энергию на исследование «модных» тем с применением современных теорий. Широту научной мысли определяет система символов, господствующая здесь и сейчас. Если ученый не использует принятые в научном сообществе мемы, его идеи, скорее всего, останутся без внимания и затеряются.