Викинг - Маршалл Эдисон - Страница 22

• Предыдущая
• 22/76
• Следующая

Моргана, если ты умрешь, я рука об руку пойду с тобой, но только не попасть мне в ваш христианский рай, и придется нам расстаться. Если же умру я, то унесу бессмертную славу с собой в Вальгаллу. Один! Один!

Я взывал, беззвучно шевеля губами, и только я один слышал ответ из темных лесов и от серых морей.

Со своей низенькой скамьи я мог, почти не нагибаясь, дотянуться до пола, и Моргана заметила, что я подобрал связку прутьев. Я забавлялся с ними, ломая сухие стебли на палочки длиной с ладонь. Я привлек ее внимание, легонько толкнув ногой.

— Ты будешь продолжать допрос? — спросил Хастингс Мееру презрительным тоном.

— Да, и, надеюсь, с большей пользой.

— Ведь сегодня день Солнца — святой день для всех христиан, и ее ответы будут правдивы, — рискнул вмешаться я, — великий грех лгать в день Солнца.

Последнее слово я выделил, так как оно звучало одинаково и по-английски и на языке данов. Одновременно я взял палочку и отложил в сторону.

— Можно подумать, ты в Риме побывал, — удивился Хастингс. Я положил вторую палочку к первой, и одними губами произнес название следующего дня — день Луны. Следующая палочка должна была обозначить день Тора, еще две — день Одина и день Тора. Шестую палочку я сломал пополам, и одну половинку положил рядом. Я хотел, чтобы она поняла нужное время — вечер дня Фреи.

Она приложила руку к груди — должно быть, какой-нибудь христианский жест. Меера пожелала закончить разговор. Моргана коротко поклонилась ей, затем обратилась ко мне:

— Все золото и серебро у меня отняли, и мне нечем вознаградить тебя за то, то ты служил моими ушами и языком.

— Что она говорит? — спросил Хастингс. А когда я стал переводить, прервал меня: — А ты что, язык проглотил? Ну-ка, выдай ей достойный ответ.

Я думал недолго:

— Мне бы хватило поцелуя твоих алых губ.

— При дворе моего отца прекрасные женщины именно так благодарят вождей, оказавших им услугу. Но мне кажется, что ты незаконнорожденный.

— Когда я впервые узнал, что у меня есть шея, она уже была в ошейнике.

— Значит, от тебя дурно пахнет. И я тебя поцелую в щеку.

Через несколько мгновений я понял, что она доверяет мне и хочет перехитрить Хастингса. Она грациозно встала с кресла, обошла скамью и склонилась надо мной. Ее губы легонько коснулись моей щеки, и тихо-тихо, словно еле слышный комариный писк, раздался шепот:

— Хастингс понимает английский.

Мне показалось, что я вновь упал лицом вниз в канаву Рагнара. Сигналы Морганы предостерегли меня от Мееры, которая всегда знала больше, чем показывала. Но мысль о том, что Хастингс видит все мои уловки, ни разу не приходила мне в голову.

Сделанного не исправишь. Ничего не оставалось, кроме как попридержать язык и убираться отсюда. Я и не пытался разобраться в происходящем, покуда мое сердце не успокоится, а в голове не прояснится.

Стараясь держаться непринужденно, я распрощался с Меерой и Хастингсом и поспешил к Эгберту с предложением рискованного плана. По крайней мере можно было не опасаться, что Родри примет Рагнара с распростертыми объятиями.

Гудред оставался кормщиком, как и раньше. Мое место по-прежнему было среди гребцов. Вся наша команда из восьми десятков человек предвкушала предстоящий набег. Мы могли бы ограбить какой-нибудь небольшой христианский порт. И добыча трижды окупила бы расходы на подготовку рейда.

Возле дома Эгберта я наткнулся на Рольфа, одного из викингов, и попробовал рассказать ему о своей затее, но язык не слушался меня, и я решил сперва поделиться с Китти.

— Я хочу спасти христианскую девушку из неволи, — сказал я, пытаясь придать своему голосу величие. Это не произвело ни малейшего впечатления, и я прибавил грозный взгляд.

Никакого ответа. Только узкие глазки почернели еще больше.

— Я не знаю, как это получше устроить, — продолжал я, — может быть, Эгберт захочет рискнуть своим драккаром.

С губ Китти сорвался птичий писк, который заменял ей смех.

— Я не совсем то хотел сказать, — быстро поправился я. — Конечно, он не станет оскорблять Хастингса, и тем более Рагнара. Но в его собственных интересах спасти девушку — здесь замешаны троны и скипетры, короче, тебе этого не понять, но если он не вмешается в дело сейчас, то может проморгать собственную мечту. Что скажешь, женщина? Или ты думаешь, что я не в своем уме?

— Сейчас так оно и есть, но не всегда же надо быть мудрым. Избыток ума отравит и убьет душу.

— Разве не может Эгберт притвориться, что отсылает нас с поручением, а мы прикинемся пьяными и украдем девушек?

— Кто? Гудред? Рольф? Они что, согласятся отправиться по лебединой дороге без надежды на возвращение? Ради прихоти одного сумасшедшего викинга они навсегда распрощаются с пирами на берегу и с северным летом? Заруби себе на носу, Оге: тот, кто пойдет на это, не сможет вернуться. В лучшем случае он найдет службу в какой-нибудь отдаленной стране. Если бы у тебя было достаточно времени, ты мог бы сговориться с рабами-христианами, пообещав им свободу или быструю смерть. Но все они либо пастухи, либо обрабатывают землю. Смогут ли они грести во время бури?

— Их можно научить, однако это отнимет слишком много времени. Ты пристыдила меня, Китти, за слабый ум и глупый язык.

— Твои мысли затуманены великим нетерпением и великой страстью. Они слишком сильные противники. Лишь достойный может их познать. Именно они делают людей конунгами.

— Я стану действовать тайно и один. Я отведу ее в лес, буду добывать для нее дичь, построю шалаш, пока отец не заберет ее, — я перевел дух и продолжал: — Или пока ее жених, король Нортумбрии, не пришлет за ней.

— А она ест сырое мясо? Ей понравится дым костра? Ты можешь спрятать ее на день, на неделю, может, даже на месяц. Но скажи, она полетит между деревьев или оставит след, который найдут собаки? У Рагнара добрая сотня ярлов, и у всех есть псы.

— Неужели они все выйдут на охоту? Я не верю, что они так жестоки.

— Они не считают это жестокостью. Для них это такое же развлечение, как травить зайцев и убивать их дубинками. Лес будет звенеть от смеха.

— Я не вынесу этого. Лучше убить себя, чем терпеть такой позор. Раз я не могу спасти девушку, я ее убью. Я вонжу копье в ее тело, и увижу, как прольется кровь. Второго удара не потребуется. Мне не придется падать на свое копье. Мои глаза закроет тьма…

Китти отвесила мне пару оплеух, крича:

— Вернись! Вернись!

Моя душа не успела отлететь далеко, так что боль и пронзительный голос Китти вернули ее в тело. Злые духи не успели утащить ее.

— Для викинга не позор покориться судьбе, — успокаивала меня Китти, внимательно глядя мне в глаза.

Мысли ворочались в моей голове, словно прилив в узком фиорде. Когда он достиг наивысшей точки отметки, я придумал:

— На причале есть наша старая лодка, — сказал я.

— Да, она сохнет на берегу, — ответила Китти.

— Я назвал ее «Игрушка Одина». Иногда мне казалось, что он играет с ней, словно могущественный конунг с маленьким котенком. Она могла грациозно танцевать на волнах среди каменных объятий скал. Она была крепка, но напоминала не медведя, а выдру — своей легкостью и поворотливостью. Она была бы не прочь пойти вновь на риск, выискивать неизвестные бухточки, прокрадываться в устья небольших рек, плыть ночью и отдыхать днем.

— На ней было хорошо охотиться, — промурлыкала Китти. — Спустив парус, можно было прятаться за низким мысом и выслеживать диких береговых гусей.

— А как она шла под парусом! А когда мы стояли на якоре и растягивали парус над бортами, внутри не смог бы выпрямиться и карлик, но зато там было сухо и тепло, возле горшка с углями.

— Да.

— У нее шесть длинных весел, и с крепкими гребцами она вполне могла бы выйти в открытое море. Но в ней было бы трудновато во время свирепой бури и тяжело грести против сильного прилива. Если бы нас было хотя бы четверо, мы бы могли идти под парусом при попутном ветре, пришвартовываться при встречном, грести в штиль и стоять на якоре вдали от берега во время шторма, если б не успели укрыться где-нибудь. Если же шторм застигнет нас у берега, путешествие закончится, — я остановился, приказав себе прекратить болтовню, — но нас с тобой только двое.

• Предыдущая
• 22/76
• Следующая