Викинг - Маршалл Эдисон - Страница 23

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая

— Помнится, мы вдвоем управлялись с ней, и она повиновалась твоей воле.

— Та девушка, Берта, сильна и высока. Она будет третьей.

— А у меня есть племянник. Он недавно приехал сюда продавать гагачий пух. В худшем случае, он подарит мягкую постель твоей принцессе. Его зовут Куола. У него сильная спина и опасности привлекают его больше, чем женщины. Он станет четвертым.

Вопрос так и вертелся на кончике языка, и я задал его:

— Китти, как ты думаешь, все ли из нас отправятся на берег мертвых к середине лета?

— Ты, Куола и я, может, и отправимся вниз. Если же умрет принцесса, ее вознесут вверх на небеса. И Берту, конечно, вместе с ней. Христиане говорят, там все счастливы. Но она не будет счастливой, если посмотрит вниз и увидит нас, наши тела, пожираемые чудовищами. Поэтому ангелы не позволят ей смотреть вниз.

— Я не хочу, чтобы она смотрела вниз.

— Живые или мертвые, вы двое вскоре расстанетесь. Ты должен завоевать какой-нибудь город за лебединой дорогой и распроститься со своими мечтами. Так почему бы тебе не проститься с ними сейчас? Завоевывай и живи.

— Как мне жить? Милостью богов?

— Я думала, что след от рабского ошейника все еще виден на твоей шее, и значит, ты мог бы принять их жалость, а, может, и покровительство.

— Ты так не думала. Ты говорила в прошедшем времени, и, значит, ключ судьбы повернут, мосты сожжены. Разве можно, упав на колени перед Одином, сложить руки и умолять его изменить мою судьбу, словно христианин перед своим Богом? Нет, когда я говорю с ним, мой яростный крик летит в небо, и мое дыхание смешивается с ветром, и я у него ничего не прошу, я только призываю его и жду ответа. Я хорошо знаю, что он не в силах изменить мою судьбу. Судьба превыше него, так же, как река выше своего ложа, а Небо выше Земли. Но он все равно мой бог. Возможно, христианский Бог способен изменить судьбу человека к лучшему или к худшему, и потому-то мы страшимся его больше, чем всех чудовищ Хель. Но у меня закружилась голова.

— А у меня болит сердце, — просто сказала Китти после долгого молчания. — Я ведь не воин Одина, а только жертва богов или судьбы, которой я страшусь сильнее всего. Это очень дорогая цена за мечту — вечная разлука с домашним очагом в изгнании или в смерти, а затем и расставание с самой мечтою заодно. Эта цена была высока и за то, что я выкормила тебя своим молоком. Твои губы тогда были мягкими, но если теперь они стали жесткими, то вправе ли я разрывать наши узы? Мои груди были полны и круглы, и если теперь они высохли, оттолкнешь ли ты меня?

— И все же я скорее брошу тебя за борт во время бури, чтобы облегчить лодку, чем позволю ей затонуть и утопить мою мечту. Такова моя судьба. Но правда в том, что твоя судьба неразрывно связана с моей.

Тогда она подошла ко мне и вытащила у меня из-за пазухи то, что я называл своим оберегом, талисманом и носил на шнурке из оленьей кожи на груди.

Это был полированный круг шириной в три пальца, а толщиной — в один, сверкавший как агат и наполненный, казалось, золотыми искрами. Как-то я подумал, что он, должно быть, драгоценный, но потом узнал, что это, хоть и достаточно редкий, но вовсе не столь драгоценный кварц, называющийся «золотой камень». В центре круга было отверстие шириной в полпальца.

Мой разум осмелел, выбрав судьбу, и я решился произнести то, на что не решался прежде.

— Ты часто смотришь на мой оберег, Китти, почему?

— Я увидела его, когда впервые взяла тебя на руки. Он висел на простом шнурке, и был тяжелым грузом для детской шейки. Что еще тут скажешь?

— И что ты думаешь об этом, желтокожая?

— Ничего особенного. Это оберег, который носят на шее, и он, должно быть, не из здешних мест.

— Ты ни слова не сказал о нем, когда пыталась убедить Эгберта в моем благородном происхождении.

— Ну что ж, теперь можно объяснить. Это не драгоценный камень, а просто симпатичная безделушка. Некоторые называют такой камушек «золотом дурака». Самое тоненькое серебряное колечко, и то стоит дороже, даже заколками для волос можно гордиться больше. Не может быть, чтобы знатная женщина повесила его на шею своему ребенку.

— Тогда почему бы не швырнуть его в море?

— Потому что для бедной женщины этот камень мог быть самой ценной вещью в ее хижине, и она могла повесить его тебе на шею в знак огромной и горячей любви. Ты не помнишь ее нежные руки, теплое дыхание и ласковый голос, свет ее глаз. Но мне кажется, что об этом помнит твое сердце. Оно знает о долге перед матерью, который выше всех долгов на свете.

— Где мы достанем одеяла, без которых не обойтись в холодную ночь? — спросил я.

— Мой народ пользуется шкурами оленей, легкими, как пух, и теплыми, словно медвежий мех. Я попрошу у них несколько штук.

— Мы возьмем флягу с водой и будем пополнять ее в ручьях, впадающих в море. Еще нам нужно два глиняных горшка — один может разбиться или утонуть. Пусть Куола заготовит запас древесного угля. Сегодня я пообещаю Эгберту настрелять жирных гусей, и завтра мы с тобой отведем лодку к Тюленьему ручью. Там я наверняка подстерегу лося, а может, и парочку оленей. Тебе придется разделать мясо и закоптить его над костром.

— Можно сделать проще. Надо сходить в лагерь моих родственников, к Куоле. У них мы купим или выменяем довольно мяса.

— Это сбережет нам уйму времени. Когда мы переплывем Скагеррак…

— То окажемся вне пределов Ютландии, земли конунга Хорика, которому подчиняется Рагнар. Но у тебя так горят глаза, словно ты заколдован!

Горящий взор и впрямь почитали признаком колдовства, но я посмеялся над Китти.

— Сушеное мясо, козий сыр и тюлений жир, конечно, пища здоровая, но, боюсь, неподходящая для принцессы, — сказала Китти совсем другим голосом.

— Я буду ловить рыбу и стрелять гусей… — и остановился, увидев на ее лбу обильные капли пота.

— Постель жестка, несмотря на одеяла, море укачивает, ветер продувает насквозь. Эта девушка слишком изнежена, и даже христиане, хоть и смотрят все время не небо, не особо торопятся умирать. Возможно, если Хастингс все же завладеет ею, он будет разочарован.

— Что ты говоришь, Китти? Да краше ее на свете нет…

— Может, ее легче сломить, чем кажется на первый взгляд? Не спорю, у нее гордый вид, но в темноте все кошки серы.

— Ты считаешь, что она не захочет бежать. Ты думаешь, что она покорится Хастингсу, и они вместе посмеются над моей глупостью?..

Я запнулся, увидев, что Китти сжала виски и прикрыла глаза.

— Я видела ее всего один раз, на причале, — нараспев произнесла она, — но тебя я вижу каждый день вот уже много лет. И я, и она — женщины до мозга костей.

Она положила руки мне на плечи.

— Теперь ясно. Это не глупости, это не напрасно. Сердце женщины всегда сопротивляется злу. Она придет.

— Мне нужно услышать это из ее уст.

— Когда?

— Сегодня вечером. Разве сможет мой Железный Орел поразить завтра цель, если его хозяин колеблется? Если я не буду уверен в ее решимости, я буду не в состоянии готовиться к походу.

Я дрожал, словно охваченный лихорадкой.

— Почему бы и нет? Я пойду поищу Мееру, которая покупает резьбу по кости, бивни нарвала и белые шкурки северных лисиц у моих соплеменников. А заодно и новости обо всем, что происходит на земле от Готланда до Вислы. Я смогу пробраться к девушке, но разговаривать с ней придется только знаками. Так что научи меня знакам, которые будут ей понятны.

Нетрудно было найти сухие стебли, выметенные из зала Эгберта, и приготовить пять палочек длиной с ладонь, и еще одну покороче. Я наметил тропу к берегу реки в двух сотнях шагов от дома Рагнара. Там росло дерево, громадный дуб с могучими ветвями; вряд ли кто из людей Рагнара рискнет оказаться там в безлунную ночь — рабы-христиане вырезали на нем крест, чтобы поклоняться своему Богу, и викинги избегали этого место.

Мертвенно-бледная луна висела в колдовской ночи. Мерцали звезды, и сова, ворон и черный волк отправились исполнять свою страшную работу. Гагара разорвала спокойную тишину своим безумным воплем.

• Предыдущая
• 23/76
• Следующая