Выбери любимый жанр

Записки охотника Восточной Сибири - Черкасов Александр Александрович - Страница 130

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

130

Далее: «Также и у нашего грызуна (сурка) функции пищеварения и отделения прекращаются совершенно вместе с прекращением питания. Кровообращение и дыхание хотя и продолжаются, но совершаются так слабо, что едва бывают заметны. Животное делается совершенно холодным, члены его окоченевают, оно почти вовсе не чувствует боли от повреждения их. Желудок бывает совершенно пуст и сжат, кишечный канал пуст также, зато мочевой пузырь весь наполнен уриной. Термометр, опущенный в тело сурка, убитого во время зимнего сна, показывал, что в нем животная теплота не превышала 7?° Р; крови были немного, и та была водяниста; сердце билось три часа после смерти животного, сначала от 16 до 17 раз в минуту, потом все реже и реже: в отрезанной голове через полчаса после акта заметны были следы раздражительности, то же замечалось и в некоторых мускульных нитях, возбужденных гальваническим током, — так сильна бывает эта полуугасшая жизненная сила». А вот еще весьма интересное наблюдение (стр. 1163): «При возрастании холода, например если спящее животное будет оставлено на воздухе, оно замерзает. Постоянно замедляющееся дыхание не возбуждает при этом в легких необходимой для жизни теплоты. Профессор Манджили вычислил, что заснувший сурок в течение 6 месяцев может дохнуть только 71 000 раз, тогда как он в состоянии бодрствования в продолжение двух дней успевает дохнуть 72 000 раз. Также заметно, что у него, как и у других засыпающих на зиму, организация артерий бывает совершенно особая, так что малейший прилив крови к мозгу может иметь огромное значение. Ренью положил под воздушный колокол одного сурка, находившегося в состоянии спячки. Он оставался там 117 секунд, и при температуре воздуха +8° Ц животная теплота в нем равнялась 12°; в это время он мог поглощать только тринадцатую долю кислорода сравнительно с тем, сколько поглощает бодрствующий сурок; из этого количества половина выходила из него при выдыхании в виде углекислоты (СО₂). Впоследствии он в течение 76 часов спячки под стеклянным колпаком поглотил 12 граммов кислорода, при пробуждении же — 6 граммов в три четверти часа, причем температура его крови возросла в продолжение пяти часов от 11 до 33 градусов.

В неволе сурки живут в теплой комнате зиму и лето; в холодной же они собираются все вместе, строят себе гнездо и начинают все спать, но не таким глубоким сном, как на Альпах, и не без пробуждений. Если принести заснувшего сурка в теплую комнату, биение пульса начинает ускоряться, животное пробуждается, но не может еще действовать своими членами, и только через полчаса, когда кровь, разогретая легкими, проникнет во все его члены, — только тогда оно становится совершенно бодрым».

Интересно было бы знать, насколько близко сошлись бы цифры наблюдений, если бы произвести подобные опыты над нашими тарбаганами.

К стыду и сожалению, я могу сказать только то, что при разрывании тарбаганьих нор осенью охотники находят животных чрезвычайно вялыми, как бы полусонными и очень жирными. И чем позднее производили они эту операцию разрывания, тем более вялыми и сонными находили тарбаганов, а те, которые копали их в начале зимы, не видели уже никакого сопротивления со стороны животных, потому что брали их спящих, тесно лежащих друг возле друга и зарывшихся в постилку. Известно также и то, что сурки просыпаются весной исхудалыми, так что здешние туземцы в это время их не стреляют именно потому, что тарбаганы слишком сухи.

Здесь замечено, что различие местности имеет большое влияние на самое строение тарбаган и самую их жизнь. Так, например, мне случалось замечать, что тарбаганы одной местности гораздо больше, т. е. крупнее, чем в другой; что в одной они краснее цветом, чем в другой, и, наконец, самый характер животных и даже быт жизни несколько отличен; между тем расстояние сличаемых пунктов было весьма незначительно, каких-нибудь 30–40 верст, даже менее.

Убить старого тарбагана из ружья, да еще на чистом луговом месте, весною и осенью нелегко; охота эта требует своего рода навыка и опытности. Русские промышленники их бьют мало, но туземцы истребляют во множестве; это потому, что первые их не едят, а последние считают тарбаганье мясо лакомым куском, в особенности осенью, когда они заедятся и сделаются жирными. Там, где места гористы и цепи перерезываются небольшими холмиками, увальчиками, стрелять тарбаганов не хитро, но на открытых местах нужно быть тунгусом, чтобы убить в один день пять или шесть тарбаганов. Для охоты за ними есть особо приученные тарбаганьи собаки, которые много помогают стрелку, — без них трудно убить тарбагана.

Промышленник, отправившись за тарбаганами, ходит или ездит верхом с винтовкой по тем местам, где они водятся: собака бегает и высматривает тарбаган, которые лежат или сидят на бутанах, или же бегают по степи. Надо заметить, что тарбаган, завидя собаку, тотчас старается быть на своей норе, сидит над самым лазом и свистит на собаку, не спуская ее с глаз, до тех пор, пока меткая пуля не поразит его на месте или собака подбежит слишком близко — и он юркнет в нору. Если же охотник без собаки, то тарбаган, завидя его издали, тотчас прячется. Приученные тарбаганьи собаки по знаку хозяина начинают бегать около сидящего тарбагана поодаль, валяются по земле, ложатся, ползут, но никогда не бросятся на посвистывающего сурка, который обыкновенно сидит на краю лаза и любуется проделками хитрой собаки. Между тем охотник, избрав удобную минуту и местность, потихоньку подкрадывается к тарбагану, ведя перед собой лошадь, а если он без нее, то старается прятаться за собаку, которая нарочно вертится перед ним. Таким образом охотник, иногда ползком, подбирается к тарбагану частенько сажен на пятнадцать и лежа или сидя стреляет его из винтовки. Многие туземцы скрадывают тарбаганов на открытых местах, без собаки и без лошади. Они, издали завидя осторожное животное, начинают к нему ползти, таща за собой винтовку, но не прямо на него, а как бы мимо и делают при этом уморительные проделки — они валяются, как собаки, подымают кверху то руки, то ноги; надевают на них поочередно то свою шапку, то верхнюю одежду или бросают их кверху, а сами все ближе и ближе подползают к тарбагану, который обыкновенно сидит на бутане, посвистывает, повертывается и с любопытством смотрит на проделки промышленника, но тот, подобравшись в меру выстрела, живо настораживает винтовку — бац, и бедный тарбаган, не удовлетворивший своего любопытства, обманутый проделками хитрого сибиряка, пораженный в грудь или голову, как пласт сырой глины, тяжело рухнет на крепко убитый бутан. Я неоднократно пробовал стрелять тарбаганов таким образом, но по большей части пугал их и убивал очень редко: у меня не хватало терпения подольше забавлять животное различными проделками и подползать к нему ближе, так что стрелял не в меру, мимо.

Многие охотники не скрадывают тарбаган на бутанах, а залегают около их нор, как лисицы или волки, и караулят их появление. Если дело к вечеру, то достать сурка не штука, в особенности тогда, если он раньше не видел охотника; животное скоро выйдет из норы и отправится на жировку, чтобы поужинать и залечь в нору до следующего утра. Днем его дождать трудно — он больше в норе и вылезает из нее с большею осторожностию, чем утром или перед вечером, когда он голоден. Если уже тарбаган видит идущего охотника, то следует проходить как бы мимо него, а потом, когда он ныряет в нору, подходить к ней тихо и, выбрав место, обыкновенно сзади или сбоку вылаза из норы, за ветром, ложиться в засаду. Лежать надо тихо, не шевелиться и только глядеть на лаз норы, насторожив к нему ружье. Тарбаган выходит с величайшею осторожностию: сначала он тихо выставит в лаз только один нос, понюхает, понюхает и выставит всю голову, послушает, поглядит и начнет выползать все больше и больше, наконец заберется на бутан и ляжет или сядет и начнет озираться. В это время робеть не следует, нужно скорее стрелять, а то лукавый тарбаган тотчас заметит присутствие охотника, мгновенно свалится в нору, и тогда его не дождаться. Карауля таким образом, иногда приходится стрелять чуть не в упор, а сажен на пять зачастую. Хорошо, если тарбаган вылезет скоро, а то другой раз пролежишь часа два и более, а дождаться не можешь; иногда же дождешься, но испугаешь — досада страшная! Терпеть не мог я этой охоты, но ходил больше из любопытства, чтобы посмотреть на осторожность и недоверчивость животного, когда оно вылезает из норы. Но тунгусы, которым решительно нечего делать, как только промышлять себе пищу, лежат иногда по целым дням за бутанами и терпеливо караулят хитрых тарбаган.

130