Полынь – сухие слёзы - Туманова Анастасия - Страница 40
- Предыдущая
- 40/76
- Следующая
Вспомнив сейчас этот вечер, Вера невесело улыбнулась. Да… вовсе не всё было гладко, не всё получалось сразу. С Серёжей пришлось мучиться ещё долго: его вспыльчивый, неровный характер постоянно проявлялся на уроках, они ещё не раз ссорились, но, слава богу, Вере удавалось выходить из положения без помощи князя Тоневицкого. Она обнаружила у мальчика упрямый характер, бешеное честолюбие и недюжинную волю, которые ей удалось направить в нужное русло. Осознав, что он вполне может стать первым учеником в корпусе и заслужить тем самым уважение товарищей, Серёжа принялся страстно учиться. Вера сумела приучить его читать и даже рассуждать по поводу прочитанного. Она всерьёз опасалась, что князь будет возражать против таких новшеств в образовании детей, но тот более не вмешивался в Верину педагогическую деятельность. Лишь однажды князь Тоневицкий и гувернантка сцепились не на жизнь, а на смерть: когда перед самым отъездом Сергея в корпус умер Митрич.
С чего старику вдруг вздумалось помереть, не знали ни дворовые, ни деревенские. С утра Митрич ещё был бодр и здоров, ладил крышу на сарае, покрикивая на молодых плотников, потом поправлял забор на скотном, чинил Колину удочку… а после обеда вдруг задумался о чём-то, глядя на клонящееся за озеро солнце, долго стоял, щурясь против ослепительного света, а потом ушёл в людскую и лёг под образа, строго велев оторопевшей кухарке:
– Вели, Пахомовна, меня боле не тревожить. Угол у хлева пусть Петряй без меня подымает. Помирать буду.
Весть о том, что Митрич при смерти, мгновенно разнеслась по усадьбе. Послали за попом. Вера, на свой страх и риск, отправила дворового мальчишку за Сергеем, который был с отцом в поле на работах. Митрич уже успел причаститься и собороваться, когда Серёжа, всполошив куриный выводок и чуть не задавив млевшего в луже поросёнка, ворвался в усадьбу верхом на незасёдланной крестьянской лошади. Вихрем взлетев по крыльцу, растолкав сгрудившихся в людской дворовых, Серёжа кинулся на колени перед лавкой, где лежал старик, и рявкнул на людей:
– Пошли вон!!! Закройте дверь, скоты!!!
Дворовые кинулись прочь, и мальчик остался наедине с умирающим стариком. Спустя десять минут он вышел с белым лицом и плотно сжатыми губами. Нашёл глазами Веру и едва сумел выговорить:
– Кон-чил-ся…
– Серёжа… – ахнула Вера, ловя мальчика в объятия и обнимая его худые, уже не по-детски сильные плечи. Он содрогнулся всем телом, прижавшись к ней, и долго стоял так, не шевелясь, не плача, пока дворовые, всей толпой ввалившись в людскую, охали и выли на разные голоса.
Князь приехал с работ как обычно, уже на закате, и, встретившись с Верой в столовой, довольно холодно спросил, где Сергей и почему он не занимается.
– Я отпустила его спать. Ему очень тяжело.
– Не понимаю… – сквозь зубы заметил Тоневицкий. – Это вы послали сегодня за ним гонца?
– Да, – храбро созналась Вера. – Мне показалось, что это нужно было сделать.
– Кто вам дал право отрывать сына от его обязанностей? – мрачно спросил князь. – Он даже не спросил у меня позволения отлучиться! Как крестьянский мальчишка, вскочил на первую попавшуюся лошадь и взял в галоп! И что я теперь должен делать? Уже в какой раз я замечаю, что вы учите его не повиноваться родителям и…
– Ничему подобному я его не учила! – вспылила Вера. – Но я никогда не простила бы себе, если б Серёжа не смог попрощаться с Митричем! Это безбожно, и…
– Мадемуазель!!! – загремел князь. – Мне самому жаль Митрича, это был прекрасный, непьющий работник, без него в хозяйстве, не спорю, будет трудно… Но потрудитесь увидеть, наконец, разницу между князем Тоневицким и его крепостным слугой! Вспомните о приличиях! Что теперь будут говорить по соседям?! Надеюсь, Серж не собирается идти завтра за гробом и рыдать всем на потеху?
– Боюсь, что собирается, – глядя прямо в лицо князю, сказала Вера. – Вы намерены его не пустить?
– Разумеется! – снова взорвался Тоневицкий. – Кажется, мне придётся указать вам ваше место, мадемуазель Иверзнева, и напомнить, что вы здесь не для того, чтобы внушать моим сыновьям вредные идеи! Они…
– Вредные идеи?! – снова вскинулась Вера. – Мне, ваше сиятельство, тоже придётся напомнить вам, что место своё я знаю! И, конечно, не в моих силах отменить наложенный вами запрет! Но что же вы за отец, если не позволите сыну проститься с… – Тоневицкий, весь подавшись вперёд, в упор, гневно смотрел на неё холодными синими глазами, но Вера собрала всё своё мужество и с нажимом закончила: – …с единственным близким человеком, который один в этом доме по-настоящему любил его! Ваш сын – горячий, искренний мальчик, а лицемерию и ханжеству его ещё не успели научить! Но это, слава богу, произойдёт уже без моего участия, и…
– Довольно, мадемуазель! – резко оборвал её Тоневицкий и быстро вышел из столовой. Вера без сил опустилась на стул и заплакала.
На другой день были похороны, и Вера ничуть не удивилась, увидев в толпе крепостных, идущих за гробом, Серёжу и Колю. Коля плакал навзрыд, размазывая кулаками по лицу слёзы и протяжно шмыгая носом; Вере пришлось несколько раз прижимать его к себе, чтобы успокоить. Серёжа держался сдержанней, не рыдал, шёл за гробом спокойно, сжимая в кулаке фуражку, но слёзы сами беспрерывно текли по его лицу. Вера забрала мальчиков уже с поминок в людской, сама уложила их в постели, сама почитала им на ночь и готова была наутро выслушать приказ о своём увольнении, но – как и раньше – такового не последовало. Князь более не вспоминал ни о Митриче, ни о неподобающем Верином поведении – словно ничего не было.
А осенью Серёжа уехал в корпус. Вере он писал длинные письма, в которых подробно рассказывал о жизни на новом месте, об учителях и товарищах, о пройденных предметах, о книгах, которые ему теперь редко удаётся читать… Несколько раз Вере вручали эти письма распечатанными, и она понимала, что делал это князь. Тоневицкому Вера ничего не говорила, считая, что тот, как отец, имеет право знать, кому и что пишет его подрастающий сын. Князь тоже не говорил ей ничего и, казалось, всецело положился на гувернантку в вопросах воспитания детей. Вере даже удалось уговорить его нанять для Аннет хорошего учителя музыки: свои скромные способности она находила недостаточными для воспитания настоящего таланта. Оставался Коля, которого Вера также должна была подготовить в корпус, но тут уже не было никаких сложностей: мальчик отлично и с большим интересом учился, и Вере казалось даже, что место ему не в кадетском корпусе, а в недавно открытой в Смоленске классической гимназии.
Супруга князя по-прежнему не появлялась в усадьбе. Из редких разговоров с Тоневицким Вера знала, что его жене всё хуже, что доктора в Италии более не говорят ничего утешительного и что дни княгини сочтены. Около трёх месяцев назад пришло последнее письмо из Палермо, получив которое, князь Тоневицкий, оставив дом на своих сестёр, спешно выехал за границу. Он вернулся с вестью о том, что княгиня Тоневицкая скончалась и похоронена в окрестностях Палермо.
Коля и Аннет расстроены не были, хотя молебен за упокой души рабы божией Аглаи выстояли в церкви чинно, сохраняя на лицах приличествующую случаю скорбь. Сергея даже не стали забирать из корпуса, и, получив от бывшего ученика очередное письмо, Вера нашла в нём лишь сухие строки сожаления об умершей матери, в которых, впрочем, не было ни горя, ни искренней печали.
…Очнувшись от своих мыслей, Вера заметила, что уже наступили сумерки. За окном классной комнаты поднялся ветер, ветви липы глухо стучали в окно, шелестел встревоженный парк. «Погода портится… Верно, пойдёт дождь. Что ж, пора, скоро осень». – подумала Вера, отходя от окна и садясь за стол на место Коли. На сегодня дел у неё больше не было, и она собиралась написать письма матери и братьям, а потом немного почитать у себя в комнате.
Вера закончила писать, когда за окном уже совсем стемнело, а от поднявшегося ветра гудел и стонал большой парк. В углу комнаты массивные напольные часы с маятником прозвонили одиннадцать раз. Одновременно с последним ударом в коридоре послышались тяжёлые шаги, ручка двери повернулась, и в классную комнату вошёл князь Тоневицкий в шёлковом шлафроке – впрочем, тщательно застёгнутом. Вера изумлённо смотрела на него из-за стола, забыв даже подняться и сделать привычный книксен. Обычно в такой поздний час князь, встававший до зари, всегда спал.
- Предыдущая
- 40/76
- Следующая
